Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

Рассказ Бломберга о пребывании посольства в Митаве оканчивается размышлением, которое оказалось пророческим. «Московский царь, — пишет автор, — всегда будет стремиться занять какой-нибудь город на Балтийском море, ибо такое место будет ему очень важно и выгодно для торговли, для транспорта товаров из его страны, а также из Персии и Китая, граничащих с его землями. Если бы он обладал приморским местом на Балтийском море, ему не нужно было бы делать больших объездов морем, которые принуждены делать другие страны с большим риском; он мог бы перевозить товары из Китая частью сухим путем, частью по большим рекам и озерам, из Персии по Каспийскому морю в свою страну, а оттуда в другие европейские страны»[739].

Единственным подлинным памятником пребывания Петра в Митаве являются два его письма, отправленные оттуда. Одно к Кревету с хозяйственными распоряжениями, касающимися какого-то «хоромного строения» и парусного дела, с обещанием купить парусины и полотна и с предписанием к ткачам набрать учеников, а чтобы ткачи не гуляли, подрядиться на работы для кумпанств. «Her Kreft, — пишет Петр, — в писмѣ твое[мъ], апъреля въ 5 д. писанное, мнѣ отдано, въ которомъ пишешь о ткачахъ, о хоромномъ страенье, i опъ томъ приказана Тихану Микитичу; а что Александра Протасьеѳъ[740] не ведаетъ про парус[и]ны i полотны, i то въсѣ мы (так!) купимъ. А чтобъ ткачамъ не гулять, i ты подредись у кумпанияхъ i сышьши iмъ ученикоѳъ. Послезавътрея поедем отсель в Либоу. Piter. Iзъ Митоу въ 18 д.». В тот же день или, может быть, 19–20 апреля, но не позже Петр писал Ромодановскому: «Min Her Kenich. Писмо ваше государское мне отдано в 16 д., за которое вашу государскую милость многократна благодарствую. Здѣсь такожъ ничего вашей персоне удобного не нашелъ, толко посылаю к вашей милости нѣкотор[у]ю вещь на [o]тмщенье върагоѳъ маестату вашего. Отсель послезавътрея послы поедут отсель (так!) вашего величества under Knech Piter» (без даты)[741]. Упоминаемая в письме «вещь на отмщенье въраоѳъ маестату вашего», как выясняется из ответа Ромодановского, подарок довольно странного характера — топор для отрубания голов преступникам. Ромодановский, уведомляя о получении подарка, сообщал Петру, что присланным топором, который он называет «мамурою»[742], отрублены головы двум преступникам. Нам трудно представить себе грубость нравов, при которой возможны были такие подарки. К смертным казням тогда относились иначе: это были зрелища, привлекавшие любопытных. Петр не считал неприличным сам при них присутствовать, и после изобретенной им обстановки казни Цыклера и его сообщников нас уже меньше поразит цинизм присланного Ромодановскому из Митавы подарка.

В письме к Кревету Петр назначал свой отъезд из Митавы на 20 апреля и действительно покинул ее в этот день, написав, по обыкновению, несколько писем друзьям, до нас не дошедших[743]. 20 апреля после полудня послы приватным образом были приняты герцогом и герцогиней. «Пополудни, — читаем в „Статейном списке“, — были великие и полномочные послы у князя приватно. И князь и княгиня приняли великих и полномочных послов любительно и подчивали прилежно, и была покоевая музыка; а в тое пору при князе, также и при великих и полномочных послех никаких чинов людей в тех покоях, где они были, не было». Отъезд отряда волонтеров из Митавы отмечается «Юрналом» также после полудня, и трудно сказать с уверенностью, принимал Петр участие в этом свидании послов с герцогом или нет. Он мог принимать в нем участие и затем отправиться в путь. В этот день, 20 апреля, он, переправившись через речки Аутц и Берсе, доехал до местечка Доблен, где остановился ночевать[744].

