Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

В среду 11 августа, как сообщает Схельтема, подозрения саардамцев, что в числе прибывших московитян находится сам царь, получили еще новое основание. В цирюльне некоего Помпа было прочтено письмо, полученное одним саардамским жителем от сына, жившего в России, с известием, что в Саардам едет царь, и с указанием примет, по которым можно будет его узнать. Случайно вскоре же после прочтения этого письма в цирюльню зашли иностранцы, и хозяин узнал в одном из них как раз те приметы, которые были указаны в письме: высокий рост, трясется голова, размахивает при ходьбе правой рукой, небольшая бородавка на правой щеке. Цирюльник поспешил сообщить согражданам о своем открытии. Некоторые, все еще не верившие слухам, стали расспрашивать Геррита Киста, в доме которого жил Петр. Кист не выдавал тайны; но жена его Неэль Макс, обращаясь к мужу, сказала при этом: «Геррит, я терпеть не могу, когда вы грешите против правды». Ноомен рассказывает, что в этот день, 11 августа, царь был в кофейне «Трех лебедей» (De drie Zvanen). Один шкипер, часто плававший в Московию, стоял тут же на Дамме (плотине) среди многих знатных особ и предложил выяснить, очевидно, волновавший толпу вопрос о таинственном незнакомце, сказав: «Я вам могу точно сообщить, царь это или нет, только бы мне взглянуть на него». Войдя в кофейню, он сразу узнал царя, который в это время пил здесь чай; тотчас же вернувшись к толпе, шкипер громко закричал: «Конечно, это царь; это так же верно, как то, что все мы еще живем на земле, я-то знаю московского царя как нельзя лучше». Между тем прибыл с двухчасовым судном из Амстердама бургомистр Алевин Виллемзоон Иоор. Получив сообщение о случившемся, он зашел в книжную лавку близ Овертоома, чтобы написать соответствующее объявление, и по совещании со встреченным там Иоанном Корнелисзооном Нооменом, членом магистрата, автором записок, в тот же день, 11 августа, обнародовал через глашатая следующее объявление: «Бургомистры, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились бросать камнями и разною дрянью в некоторых знатных особ иностранцев, строжайше запрещают это всем и каждому под угрозой наибольшего наказания, которое установлено, причем виновные будут выданы благородному господину бальи. Пусть каждый будет предупрежден и остерегается позора и убытков». Это выкрикивал, рассказывает Ноомен, деревенский глашатай, ударяя в медный таз, по всем улицам начиная от шлюза на Горне, перед и за Даммом до реформатской церкви Креста, и на многих это произвело сильное впечатление[941]. Вследствие жалоб царя на стечение любопытных, постоянно толпившихся перед домиком Киста, бургомистр велел поставить часовых на мосту, ведущему на Кимп. В тот же вечер царь был у знатнейшего саардамского купца Корнелия Михельзоона Кальфа. Он был приглашен к столу; но так как в то же время к Кальфу пришли в гости другие почетнейшие купцы, то царь, поблагодарив хозяина, отказался от стола, но съел несколько конфет и выпил тонкого ликера. Заметив в числе собравшихся бургомистра Иоора, только что обнародовавшего приведенное выше объявление, Петр вежливо снял перед ним шляпу. Бургомистр Иоор и член городского управления Клаас Арендсзоон Блум спросили бывшего при Петре переводчика: «Не пожелает ли его господин сделать им честь откушать завтра с ними рыбы, приготовленной по заандамски?» — на что Петр велел ответить, что господин их еще не приехал, и отказался от приглашения.

В четверг 12 августа, по рассказу Схельтемы, Петр в сопровождении купца Мейнерта Арендсзоона Блума, сделавшего визиты москвитянам и любезно предлагавшего им занять его просторный дом с фруктовым садом, на что они ответили, что они не какие-нибудь знатные господа, а маленькие люди и потому довольны своими жилищами, отправился на парусной лодке вверх по Заану, осматривал расположенные по берегам Заана фабрики и мельницы и, заметив одну, вновь строящуюся, не утерпел, чтобы не поработать над ее постройкой самолично. Эта мельница во времена Схельтемы носила название «De Grootvorst» («Великий князь»). В этот же день царем был куплен у Дирка Стоффелсоона буер (парусное судно) за 425 или 450 гульденов[942], и к нему он приделал собственнаручно новый бушприт — мачту на передней части. На буер взят был кают-юнгой Геррит Муш, брат известного Петру еще в России и умершего там Клааса Муша, вдове которого царь оказывал денежную помощь. Петр вообще проявил большое участие к этой семье.

