Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

Неизвестно, когда и как именно Петр вернулся из Гааги в Амстердам. К 18/28 сентября Ноомен относит прогулку его на остров Тессель[1055], которую Схельтема приурочивает неопределенно к «последним числам сентября» (н. ст.). Так как об этой поездке упоминает и вполне достоверный документ — письмо к Петру второго посла Ф. А. Головина от 12 октября[1056], то нет оснований заподозревать известия Ноомена и Схельтемы, причем последнее снабжено несколькими, вполне, впрочем, приемлемыми подробностями. Царь отправился на яхте в сопровождении Витзена и еще нескольких лиц. Во время этого путешествия, как и в других случаях, он охотно говорил об осаде Азова и о сопряженных с ней операциях, и при этом Схельтема сообщает, что до сих пор, т. е. до его времени, у одного амстердамского ученого Якова Конинга сохраняется лист бумаги, на котором царь собственноручно начертал карандашом положение города на берегах Дона и диспозицию турецких военных и продовольственных судов в устье этой реки, а также места, где он атаковал суда и овладел ими[1057]. На Тесселе Петр предался своему любимому развлечению — осмотру судов. Случилось, что именно в это время задул сильнейший норд-ост, благодаря которому, а также большому приливу воды в море царь имел удовольствие видеть возвращение домой одного отделения гренландского китоловного флота с богатейшим уловом — в этом году 112 китоловными судами было поймано 1197 китов, давших 39 484 бочки жиру. Как только море стало немного спокойнее, царь тотчас же отправился к пришедшим кораблям и, несмотря на обычную для всех китоловных судов грязь, осматривал эти суда снизу доверху в мельчайших подробностях, не уставая и в то же время расспрашивая обо всем, относящемся до китоловного промысла[1058].

Вернувшись в Амстердам, Петр пробыл там, работая на верфи, до новой поездки в Гаагу на торжественную аудиенцию посольства у Генеральных штатов. Речь об этой аудиенции была затронута самими Штатами на другой же день по въезде послов. 18 сентября послов посетили трое представителей Штатов, в том числе и бургомистр Витзен, потчевали послов обедом, а после стола спрашивали, когда послы изволят быть у Генеральных штатов на приеме. Условились назначить днем приема 23 сентября[1059].

19 сентября послами было принято трое являвшихся к ним по делам лиц. После обеда пришел архиепископ Петр Павел Анкирский с повторением своих уже известных нам просьб о содействии ему в проезде через Московское государство, с которыми он уже обращался к послам в Амстердаме. Его сменил секретарь шведского посольства с приведенным выше[1060] ответом канцлера Оксенстиерны на письмо Лефорта из Липштадта. Наконец, был принят посол саксонского курфюрста и польского короля Бозе, возвестивший послам о короновании Агуста в Кракове, которое состоялось 5/15 сентября, и вновь обратившийся к послам с просьбой оказать его королю помощь войсками и для того отправить указ русскому резиденту в Варшаву. Послы поздравили Бозе с состоявшимся коронованием Августа, а относительно помощи сказали, что указ о вступлении русских войск в Литву они пошлют не к резиденту в Варшаву, а к командующему войсками на Литовской границе боярину и воеводе; но при этом вновь поставили непременным условием такой помощи присылку от короля и сенаторов на имя государя просительных писем о вводе русских войск или же — если вследствие шагов, предпринимаемых принцем де Конти, который, по словам Бозе, прошел уже через Зунд в Балтийское море, с помощью нельзя медлить, — то, по крайней мере, подачу «просительного листа» от самого посла с присоединением как бы в виде залога его аккредитивной грамоты, которая ему будет возвращена по получении писем от короля и сенаторов. Проект такого просительного письма от Бозе был прислан в русское посольство на следующий день, 20 сентября, но послы нашли его неудовлетворительным и выработали свой проект, который и сообщили Бозе[1061].

