Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Невольно она смутилась, глядя прямо в его проницательные, темно-зеленые глаза. Конечно, Лукреция хотела знать. Она хотела бы знать о нем все — как он провел последние недели, где спал, что ел, что чувствовал, с кем говорил и, наконец, каким образом отвертелся от Карла Французского? Но больше всего ей бы хотелось осторожно приподняться на цыпочках и запустить пальцы в спутавшиеся, кудрявые волосы, а потом дотянуться до мягких, приоткрытых в чудесной улыбке губ. Просто прижаться к ним своими губами. Хотя бы на миг, на короткое мгновение ощутить извечную сладость прикосновения любящих уст. Раньше она бы сделала это, не задумываясь, как в тот день, когда Чезаре обещал ей сердце на блюде, а в пристальном, упорном взгляде брата горело черное солнце. Тогда в Лукреции не было сомнений, не было мучительной вины, ибо она еще не осознавала опасности в чувствах, что всегда казались такими прекрасными, такими естественными. Но с тех пор все изменилось: на свою беду Лукреция сорвала яблоко с Древа Познания и подобно царю Соломону, “умножив познания, умножила скорбь”.

Она с досадой отметила, что наверняка покраснела: щеки и уши вспыхнули жаром, будто их лизнуло пламенем. Чезаре стоял так близко, что Лукреция и впрямь могла чувствовать волнующее тепло, исходящее от его большого и сильного тела, ее озябшие ладони отогрелись в горячих, смуглых руках брата. А стоило ей вновь поднять на него глаза, как солнце, невидимое для других, осветило перламутрово-серый день, растопило стужу в ее душе, заставило бездумно сгорать от пьянящего ликования. Даже против воли Лукреция слышала взволнованное биение переполненного любовью сердца в своей груди. Только бы не сгореть, только не сгореть от восторга.

— Я очень скучал, — порывисто повторил Чезаре, — но я спешил не только поэтому.

Он нехотя разомкнул объятия и порылся в плоской седельной сумке, пристегнутой к узкому поясу. Вынув оттуда небольшой, тугой свиток, он протянул его Лукреции.

— Что это? — пробормотала она, неловкими пальцами разворачивая листок.

— Твоя речь на суде. На суде по аннулированию твоего брака, — быстро пояснил он, заметив растерянность на лице сестры.

Лукреция знала, что рано или поздно это случится, но не думала, что так скоро.

— Мне удалось выпутаться из плена под Чепрано, — сказал Чезаре, — а оттуда я прямиком направился в Пезаро, дабы притащить этого ублюдка Сфорца в Рим.

На лице его прорезалась кривая, злая усмешка.

— "Притащить"? — переспросила Лукреция, наскоро прикидывая, какой неблизкий путь проделал брат ради этой затеи.

— Да, пришлось связать его, Лука, и преподать несколько уроков верности Борджиа.

От свирепой мстительности в голосе брата, Лукреция поежилась.

— Ты избил его? — спросила она, ощутив при этом незнакомое, кровожадное чувство торжества. Сфорца причинил ей столько страданий, столько боли, что порой, в минуты отчаяния, она желала ему если не смерти, то по крайней мере боли. Много боли. И вот, справедливость восторжествовала.

— Тебя это расстраивает? — спокойно, с улыбкой, спросил Чезаре.

Она покачала головой, поражаясь собственному хладнокровию:

— Напротив.

Лукреция взглянула на развернутый свиток в своих руках и пробежала глазами по тексту, составленному на латинском.

«In eius familia … et ultra translata absque alia sexus permixtione steterat nulla nuptiali commixtione, nullave copura carnali conjunxione subsecuta, et quod erat parata jurare et indicio obstetricum se subiicere».

«Она была передана его [Джованни] семейству …. и до сих пор не имела никаких сексуальных и брачных отношений и половых сношений и готова поклясться и подвергнуться освидетельствованию акушерок».

Благодаря прекрасному образованию дочь понтифика отлично знала латынь и, дочитав до конца, невесело рассмеялась:

— Только слепой не заметит, Чезаре, что я в положении.

Он порывисто шагнул к ней:

— Любовь моя, — обхватив ее затылок ладонью, Чезаре прижал голову Лукреции к своей груди и, уткнувшись в ее макушку, проговорил: — Ни о чем не волнуйся. Твой отец — Папа Римский, а брат — могущественный кардинал. Акушерки подтвердят, что ты девственна, как в день своего рождения.

Словно Дева Мария, подумала Лукреция с горькой усмешкой.

Чезаре выпустил сестру из объятий и, ласково ущипнув ее подбородок, заставил поднять глаза на себя.

— Слышишь? Ни о чем не волнуйся. Просто выучи эти слова и через неделю повтори их на суде, перед священной коллегией кардиналов. Об остальном позабочусь я.

Она послушно кивнула, остро чувствуя мягкое прикосновение подушечки большого пальца Чезаре на подбородке. Зачем он так ласков с ней, зачем так нежно и настойчиво скользит взглядом по ее губам? Невольно ее уста приоткрылись.

— Мне так тебя не хватало, Чезаре — наконец, выговорила Лукреция, стараясь унять предательскую дрожь в голосе. — Здесь так спокойно, никаких волнений, настоятельница добра ко мне… И сестра Марта мила, но… я бы предпочла быть в Риме, рядом с семьей.

Он глухо простонал, нехотя отстранился и опустил глаза к ее заметно округлившейся талии:

— Как только твой ребенок появится на свет, ты сможешь вернуться. Ведь осталось не слишком долго?

Она улыбнулась его осведомленности. Откуда только брату были известны столь деликатные подробности женского здоровья?

— Ждать до весны, — промолвила она, смутившись.

— Он уже и правда большой, — проговорил Чезаре, ободряюще улыбаясь. — Должно быть толкается? — нерешительно протянув ладонь к ней, он робко спросил: — Можно? Лукреция, разгадав его намерения, с охотой кивнула.

Брат опустился на колени и осторожно, с оробелой нежностью, обхватил ее круглый живот поверх платья. Даже сквозь плотный шелк она ощутила согревающее тепло бережного прикосновения, и дитя ее, будто отозвавшись на ласку, и впрямь щекотно толкнулось внутри.

— Ха! — воскликнул Чезаре и поднял изумленный взгляд: — Я почувствовал, как он шевельнулся!

У Лукреции перехватило дыхание. Как же чудовищно, что Папа заставил старшего брата посвятить жизнь церкви, дать обет безбрачия. А ведь Чезаре бы мог стать замечательным мужем и отцом. О, как бы повезло его избраннице. Если бы только у самой Лукреции был такой муж. Если бы только… Она быстро отогнала мучительные фантазии и промурлыкала, как ни в чем не бывало:

— Он, конечно же, радуется приезду дяди, не меньше своей мамы.

— Значит, мы с ним поладим, — усмехнулся Чезаре, поднимаясь на ноги. — Я стану его крестным отцом, ты же не против?

Окончательно обуздав трепетное волнение, Лукреция спокойно положила руки на широкие плечи брата и с милым смешком сказала: — Я даже не представляла никого другого в этой роли, Чезаре.

На лице его расцвела довольная, белозубая улыбка.

— Я и не сомневался, любовь моя.

Спустя неделю Лукреция Борджиа отправилась в Рим для оглашения развода.