Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Дорога прошла как в тумане. Лукреция не замечала красоты цветущих полей и лугов, не обращала внимание на заливистые трели птиц, не чувствовала даже свежести и прохлады летнего вечера, когда пересекла ворота ненавистного ей замка Пезаро.

Вернувшись во дворец, она, однако, была рада обнаружить, что ее благоверный до сих пор не оправился от травмы. Джованни встретил ее, полулежа на дневной кровати. Лицо его было такого же землистого цвета, как и всегда, а блеклые глаза все так же угрюмо смотрели на мир.

Тяжело опираясь на костыль, Сфорца приподнялся, дабы неуклюже обнять и поцеловать молодую жену. Лукреции стоило немалых усилий не отвернуть лица, когда его уста потянулись к ней, но в последний момент она инстинктивно отшатнулась, ощутив отталкивающий запах его дыхания, и тонкие, сухие губы соскользнули по ее щеке. К счастью, Джованни не стал напирать и требовать нового поцелуя, только взглянул на нее с затаенной неприязнью. Кряхтя и бормоча проклятья случаю, что лишил его сил, он грузно уселся на подушки, раздраженный до крайности собственной немощью, и стал расспрашивать Лукрецию о делах в Риме.

Несмотря на его подавленный вид, было очевидно — не ровен час, когда Джованни сможет подниматься по лестнице, и тогда ей придется найти способ защитить себя от него. Мысль о том, чтобы вновь оказаться в одной постели с этим ненавистным ей до глубины души мужчиной, вызывала у Лукреции несварение.

К счастью, в следующий месяц ей не пришлось тревожиться о муже. Прекрасный Нарцисс занимал все ее время и мысли. Днем они отправлялись на прогулки в лес, где никто не мешал им предаваться запретной любви. Вечерами юные влюбленные катались на лошадях вдоль песчаного берега и наблюдали, как соленые волны моря медленно поглощают в свои глубины раскаленный до красна шар солнца. А затем, пришпорив лошадей, они гнали обратно во дворец, дабы успеть вернуться засветло. Ведь каждый вечер, в одно и то же время, будто часовой, Лукреция приносила Сфорца горячее вино с медом и тихим, убаюкивающим голосом читала ему эклоги из Овидия. Она верила, что такой ритуал помогал сохранять иллюзию семейной жизни и лишал Джованни ненужных тревог по поводу того, чем занята его жена долгими днями и коротким летними ночами.

В иные дни Лукрецию настигала необъяснимая меланхолия. Все ей становилось немило, и даже прогулка с Паоло не казалась желанной. Тогда она оставалась дома с книгой или перечитывала послания из Рима. Чаще всего руки ее тянулись к письмам от старшего брата. Она ужасно тосковала по Чезаре. Даже больше чем прежде. Ведь за прошедший месяц в Риме они, казалось, сблизились еще больше. Лукреция уже не была маленьким, несмышленым ребенком, теперь Чезаре говорил с ней, как с равной. Но при этом он все так же окружал ее любовью, заботой и бесконечной нежностью. Рядом с братом Лукреция по-прежнему купалась в атмосфере пленительного обожания, тепло его взгляда согревало ее душу, а каждое прикосновение заставляло сердце петь. Стоило ей оказаться в тесных, надежных объятиях Чезаре, как за спиной у нее вырастали крылья, с которыми она было навеки попрощалась. Как же Лукреции пережить эту вынужденную разлуку? И сколько она продлится на сей раз?

Хорошо, что подобные размышления не терзали Лукрецию подолгу. Очистив душу печалью, уже на следующее утро она вновь чувствовала вкус к жизни. И общество Паоло было необходимым и заветным спасением.

В один из солнечных августовских дней, когда ничто не предвещало плохой погоды, в глубине лесной чащи Лукрецию и Паоло настигла летняя гроза. Небо в один миг заволокло черными тучами, и теплые, тяжелые капли ливня зашелестели в траве. Где-то вдали устрашающе загремело. — Я боюсь грома, Паоло, — прошептала Лукреция, прижимаясь щекой к плечу любимого и опасаясь, как бы густая листва раскидистого дуба, под которым они наспех укрылись от непогоды, не начала пропускать настойчивые струи дождя.

— Гром часто гремит в пору летних ливней, — пробормотал Нарцисс, нежно гладя ее волосы.

— Нет! — рассмеялась она и приподнялась, чтобы видеть его темные глаза. — Где же твое воображение? Это Господь проявляет свой гнев! Это Юпитер играет мускулами! — Лукреция хохотнула: — Это мой муж бросает свой костыль!

Губы Паоло тронула ласковая улыбка, он с нежностью притянул ее к себе на грудь. Вдали опять громыхнуло, и Лукреция невольно вздрогнула, еще крепче вжавшись в сладостные объятия.

— Скоро он сможет ходить, — с грустью в голосе проговорила она, вспоминая о Сфорца. — Что тогда станет с нашей любовью?

— Мы можем любить тайно.

Лукреция вздохнула:

— Мы и так любим тайно, — она вновь отстранилась и любовно провела ладонью по его смуглой щеке. — Ты ведь знал, что это не может длиться вечно?

Паоло удивленно взглянул на нее:

— Почему нет?

Ей хотелось бы сказать: “Потому что проклятый Сфорца убьет нас обоих, если узнает”, но Лукреция обернула все в горькую шутку.

— И снова, где твое воображение? — воскликнула она. — Разве ты не читал Боккаччо? И Петрарку?

— Ты же знаешь, я не умею читать, — покачал Паоло головой.

Лукреция невесело улыбнулась:

— Если бы читал, то знал — юные влюбленные всегда обречены.

Он с минуту глядел на нее в недоумении, а затем мягко подтолкнул Лукрецию на траву и, упав сверху, накрыл ее губы жарким поцелуем.

Ее Нарцисс, конечно же, не знал ни о мифах, ни о легендах, ни о десятках увековеченных в поэмах и романах несчастных влюбленных. Зато он умел целовать и ласкать Лукрецию так, что она, хотя бы на короткий миг, напрочь забывала собственное имя.