Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

Так же под руководством стольника Селиверста Огибалова происходила работа и на верфи в Добром. Эта верфь должна была изготовить 350 стругов. Поставка работных людей для нее была возложена на 12 городов, именно: Добрый, Данков, Ефремов, Елец, Талецк, Старый Оскол, Новый Оскол, Мценск, Чернь, Новосиль, Чернавск, Ряжск с селом Поплевином. По первоначальному указу с этих городов приходилось 6293 человека; впоследствии освобождены были вовсе от поставки работных людей Ряжск и село Поплевино, а с других городов число работников было убавлено, так что всего должно было явиться на верфь 4743 человека. Из этого числа не явилось, оказалось «в нетчиках», 1244 человека (26 %), а из явившихся многие бежали в разные моменты работы: «от струговые поделки и от смоленого варенья, и с уголья, и идучи от Доброго к Воронежу, оставя струги, и с Воронежа у отдачи стругов». Таких беглецов насчитано было 1878 человек (41 %). Несмотря, однако, на такой недобор и убыль в людях, в Добром было к весне изготовлено стругов также больше положенного числа — 360 «крепких и твердых и перед стругами прошлого года в длину и в ширину пространнее», как говорил в своем отчете стольник Селиверст Огибалов. В течение апреля, с 9-го по 24-е, эти струги тремя партиями были спущены к городу Воронежу. В качестве кормчих и гребцов на них было посажено 1669 человек из тех же самых работных людей, которые были заняты их постройкой. Кроме постройки и снаряжения стругов, работные люди должны были заготовить еще разные лесные материалы: бревна, доски, дубовые и сосновые брусья, косяки и другие припасы для галер, для ремонта стругов, для настилки в струги под пушечный наряд и пр.

В Сокольском под наблюдением стольника Кузьмы Титова положено было изготовить 350 стругов со столькими же лодками, кроме того, значительное количество судового лесного материала: 2885 драниц, 60 брусов по 8 сажен, 612 брусков по ½ сажени, 1814 досок по 1½ сажени на крышку к чердачным стругам, 335 досок трехсаженных толстых, далее — целый ряд потребных для судов снастей, запасов и инструментов: бечев воровинных, причалок воровинных или лычных, кольев дубовых, к чему струги причаливать, на струг по 20 весел, по 2 шеста, по 2 весла правильных (кормовых), по 2 лопаты, 168 пудов пеньки, 500 пудов смолы черной, 375 четвертей березового угля, 310 буравов больших, 108 малых, 980 гвоздей кровельных, 140 оковов на шесты, 16 прутов железа, 20 долот. Людей ко всей этой работе должны были поставить 16 городов, именно: Сокольский, Лебедянь, Белоколодск, Усмань, Демшинск, Землянск, Короча, Яблонов, Харьков, Змиев, Салтов, Золоча, Чугуев, Валуйки, Ливны, Обоянь, — в числе 6346 человек. Прибыв в Сокольский к 8 января, стольник Кузьма Титов написал воеводам этих городов о высылке работных людей, но воеводы к сроку людей не выслали, прислали их после срока спустя многие числа. Из собранных людей были также беглецы и с пристаней, и с дороги, с реки Воронежа при отправке стругов города Воронежа. Но и в Сокольском также было сделано более положенного: вместо 350 стругов — 430[465].