Об этих событиях 19 сентября: о визите польского посла с известием о совершившейся коронации Августа II и о получении письма от Оксенстиерны Лефорт писал Петру в Амстердам, вероятно, в тот же или на следующий день, приложив при письме перевод письма Оксенстиерны. Письмо Лефорта — собственноручное, на русском языке латинскими буквами, вполне передающее его русское произношение. Для Петра составлялась «перепись» латинских букв на русские. «Господин Комманданъ! — пишет Лефорт. — Мы адпустили дохторъ съ письме[1062], которе ты изволись читать. Славе Богъ, сто ты здорова прешолъ къ Амстердаму; а я радъ твоя милось здѣсь видатсь поскора. Панъ бургемайстръ Витсенъ кочетъ адсюды къ Амстердамъ для ради твоя милось. Онъ мнѣ говорилъ, сто никто не видитъ тебе, а дворъ готова. Пужалесъ, пиши: кали ты изволись быть? А я твой вѣрной слуга. Ле-фортъ г. ад.». Вероятно, эта часть письма была написана еще до визита Бозе и шведского секретаря. После этих визитов Лефорт на том же листке приписал по-немецки: «Господин Коммандан! Здесь добрые вести: коронация в Польше совершилась. Посол у нас был. Из Швеции также получил я письмо. Также великую победу одержали имперцы над турками. Остаюсь твой слуга Лефорт»[1063]. В последних словах письма речь идет о победе цесарских войск над турками при Центе на реке Тисе 10 сентября.

24 сентября Бозе опять посетил послов, принес благодарность за присылку проекта просительного письма, сказал, что перепишет его слово в слово, кроме разве некоторых редакционных поправок, «отмен только в некоторых речениях», и перешел опять к просьбам о скорейшей посылке указа к командующему русскими войсками на литовской границе о вступлении войск в Литву. Послы ответили, что текст указа к боярину и воеводе у них уже составлен и будет прислан Бозе для предварительного просмотра, на что он заявил, что совершенно полагается на послов и что просматривать проект указа ему нет нужды, а затем для удостоверения послов в своих полномочиях прочитал лист, присланный ему от польского короля, в котором ему предписывалось просить послов о помощи. Он предложил вручить послам копию с этого листа — подлинника он отдать не может, так как в том же листе король пишет и о других делах. Послы возразили, что копии им принять нельзя, но пусть он, если не желает, чтобы остальное содержание листа было им известно, вручит им лист в запечатанном виде. Притом все-таки послы напомнили ему и об аккредитивной грамоте. Бозе согласился, что действительно ему давно надо было бы послам «свидетельство о себе дать», но что он не успел этого сделать за поспешным отъездом из Амстердама в Гаагу; теперь же он аккредитивную свою грамоту послам предъявит и даст им с нее список, а просительное письмо и лист королевский в подлиннике пришлет в другой день. На этом простились, и посол был «отпущен на подворье»[1064].

«Статейный список» умалчивает, чем были заняты послы 21, 22 и 23 сентября. Аудиенция в последнее из этих чисел не состоялась и была отложена до 25-го, по всей вероятности, из-за того, что не готов был церемониал аудиенции, возбудивший большие споры. Проект церемониала — «чин, как царского величества великим и полномочным послом на приезде у господ Стат Голанских быть» — был вручен находившемуся в Гааге Витзену 24 сентября, накануне приема. По проекту звать послов на аудиенцию приезжают депутаты Штатов, а затем по приезде послов в государственной карете во дворец по нескольку депутатов встречают их у карет, далее — в передней палате и, наконец, — у дверей при входе в залу собрания. Очевидно, в подробностях этой троекратной встречи послов: на крыльце у карет, в передней палате и при входе в аудиенц-залу — церемониал брал за образец порядки Кремлевского дворца, где приезжавших на аудиенцию к царю послов встречали на крыльце, в сенях перед Грановитой палатой и при входе в Грановитую палату. Во время аудиенции послы и депутаты стоят, сняв шляпы. Церемониал определяет далее обычный на приемах послов порядок взаимных приветствий, речей и поднесения подарков. По окончании аудиенции все депутаты или «нарочитое их число» провожают послов до карет.

