Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

Первые дни пребывания своего в Риге, дни Страстной недели, царь мало показывался. Но на другой день Пасхи, 5 апреля, около 5 часов вечера его видели выехавшим из Карловых ворот на хорошей серой лошади; он на глазах толпы из нескольких сот человек въезжал на переброшенный через ручей мост, край которого был покрыт водой. Такое показание о царе давал городскому совету тот же упомянутый выше купец Кох. Владелец дома, где было отведено помещение Лефорту, Яков Гаак также сообщал городскому совету в заседании 7 апреля, что послы старательно объезжали город, «в особенности тот, в ком можно предполагать царя»[709]. 8 апреля, как только явилась возможность переправиться через Двину, Петр выехал из Риги. «Апреля в 8 день, — говорит об этом „Статейный список“, — великие и полномочные послы отпустили из Риги напред себя в Курляндию Преображенского полку началных людей, урядников и сал-дат 35 человек». В «Юрнале» отъезд описан так: «Убираться стал весь обоз и, убравшись, приехали к Двине и стали обоз ставить в лодки и переплыли чрез Двину и проехали Коборшанц (укрепление, расположенное на берегу Двины несколько выше города) и ночевали за Двиною»[710]. Уезжая, Петр по обыкновению написал письма к друзьям в Москву. «Min Her Konih, — писал он Ромодановскому. — Сегодня поехали отсель въ Митаву. Но понеже ничего здесь к службе вашего величества не обрел дела достойнейшего, точию некоторые перевези солдатские, которые посланы до господина генерала, понеже оные вашему величеству яко недостойнейшая вещь, к новизне или удивлению; но потщимся инде угодные вещи нашему величеству искати. Iv aldah Kheh Piter». Не найдя ничего иного сообщить Ромодановскому, кроме известия о каких-то привлекших его внимание солдатских перевязях, образцы которых он послал к генералу А. М. Головину, Петр гораздо более содержательное письмо отправил Виниусу. В нем он поделился с Виниусом тем впечатлением, какое испытал от житья в Риге, а также своими военными наблюдениями, касавшимися рижской крепости и гарнизона, и передал некоторые политические слухи, предписав о последних довести до сведения «набольших», т. е. лиц, поставленных во главе управления государством. «Her Vinius, — писал ему Петр, — сегодня поехали отсель в Митоу; а жили за рекою (из-за вскрытия реки), которая вскрылась в самый день Пасхи. Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что зело правдивые, а с ямщиками нашими, как стали сани продавать, за копейку матерно лаются и клянутся, а продают втрое. Вестей иных никаких нет. За сим, предав вас в сохранение Богу, просим знакомым и однокумпанцам должное отдати поклонение. Piter. Из Риги, апреля в 8 день. Сие письмо покажи Гавриле Ивановичу». Затем следует условная приписка: «Пожалуй, побей челом» и т. д., и остальная часть письма написана тайнописью, при помощи которой Петр и сообщал военные и политические вести: «солдатъ здесь, сказывают, 2780. Мы ехали чрез город и замок, где солдаты стояли на 5 местех, которые были меньше 1000 ч.; а сказывают, что все были. Город укреплен гораздо, только не доделан. Зело здесь боятся, и в город, и в иные места и с караулом не пускают, и мало приятны. Солдатам жалованья… в год, капралам по 12, сержантам по 24, да всем по 3 бочки хлеба». Политические новости касались выборов на польский престол, слухов о намерении шведского короля выставить кандидатуру в посольские короли своего сына, для чего собирается под предлогом похода на Данию войско и посланы в Польшу деньги. Петр предписывает всеми силами противодействовать этой кандидатуре через находящегося в Польше русского резидента или отправив особого посла: «Как я сюда ехал и, не доезжая Риги, в некоем шинку (может быть, в том, который в „Юрнале“ назван Сам-Бег) дворянин, подпив, говорил, что-де наш король в Польшу в короли прочит сына своего, да и войско к тому уже тайно, будто для датчан, готовят, и деньги в Польшу посланы. И об том объяви набольшим, чтоб сколько мочно в том опасли и не допускали б, хотя чрез резидента или нарочного посла»[711].