Обширная кораблестроительная работа, посреди которой Петр очутился тотчас же по приезде в Воронеж, захватила его внимание. Он сам непосредственно принял в ней участие в качестве рядового мастера, несмотря на продолжавшуюся еще болезнь ноги, от которой, впрочем, стал чувствовать облегчение. Петра, как показывает его переписка, довольно обильная за это время, занимают вопросы, связанные с судостроением. Он писал в марте Стрешневу, Лефорту, Виниусу, Розенбушу, Л. К. Нарышкину, Ромодановскому, Кревету. Везде речь о постройке судов, о заготовке корабельных материалов, о корабельных мастерах. «Писал ко мне Григорий Титов, — читаем в письме к Петру Т. Н. Стрешнева от 2 марта из Москвы, — дела, которые на Воронеже к походу готовят, идут к совершению, только на весла ясеневых бревен не сыщут, и такие бревна на тульских засеках готовы, только подвод нет, и мы подводы пошлем с Москвы»[466]. «Min Her heilige Vader, — отвечает ему Петр от 6 марта. — Письмо твое, от 2 дни писанное, мне в 5 день отдано, в котором пишешь, что бревен ясеневых здесь нет, а есть в засеке, и подводы по них послать ли? И ты изволь подводы послать, не мешкав; а те бревна зело нужны; да и кривули, которые там осталися, тож вели немедленно прислать. За сим желаем вашей святыне всякого блага. А мы по приказу Божию к прадеду нашему Адаму в поте лица своего едим хлеб свой. Piter».

В этих последних словах письма можно видеть указание на личный физический труд Петра в кораблестроении. Стрешнев, получив это письмо, успокаивает Петра относительно заботящих его бревен и кривуль: «Ваша милость пребываят по приказанию Божию к прадеду нашему Адаму в поте лица своего кушаяте хлеб свой; и то ведаем, что празден николи, а всегда трудолюбно быть имеешь, и то не для себя, а для всех православных християн и нас грешных должна благодарить Бога. С Тулы бревна на весла и кривули велена весть на Воронеж, не мешкав, и подводы посланы с Москвы. Тишка челом бью»[467]. В тот же день, 6 марта, или около того времени, Петр писал из Воронежа и ближайшему своему другу адмиралу Лефорту. Письмо это не сохранилось, но из ответа Лефорта видно, что Петр в нем говорил о том, что он осмотрел и выбрал в Воронеже место для сбора галер, интересовался отпуском галер из Москвы, осведомлялся о голландском инженере Мейере, которого он ждал в Воронеж для постройки судов. Лефорт отвечал двумя письмами от 10 марта. Одно коротенькое собственноручное, написанное по-русски, но латинскими буквами:

«Господин капитан. Писал твоя милость с князь Никитою Ивановичем Репниным. Слава Богу, что ты здоровой пришел в Воронеж город. Дай Бог тебе здоровья на многи лета и совершить, что мы починаем. Я рад был отсюда скоро ехать. Бог знает, как на дороге рана моя будет. И здесь наидурно жить: везде пусто и кручины многи. Пожалуй, пиши мне про свое здоровье и коли твоя каторга готова будет? Наша компания приказали твоей милости великий поклон написать. Я есмь твой слуга навсегда. Лефорт генерал и адмирал». Другое письмо, не собственноручное, делового содержания, касалось больше предметов, о которых сообщал или спрашивал Петр. «Меіn Herr Capitain. Писание твое до меня дошло. Благодарствую Господу Богу, что слышу о твоем здоровие и что ты изволил место осмотреть, где галеи збирать, и на нас поволил дворы занять, и за то плати твоей милости Бог и дай Боже, чтоб нам начетое дело по желанию исполнить. А галеи с Москвы до твоего писма все пошли. Про Меэра изволил ты писать, что он не бывал, и я непрестанно к нему посылал, чтоб он с Москвы ехал. И на Франц Тимермана в том он был сердит, что он ево с Москвы понуждал; отнимался тем, сказывал, что у него платья не готово. А на пилавой (пиловальной) мелнице работают денно и ночно и доски готовят и пришлем к вашей милости». Далее Лефорт сообщает царю о своей болезни, задерживающей его в Москве, просит царя прислать какого-то красного пластыря дефензина, но затем опять переходит к воронежским делам, просит отписать, сколько пришло из Москвы галер, вскрылась ли вода — «…нынешной путь ни санми, ни телегою», уведомляет о приезде в Москву 11 человек лекарей и о высылке их в Воронеж и пересылает к царю письма от голландских корабельных мастеров Ягана Флама, Класа и Ягана Янсона, которые уже приехали в Ригу. Письмо заканчивается известием в характере Лефорта: «Хотел я к милости твоей послать самово доброва мошкотеленвейн; пожалуй, потерпи: сам привезу к милости твоей»[468].

