Том 3. Русская поэзия

3

Это расшатывание («деканонизация», в терминологии Жирмунского) и составляет историю классической русской рифмы. Сколько-нибудь подробный очерк этого процесса в рамках настоящей заметки, конечно, невозможен. Мы ограничиваемся тем, что приводим показатели йотированных, приблизительных и неточных рифм (в процентах от общего количества женских и мужских, закрытых и открытых) для трех томов лирики Блока (табл. 1б) и, суммарно, для основных этапов истории рифмы по всему нашему материалу (табл. 2).

Таблица 1a. Рифмы Блока: йотированные, приблизительные, неточные

Таблица 1б. Рифмы Блока (в %)

Таблица 2. Рифма Блока на фоне рифмы русских поэтов (в %)

Из таблиц видно:

а) в XVIII веке в сумароковской школе господствует идеальная точность рифмы;

б) неточные рифмы Державина разрушают этот идеал точности, но сами не прививаются;

в) вместо этого в поколении Батюшкова — Жуковского входят в употребление йотированные (традиции Капниста) и неточные открытые мужские (типа любви — мои) рифмы;

г) так рифмует и молодой Пушкин; но зрелый Пушкин (вместе с ним — Жуковский, а за ним — Баратынский) возвращается к повышенной, как в XVIII веке, точности рифм;

д) однако они одиноки: употребительность неточных открытых рифм (любви — мои) держится у Лермонтова и достигает предела у Полежаева, Кольцова, молодого Тургенева;

е) здесь происходит перелом: внимание перемещается с неточных открытых рифм на приблизительные (моленья — виденью), и в течение XIX века первых становится все меньше, вторых все больше;

ж) при этом можно различить поэтов более сдержанных (Фет, Некрасов) и более смелых (А. К. Толстой, В. Соловьев) в применении приблизительной и заодно йотированной рифмы;

з) наконец, у символистов (не раньше!) приблизительная рифма узаконивается окончательно, а Брюсов и Блок неточными рифмами открывают новую эпоху.

Таким образом, рифма символистов является естественным продолжением рифмы XIX века. Неточные мужские закрытые и открытые остаются редким исключением — только Белый в «Пепле» архаизирует не только ритм, но и рифму: мои — в крови, дня — поля и проч. В рифме эта архаизация держится дольше, чем в ритме; к «Первому свиданию» ритм его стиха полностью обновляется, а рифма остается прежней, Кюри — струи, вражды — судьбы. Женские приблизительные остаются обычными и даже учащаются: более вольная традиция А. К. Толстого и В. Соловьева пересиливает более строгую традицию Фета и Некрасова. Свободнее всего пользуются приблизительными рифмами Анненский, С. Соловьев, Ахматова, сдержаннее всего З. Гиппиус, Сологуб, Балтрушайтис, Вяч. Иванов. Доля йотированных рифм также повышается до уровня традиции А. К. Толстого и В. Соловьева: свободнее всего пользуется их эффектами Брюсов (и архаизирующий Андрей Белый), сдержаннее всего — Бальмонт, Сологуб, Вяч. Иванов, Кузмин, Волошин. И, наконец, лишь в области женских неточных рифм рамки традиции ломаются: из разрозненных исключений такие рифмы становятся предметом сознательных экспериментов, делаются допустимыми, а затем и обычными. В старшем поколении символистов этот решающий шаг сделал Брюсов, в младшем — Блок; остальные, от З. Гиппиус до Городецкого, были к этой новации равнодушны, подхватило ее лишь следующее поколение: Ахматова, а затем Северянин и футуристы.