Между тем молва о загадочном плотнике, работавшем на саардамской верфи, стала распространяться и в Амстердаме. По свидетельству Ноомена, на амстердамской бирже все интересовались этим, ставили большие деньги и бились об заклад, действительно ли это великий царь или же один из его послов. Негоциант Адольф Гоутман, неоднократно принимавший Петра в своем доме в Архангельске, прислал в Саардам своего приказчика Якова Избрандеса, чтобы проверить слухи. Приказчик, увидев царя издали, тотчас же узнал его, но не осмелился заговорить с ним. Совершенно растерявшись, он, по свидетельству Ноомена, был совсем ошеломлен при виде царя; бледный, как мертвец, в сильном волнении он мог только произнести: «Да, это, конечно, великий князь, я не ошибся; но какими судьбами он здесь?»[943] Он поспешил вернуться к своему хозяину, чтобы сообщить ему достоверные сведения. Гоутман сел на отходящее в 2 часа дня парусное судно и отправился в Саардам. Вместе с другим крупным негоциантом, торговавшим в России, Воутер-де-Ионг, они вскоре представились царю. Они не могли не высказать ему откровенно, как они поражены, найдя его здесь и в этой одежде. «Ну, как видите», — ответил им царь, принимая их очень милостиво.

Устроив купленный накануне буер, Петр в пятницу 13 августа[944] утром, около четырех часов, отправился на нем в плавание и, стоя у руля, носился на парусах то по Заану, то по заливу Эй. Около полудня он поплыл к Биннензаану в сопровождении Корнелия Кальфа, у которого он в этот день и обедал. После обеда снова подняли паруса и направились к Фоорзану и к заливу Эй. К буеру царя стало присоединяться много других саардамских яхт и увеселительных лодок, переполненных любопытными. Петр пристал к берегу и скрылся в гостиницу на полдороге от Гаарлема. Он бросал гневные взоры на тех любопытных, кто подходил к нему слишком близко и заглядывал ему прямо в лицо. Корнелию Альбертзоону Блоку, называемому также Корнелием Марсеном, хотелось все-таки взглянуть на царя как можно ближе; за то он и получил от него здоровый удар по голове. Кто-то из толпы закричал: «Ну вот, Марсье, ты пожалован в рыцари»; это прозвище Рыцарь с тех пор так за ним и осталось. Число любопытных не уменьшалось, и Петр мог вернуться в Саардам только под покровом ночи.

В субботу 14 августа Корнелий Кальф спускал большое вновь построенное судно, и Петр был приглашен на это зрелище, которое могло быть для него интересным. «Заландские местечки, где строились суда, — разъясняет Устрялов, — по примеру всей Голландии, ограждены были от напора морских волн плотиной, вышиной в 7 футов, шириной в 150, со многими шлюзами; мелкие суда легко проходили ими из Биннензаана (внутреннего зана) в Фоорзан (внешний зан) и оттуда в залив; но большие корабли надлежало поднимать на плотину, перетаскивать через нее на пространстве 20 сажен по устроенной для того нарочно деревянной настилке и потом снова спускать для вывода в залив; этим делом, многотрудным и опасным, занималась особая компания, получавшая за каждое судно, смотря по величине, от 50 до 250 гульденов»[945]. На 14 августа и назначено было перевести из Биннензаана в Фоорзан корабль, построенный Кальфом. Муниципалитет Саардама пригласил царя в полной уверенности, что он будет очень доволен случаем присутствовать при этом опыте применения могущественного действия механических сил. Были приняты все меры к ограждению царя от любопытных, и для него и его свиты было отведено место, огражденное палисадами и охраняемое часовыми. Петра приглашали также после спуска корабля на обед, устраиваемый по этому случаю. Присутствовать на спуске он согласился, но от обеда отказался, ответив уклончиво: «На этой неделе не могу, может быть, на будущей неделе».