Очень вероятно, что уже по написании и отправке этих писем Петр в тот же день, 8 апреля, получил ряд писем из Москвы от Гордона, Виниуса, Л. К. Нарышкина, Г. И. Головкина, А. М. Головина и Шеина, датированных 26 марта. Из этих писем друзей Петр мог узнать, что в Москве все тихо и спокойно, что полки, назначенные на лето в Азов, давно уже выступили, и 27 марта собирается покинуть Москву и отправиться туда же П. И. Гордон, все еще не получивший пожалованных ему за второй Азовский поход кубка и шубы (Гордон); что полковник, офицеры и солдаты Преображенского полка шлют усердный поклон, а первой роты барабанщик Лука Казимеров умер (А. М. Головин); что какие-то распоряжения «о Строгонове деле, как бы учинить прибыльнее», о которых царь писал из Новгорода Л. К. Нарышкину, будут этим последним исполнены (Л. К. Нарышкин); что будут исполнены также распоряжения относительно постройки Таганрога, о чем было писано также из Новгорода А. С. Шеину; что сам Шеин собирается в путь в Азов, но Большая казна скупа на выдачу денег и пр. (Шеин). Г. И. Головкин сообщал какие-то семейные подробности, нам теперь непонятные по условности выражений: «медведь, волк и лисица у меня и грамоте учатца, а хотя то тем животным и сродно, однака правда». Всего интереснее, вероятно, было Петру прочесть письмо Виниуса, в котором тот передавал известие о победе украинских казаков над татарами, полученное в Москве одновременно с пришедшей от посольства почтой. В Москве задана была по случаю прибытия почты от послов и по случаю известия о победе пирушка. «Господину моему благоприятнейшему, — писал Виниус. — За писание твое любительное из Новгорода марта 19 дня, зде стала в 23 день в полдень, благодарствую сердечно, и того дня, понеже от господина великого посла с товарищи первая явилась почта, ввалился я в такую компанию и в те часы, как дошла весть о виктории полтавцев над татары, и тут за здравие послов и храбрых кавалеров, а паче же государское, так подколотили, что Бахус со внуком своим Ивашкою Хмелн, надселся со смеху; а брат Василей с стариком Бахусом хотел было порасстаться, как говорил, но Ивашко лих, опять подкрался и почасту с ним танцует. За сем буди, господине, здрав и в пути своем во всяком благосщастии…» и т. д.[712]

Прочтя эти известия и торопясь в путь, Петр в тот же день, 8 апреля, отвечал только на письмо Виниуса, особенно заинтересовавшее его известием о победе. Это было, таким образом, второе письмо от 8 апреля к Виниусу. В нем царь просил сообщить дальнейшие подробности о победе, а затем поручал передать поклоны друзьям с извинением, что не пишет им отдельно за недосугом. «Min Her Vinius, — писал Петр, — писмо твое, марта въ 26 д. писанное, мнѣ апреля въ 8 д. отдано, за чъто благодарствую. Писалъ ты викътории натъ татары отъ Полтавъцоѳъ; а какъ оная была, не назначилъ. Пожалуi, увѣдоми въ [п]реть. Государемъ — яко государское, i свѣтейшему — яко светителское отдаждъ поклонение; господамъ: Алексею Семеновичю, Лву Кириловичю, Аѳътамону Михайловичю, Гавъриле Iвановичю, Петру Iвановичю, кнезь Борису Алексеевичю, Борису Петровичю — яко госпотское отдаждь поклонение, i побей челомъ, чтобъ на особое писмо не покъручинились, потому что теперь едемъ в Курляндию i почта ждать не хатела. Piter»[713]. Письмо это было написано уже, вероятно, на пути в Курляндию.