В «Статейном списке» говорится, что великие и полномочные послы 21 апреля отпустили «Преображенского полку начальных людей и солдат» во владения курфюрста Бранденбургского, отправив с ним «лист», адресованный к «ближним людям» бранденбургского курфюрста. Под обозначением «Преображенского полку начальные люди и солдаты» в «Статейном списке» подразумевается именно отряд волонтеров из 35 человек, к которому принадлежал и Петр. Тогда по «Статейному списку» выходит, что Петр покинул Митаву 21 апреля. Однако дата 20 апреля подкрепляется прочными указаниями. Во-первых, о ней прямо говорит «Юрнал»; во-вторых, она хорошо подтверждается письмом Петра от 18 апреля из Митавы к Кревету, в котором он сообщает: «послезавътрея поедемъ отсель въ Либоу». Но нельзя усомниться, с другой стороны, и в показании «Статейного списка», так как отправленный с преображенцами к ближним людям курфюрста Бранденбургского «лист» датирован действительно 21 апреля. В листе послы уведомляли бранденбургское правительство о своем намерении идти из Митавы в Мемель и затем писали: «Недостатка же ради подвод отпустили есмы морем комендора урожденного Андрея Михайлова (князя Черкасского) с товарищи тридцать пять человек до города Кенихзберга, которые по указу великого государя нашего, его царского величества, отпущены при нас для учения морского дела до Венеции». Послы просили далее о приеме посольства на границе, о сопровождении его к курфюрсту по посольскому обыкновению с кормами и подводами без задержания, а также об учинении удовольствования и вспоможения упомянутому отряду волонтеров[745]. Как же согласовать противоречие между датой «Юрнала» 20 апреля и датой «Статейного списка» 21 апреля? Может быть, следует предположить, что отряд волонтеров выехал не весь сразу; что Петр с некоторыми из спутников отправился 20-го, а остальные, получив лист, выехали 21-го и догнали царя в дороге, по всей вероятности, в Доблене. Что в Доблене находился уже весь отряд, можно думать по тем большим расходам, в какие обошлось курляндской казне угощение в Доблене «передового отряда», именно «за три стола» (Mahlzeiten) было заплачено 398 флоринов 12½ гроша, тогда как позже, при проезде через Доблен посольства, этой громадной толпы народа, которую курляндское правительство исчисляло в 270 человек, на угощение посольства там пошло 423 флорина 51/2 гроша[746]. Петра сопровождал от Митавы до Либавы назначенный герцогом Курляндским состоять при нем ротмистр Кошкель[747].

21 апреля, двинувшись поутру в путь из Доблена, Петр миновал мызу Илен, после полудня сделал двухчасовую стоянку у озера Аутц и ночевать прибыл в Нейшварден. 22 апреля, выехав из Нейшвардена утром, царь к полудню прибыл во Фрауенбург, где сделана была двухчасовая остановка. Двинувшись далее и переправившись на плотах через реку Виндаву, он расположился ночевать в Шрундене. 23 апреля часовая остановка была сделана в Грос-Дрогене, к ночлегу Петр прибыл на мызу Дурбен. Наконец, 24 апреля, выехав поутру из Дурбена и миновав мызу Робиншлосс (Гробин), к вечеру он достиг города Либавы, где остановился в доме вдовы Маргариты Гейровой. О дне 25 апреля читаем в «Юрнале» краткую заметку: «Стояли в Либоу. День был красен с небольшим ветром»[748]. Как были проведены следующие дни, 26 и 27 апреля, — неизвестно.

Собираясь тронуться из Либавы в дальнейший путь 28 апреля, Петр написал в этот день несколько писем. «Сегодня, — пишет он Виниусу, — поедемъ отсель въ Кюнинсбергъ моремъ; а послы сухимъ путемъ после насъ. Здѣсь я видѣлъ диковинку, что у насъ называли ложью: у нѣкоторого человѣка в оптѣке сулеманъдра въ склянице, въ спирту, которого я вынималъ i на рукахъ держалъ; слова-слова такоѳъ, как пишутъ. Моремъ для того поехали, что путь нашъ лежалъ на Поланию, i, опасаяся сихъ трезвыхъ, поехали моремъ, но ведая, что въ сихъ людехъ болше худа, неже добра, которы[е] ныне i себѣ зладѣi, не такъ, что iнымъ. Piter. Iзъ Либоу, апъреля въ 28 д.»[749] Из этого письма мож-но догадываться, что время пребывания в Либаве прошло в осмотрах разных достопримечательностей, и среди них была и упоминаемая в письме саламандра, которую Петр видел в чьей-то частной аптеке. В конце письма царь объясняет причины, побудившие его ехать из Либавы в Кенигсберг морем: при поездке сухим путем пришлось бы проезжать через находившийся во владении Польши городок Поланген, где тогда в бескоролевье, во время выборной борьбы сосредоточивалась враждебная России французская партия, проводившая на польский престол французского принца де Конти. Эту партию Петр иронически назвал в письме «трезвыми» людьми, которые и себе злодеи, не только что иным.