Кроме постройки стругов, корабельная работа в Воронеже, которая особенно интересовала Петра и которой он сам был занят, состояла, во-первых, в постройке двух галеасов, во-вторых, в сборке построенных в Преображенском галер. Галеасы, или «корабли», как их также называли, — это гребные суда вроде галер, но бoльших размеров. Материалы для них были заготовлены в Воронеже, и для их-то постройки и ожидался голландец Мейер, который, однако, прибыл в Воронеж только в апреле[469]. Галеры, как видно из только что приведенного письма Лефорта, были высланы из Преображенского в самом начале марта, еще до получения Лефортом письма Петра. Они отправлялись каждая в сопровождении своего капитана и составлявшей ее экипаж роты морского каравана. Подробности этой оригинальной перевозки 27 судов (23 галер и 4 брандеров) на санях неизвестны; надо полагать, что дело было не из простых, так как перевозке могла препятствовать весенняя распутица, на которую и указывает Лефорт, говоря, что «нынешной путь ни санми, ни телегою». К 15 марта часть галер достигла уже места назначения; но не все они еще привезены были к этому времени в Воронеж, и на это жаловался Петр в письме к Лефорту от 15 марта. И это письмо Петра до нас не дошло, так что о содержании его мы заключаем по ответу на него Лефорта. «Изволит милость твоя писать, — отвечает Лефорт, — что капитаны не бывали с каторгами: с Москвы они все поехали, расве дорогою где остались и покинули каторги. Поволишь приказать шаут-бе-нахту Балтазару Емельяновичу (де Лозьеру), чтоб он тех капитанов спросил: где они отстались и для чего каторги покинули? Достойны они, чтоб их и наказать за то, что они покидают то, что им приказано; и изволишь ему сказать, чтоб он имена их у себя записал; приеду я, знаю, какое им наказание учинить». Но что часть капитанов прибыла уже в Воронеж со своими галерами, видно из дальнейших слов в конце того же письма Лефорта: «Изволишь от меня поклонитца всем капитаном, которые каторги свои делают и готовят; а с теми, которые не бывали с каторгами, я с ними справлюсь».

Кроме вопроса о доставке галер из Преображенского в Воронеж это письмо Лефорта (от 21 марта) полно и других предметов, которые интересовали тогда Петра и которых он, очевидно, касался и своем письме. Лефорт сообщает, что он отпустил из Москвы мастеров Класа и Яна Янсона, дав им провожатых стрельцов и для русского языка, т. е. в качестве переводчика, своего человека; Франц Тиммерман выезжает в Воронеж в ближайший вторник; из Архангельска приехало в Москву 38 человек cap (матросов), присланных Ф. М. Апраксиным с государева корабля и с иностранных кораблей, нанявшихся на русскую службу охотой, — все ребята добрые, будут немедленно высланы в Воронеж; лекаря туда же поехали; досок много уже послано, веревки готовые есть, но новые делать трудно ввиду сильных морозов.

Петр в своем письме сообщал Лефорту на его вопрос, что река уже вскрылась и вода велика, что в Воронеже были сильные дожди и громы. Лефорт в ответ пишет: «А здесь, на Москве, грому не бывало, реки было прошли, да учинились такие жестокие морозы, что Москва-река стала и через ездят; ветры великие и по се время еще здесь». В Москве и в Немецкой слободе все тихо, никакого воровства нет. «Сего числа (21 марта) князь Борис Алексеевич (Голицын) у меня будет кушать и про ваше здоровье станем пить». Сам Лефорт все еще болеет; благодарит за присланный царем пластырь; на следующей неделе обещает выехать: «день, место другой, приму лекарство и не буду мешкать, каков не будет путь, жить дале не стану; лекарства всякова круг себя поставлю, что и морозы меня не проймут, такожды и лекарев со мною будет». Письмо не обошлось без обычного: «чаю я, что у вашей милости пива доброва нет на Воронеже; я к милости твоей привезу с собою и мушкателенвейн и пива доброва»[470].