С недобрым чувством покидал Петр Ригу. Из первого его письма к Виниусу в день отъезда, 8 апреля, ясно видно раздражение, сменившее собой то чувство удовольствия, какое ему доставила встреча послов. Он жалуется, что в Риге пришлось жить «рабским обычаем» и быть «сытыми только зрением», далее — на дороговизну: «продают втрое», и на скупость рижских купцов, которые хотя и «ходят в мантелях» и на первый взгляд кажутся людьми правдивыми, но сильно прижали русских ямщиков, когда те стали распродавать сани, и отчаянно торговались из-за копейки. Унося неприятные воспоминания, Петр поторопился расстаться с Ригой и на три дня опередил посольство, несмотря на всю затруднительность переправы через разлившуюся Двину. И в «Статейном списке» посольства слышны отзвуки того же недовольства путешествием от границы до Риги и пребыванием в самой Риге: посольству не выдавалось от шведского правительства съестных припасов или денег за них, а также и конских кормов; взята была большая плата за квартиры в Риге и приходилось платить чрезмерно дорого за продовольствие в городе; взяты были слишком большие деньги за перевоз посольства через Двину. «От свейского рубежа до Риги, — читаемы мы „Статейном списке“, — и в Риге во все бытие великим и полномочным послом и всем при них будучи людем съестных кормов и вместо съестных кормов денежной дачи и конских кормов ничего не дано и вспоможения никакова в проезде не учинено; и за перевоз через Двину-реку и за постоялые дворы великие и полномочные послы платили болшую цену и кормы и запасы покупали дорогою ценою»[714].

Позднее недовольство приемом царя и посольства сделается одной из причин объявления войны Швеции, и тогда все эти жалобы будут подробно формулированы московским правительством. Надо, однако, сказать, что испытанные царем и посольством неудобства при проезде до Риги и во время житья в самой Риге находят себе достаточные объяснения. По статье 15 действовавшего в то время Кардисского договора, заключенного между Москвой и Швецией в 1661 г., на которую ссылалось и само посольство, извещая рижского генерал-губернатора о своем прибытии в отправленном к нему из Пскова листе, ни шведское, ни московское правительство не обязаны были содержать посольства, только проезжающие через шведскую или русскую территорию к другим государям. Такие послы, посланники и гонцы должны «ехать на своих проторях и ничего не спрашивать», хотя, впрочем, в этой же статье есть и оговорка: «но по дружбе, которая меж обоих великих государей есть, и их послам, и посланникам, и гонцам с обеих сторон в их поезде достойное вспоможение учинить»[715].

Дороговизна, на которую жаловались послы и Петр, вызвана была разразившимся над Лифляндией бедствием, т. е. неурожаем, а прибытие в Ригу посольства в несколько сот человек со значительным числом лошадей должно было еще поднять цены на съестные припасы и конские кормы и на помещения. Прижимистость рижских купцов по отношению к русским ямщикам, распродававшим в Риге сани, легко находит себе объяснение в том времени, когда сани, притом в неожиданно большом количестве, распродавались: весною кому же сани могли быть нужны? Точно так же дорогая плата, взятая за перевоз через Двину, обусловливалась моментом, когда такая переправа потребовалась, — половодьем, с необычайным притом разливом реки. На трудность переправы указывали 7 апреля вызванные в городской совет перевозчики[716].

В особенности большое негодование, судя по сильному выражению, возбуждала в Петре унизительность житья в Риге «рабским обычаем», как он это житье обозначил, и в этих словах можно видеть намек на конфликт с рижской администрацией, вызванный его желанием осматривать крепость. Приведенное письмо к Виниусу показывает, как царя интересовали военные подробности в Риге, первой западноевропейской крепости, которую он посещал, притом принадлежавшей державе, считавшейся тогда первоклассным военным государством. Петру могло быть небезызвестно, что эта крепость 40 лет тому назад осаждалась его отцом, и это обстоятельство должно было усилить интерес к ней.