Однако наплыв любопытных, прибывших из Амстердама и окрестных мест, был так велик, что скоро все принятые меры оказались тщетными: поставленные палисады были тотчас же опрокинуты, а часовые сбиты со своих мест. Царь, увидев все крыши и окна облепленными людьми, был так разгневан, что решил оставаться дома. Явились бургомистры, бальи, члены совета с приглашением пожаловать, предлагая отвезти его на его яхте к одному дому, из окон которого ему будет все видно и в то же время никто не будет его тревожить. Петр сначала было согласился и стал одеваться, говоря: «Straks, straks» («Сейчас, сейчас»). Но, взглянув на улицу и увидав громадную толпу, он воскликнул: «Слишком много народу, слишком много» — и с гневом захлопнул дверь. Члены городского управления принуждены были удалиться в большом огорчении; корабль был спущен без Петра, и тысячи народу, пришедшего со всех сторон в Саардам, чтобы увидеть здесь русского царя, были сильно разочарованы в своих ожиданиях.

В воскресенье 15 августа Петру надо было ехать в Амстердам, куда на следующий день должно было прибыть Великое посольство. Между тем благодаря свободе от работ приток любопытных был особенно велик, и ничто не могло защитить царя от толпы. В народе говорили по этому поводу, что «было многолюднее, чем на ярмарке», а сказать это в Саардаме, куда на ярмарку стекалась масса народу, значило очень много. Уже утром на Кримпслооте появилось несметное число лодок, переполненных людьми, и с часу на час стечение народа увеличивалось. Часовые были поставлены на местах в удвоенном числе, но это не оказало никакого действия. Петр, не решаясь выйти из дому, с ужасом смотрел на скопление народа, которое вызвало в нем сильнейшее нервное волнение, перешедшее, наконец, в какое-то исступление. Сообщили об этом членам магистрата, прося их о принятии мер против ужасающего наплыва народа на улицах. Но и магистрат был бессилен что-либо предпринять против все более и более возраставшего потока людей, прибывающих со всех сторон. Наконец, было решено царскую яхту с того места, где она обыкновенно стояла, у шлюза Горна, подвести ближе к жилищу царя, и уже после того, как очистили дорогу, насколько это представлялось возможным сделать, царь вышел из дому и направился к своему буеру через небольшой мост на южной стороне Кримпа, с трудом пробираясь через толпу, а иногда даже с силой расталкивая ее, когда ему совсем загораживали дорогу. Не раньше как к часу дня царь добрался до своей яхты. Дул сильнейший ветер, и Петру делались по этому поводу предупреждения. Это, однако, не остановило его, он ничего не хотел слушать, пустился в море и к четырем часам дня, сопровождаемый саардамскими яхтами, был уже в Амстердаме. Он остановился в «Геррен-Ложементе», гостинице, назначенной для русского посольства, где он нашел уже нескольких человек из состава посольства, прибывших отдельно.

В течение недели своего житья в Саардаме Петр посвящал много времени подробному осмотру верфей, фабрик, мастерских, складов и т. п. «Он посетил, — говорит Схельтема, — масленую, пильную и бумажную мельницы, а также канатную и парусную фабрики, наконец, железные и компасные мастерские. Повсюду он проявлял необыкновенную любознательность и часто спрашивал о том, что значительно превышало познания тех, к кому он обращался с расспросами. Его тонкая наблюдательность и особый дар понимания не уступали его необыкновенной памяти. Многие поражались также особой ловкости его в работе, которой он превосходил иногда даже более опытных в деле людей. Так, рассказывают, что, находясь на одной бумажной мельнице и осмотрев все интересовавшее его, царь взял из рук мастера форму, которой тот черпал бумажную массу, и отлил такой образцовый лист бумаги, что никто другой не сумел бы сделать это лучше. Сам царь так был доволен этим опытом, что подарил мастеру райхсталер, — такая щедрость была тем удивительнее, что царь обычно проявлял скорее скупость, чем расточительность»[946].