Проект, выработанный посольством, был доведен Витзеном до сведения Генеральных штатов и встретил сильные возражения. Придя к послам в тот же день, 24 сентября, Витзен сообщил им, что проект обсуждался Штатами и возбудил большие споры, что, хотя такой почести — чтобы встречать у дверей аудиенц-залы — никогда послам никакого государя не оказывалось, однако ради великой милости, которую они видят со стороны царя, Штаты положили отказать такую почесть русскому посольству. Но на прочие встречи, у карет и в передней палате, Штаты согласия не изъявили, потому что вместо этих встреч депутаты от Штатов посланы будут за послами для приглашения их на аудиенцию. Те встречи, разъяснял Витзен, знакомя русских послов с республиканским строем своей страны, которые бывают послам в иных государствах, Штатам не в образец, потому что там встречают послов служители государей, а здесь, в республике, депутаты Штатов — носители верховной власти. Им представляется посольство. То, что несколько депутатов поедут за послами на дом, должно считаться за честь «паче встреч». Эти рассуждения Витзена, по-видимому, были приняты; по крайней мере, в «Статейном списке» не приводится никаких замечаний на них со стороны посольства[1065]. Штаты оказывались столь же щепетильными в вопросах этикета, как и русское посольство. Тогда вообще внешний церемониал в дипломатических сношениях имел гораздо более значения, чем теперь; внешним символам взаимных отношений придавалась такая же, если не большая, важность, чем внутреннему содержанию самих переговоров. Людям XVII в. символы и обряды были понятнее слов, говорили им более, чем слова, и потому и ценились ими больше, чем в наше время[1066].

Аудиенция состоялась 25 сентября в двенадцатом часу дня[1067]. Согласно установленному церемониалу приглашать послов поехали трое депутатов[1068]. За посольством были присланы одна карета «статская» — государственная — для самих послов и 40 карет для дворян и свиты. «Убрався по посольскому обычаю», в русском платье, блестевшем золотом и серебром, опушенном соболями с драгоценными алмазными застежками[1069], послы отправились во дворец. Кортеж открывался посольскими людьми в калмыцких и монгольских костюмах, в саадаках; за ними — служители Штатов в предшествии состоявшего при посольстве «собольщика» несли «государевы поминки» и посольские дары. Далее ехали подьячие и посольские дворяне. Петр Лефорт в одной карете с Богданом Приставом и двумя из взятых посольством за границу придворных карлов вез «государеву грамоту в тафте». За ними следовали в карете трое приглашавших послов депутатов. Перед посольской каретой ехали верхами 6 посольских трубачей и шли 13 человек лакеев. Послы сидели в «статской» карете, у дверец которой стояли два других карла: Ермолай Мишуков и Яким Волков; на передних рессорах и на запятках стояли 6 посольских пажей в немецком платье. Карету окружали 12 посольских гайдуков в красных суконных венгерских кафтанах с серебряными коваными нашивками и «ордами[1070] серебряными», с обухами на плечах, в шляпах с красными страусовыми перьями. За гайдуками шел отряд национальной голландской гвардии: «стацкие городовые пехотного строю немногие люди с короткими писы». Для вящей пышности по обычаям того времени за посольской каретой двигались три пустые, принадлежавшие посольству, «драгоценные», по выражению «Статейного списка», т. е. отличавшиеся особым великолепием, кареты: первая в восемь, остальные две по шесть лошадей с кучерами-немцами в красном суконном платье с кружевами и в таких же епанчах. Процессия должна была представить населению Гааги великолепное зрелище. Так как здания, бывшие жилищами послов: дворец, принца Маврикия и гостиницы «Старый» и «Новый Дулен», находятся в том же пункте Гааги, возле пруда Фейфер, где расположен и правительственный дворец, и почти соприкасаются с ним, то для длинного посольского поезда был назначен кружный путь вокруг пруда по Дворцовой улице (Hofstraat) и оттуда через западные ворота дворца по обоим его весьма обширным дворам: внешнему (Bujtenhof) и внутреннему (Binnenhof)[1071].