Царь писал еще 28 апреля в Москву Т. Н. Стрешневу и Г. И. Головкину. Письма не дошли до нас; о содержании их можно судить по ответам. Т. Н. Стрешневу царь отдавал мелкие распоряжения домашнего характера: уволить на зимнее время в отпуск стряпчего конюха Якова Суровцева, отпущенного из Либавы с доставившими в Либаву отряд волонтеров псковскими ямщиками; выдать жене находившегося с ним в пути повара Пенюгина 15 рублей и двухгодовой запас; не переменять какого-то «свояка из Коломенского». Стрешнев уведомлял в ответе о точном исполнении этих распоряжений. Г. И. Головкину Петр при письме прислал из Либавы подарки: «две книжицы малых», Библию, часы, лимоны и померанцы[750]. В тот же день царь счел нужным сам писать об отпуске из Либавы стряпчего конюха Суровцева к воеводам — новгородскому П. М. Апраксину и псковскому К. А. Нарышкину. Обоих Петр извещает, что он из Либавы отправится морем, а послы сухим путем. В собственноручном письме к псковскому воеводе Нарышкину, упомянув о возвращении с Суровцевым ямщиков, он предписывает разыскать бежавших ямщиков и наемных людей, наказать их кнутом, водя по торговой площади, и взыскать с них наемные деньги: «емшиковъ отпустили с Суравъцовымъ; а которыя емшики i наемъшики збежали, вели сысъкать i кнутомъ пут-на выбить, водя по торгу, i наемъ доправить; а хто iмяны, скажетъ Суровъцоѳъ. Piter. Iзъ Либоу, апреля въ 28 д.»[751].

Возвещенное, однако, на 28 апреля отплытие морем из Либавы не состоялось, может быть, потому, что к Либаве уже приближалось Великое посольство, и Петр желал быть свидетелем его торжественного въезда в город, что и состоялось 29 апреля. Посольство выехало из Митавы 22 апреля с тем же церемониалом, как и при въезде, причем накануне отъезда поданы были послам посвященные посольству «печатные листы с похвалою, которые выдали езувиты», — составленные иезуитами и отпечатанные на атласе вирши с похвалами в честь послов. Иезуиты говорили также при отъезде послов «орацыю», обращаясь к послам, сидевшим в карете[752]. Вообще пребывание в Митаве оставило в среде посольства наилучшее впечатление, которое и отразилось в заметке «Статейного списка» о содержании посольства: «И во время бытности великих и полномочных послов в Митаве подчиваны великие и полномочные послы по вся дни от княжих приставов, и церемония во всех столах была по вся дни против того ж, как и в первой посолского их в Митаву приезду день; а которые дворяня и иные чины к столу за многолюдством не ходили, и тех кормили и поили со всяким доволством на постоялых их дворех»[753]. Посольство отблагодарило княжеских придворных подарками из соболиной казны[754]. Продовольствие посольства в пути также шло от курляндского правительства, и послам на всех их остановках: в Доблене, Аутцене, Фрауенбурге, Шрундене, Дурбене и Гробине[755], — предлагались угощения, как это видно из сохранившегося счета, из которого узнаем, что в Доблене на такое угощение было издержано 423 флорина 5½ гроша, в Аутцене вместе с расходами по угощению передового отряда волонтеров 379 флоринов 5 грошей, во Фрауенбурге с такими же расходами 442 флорина 1 грош, в Шрундене 845 флоринов 24 гроша, в Дурбене 472 флорина 31/2 гроша; в Гробине за холодные закуски и с тем, что взято в Либаву и в Бар-тау, 145 флоринов 31/2 гроша[756]. Только подвод курляндских под посольство не хватило, и послы принуждены были перед отъездом из Митавы сделать разбор псковских лошадей и годных из них 117 взять с собой, отправив негодных обратно в Псков.