Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Заключение

За сравнительно краткий период белый кристаллический сахар прошел путь от предмета роскоши до совершенно неприметной составляющей нашей повседневной жизни. Мы почти незаметно привыкли к тому, как поразительно сладки наши продукты. Это сверхизобилие не просто привело к мировому кризису в здравоохранении, но и переплелось с историей об истощении окружающей среды, о расизме и о жестоком неравенстве, проявленном во всем мире. Таким стал итог семисот лет мирового капитализма, восходящего к тем временам, когда в Египте властвовали мамлюки, в Венеции процветал знаменитый аристократический род Корнаро, а по миру странствовали отважные путешественники, подобные Ибн Баттуте и Марко Поло, – но поиск его истоков уведет нас еще дальше в глубь истории, к поразительному сахарному комплексу в персидском Ахвазе, руины которого так потрясли и смутили офицера британской армии Роберта Миньяна. Это история о безжалостных злодеяниях, о надругательстве над самой природой, о развитии и регрессе, о сопротивлении и протестах, а также о войнах на уничтожение, которые вели между собой сахароделы, – но она же проникнута повествованием о необычайной находчивости, о духе предпринимательства и о неугасающем оптимизме.

Сахарная отрасль стала играть важную роль еще в доиндустриальном мире, а в XIX столетии сахар был тем, чем в XX веке стала нефть: ключевым товаром, обладавшим в мировой торговле невероятной ценностью и предполагавшим труд неисчислимого множества людей. Возможно, в начале XX века от 6 до 8 % от всех домовладений мира получали часть своего дохода благодаря производству сахара, а его изготовление, рафинирование и последующая продажа все чаще оказывались сосредоточенными в руках безмерно могущественных конгломератов. «Сахарный трест» Генри Хэвемайера входил в число двенадцати компаний, определявших индекс Доу – Джонса. Европейская свеклосахарная промышленность помогла определить облик предшественницы Единой сельскохозяйственной политики Европейского союза, которая, в свою очередь, погубила сахарные экономики многих развивающихся стран и позволила вырасти другим, избирая их по собственному выбору. На протяжении своей истории сахарная промышленность не раз заставляла рабочих и покупателей приспосабливаться к новым условиям, что иногда было легко, а временами – очень трудно, и часто получала огромные прибыли, затапливая и богатые государства, и страны со средним доходом целыми реками калорийной пищи. Столь влиятельная индустрия вряд ли смирится с попытками ее ограничить и будет непрестанно расширяться, создавая все новые фронтиры для производства этанола, что повлечет еще более серьезные угрозы для окружающей среды.

Сахарная промышленность двулика, как и сам капитализм: с одной стороны, она способствует новшествам и стремится к прогрессу, но с другой – до тех пор, пока ее бизнес процветает, она равнодушна к тому, как отразится ее деятельность на обществе и экологии. И хотя промышленники не лукавят, говоря, что умеренное потребление их продукта не вредит здоровью и что сахар, в отличие от никотина, не вызывает привыкания, здесь есть один нюанс: сахарная отрасль – как и вся пищевая промышленность, важную часть которой она составляет, – заинтересована в том, чтобы добавлять в еду как можно больше сахара, и совершенно не способна умерить аппетиты. Она увеличивает свою прибыль до предела, а затраты на здравоохранение и экологию перекладывает на плечи всего общества. Протекционистские тарифы, чрезмерное потребление, умопомрачительные счета за медицинскую страховку и устранение ущерба, нанесенного окружающей среде – за все это платят потребители, к чему их принуждает невероятная мощь сахарных конгломератов.

Впрочем, в этой книге мы не раз говорили о том, что винить в буйстве капитализма одну лишь сахарную промышленность в корне неверно. Как указал в «Империи хлопка» Свен Беккерт, мы склонны игнорировать ту ключевую роль, которую в содействии капиталистам сыграли всё более сильные государства, – а ведь с учетом этой роли капитализм оказывается намного более восприимчивым к переменам, чем мы привыкли считать. В конце концов, правительства полагаются на электорат, который позволяет им удержаться у власти1. История показала, что сахарный капитализм способен менять курс, когда ему приходится сталкиваться с сопротивлением общества или когда выбор покупателей оказывает давление и на промышленников, и на правительство. В то же время эти отклики неизменно были частичными, и любая перемена к лучшему порождала новые проблемы и противоречия. В течение многих сотен лет истощение почвы вело к созданию новых фронтиров и к уничтожению еще более обширных участков земли. Победа в битве с заболеваниями сахарного тростника, одержанная в конце XIX века, привела к тому, что в годы Великой депрессии тростника выросло слишком много. Возможно, сахарные квоты и системы пошлин помогли богатым странам справиться с возникшими трудностями, но мировой рынок из-за них стал очень неустойчивым и необычайно несправедливым.

В наши дни сахарная промышленность пытается совладать с возросшей осведомленностью покупателей, которые знают об экологии и обществе все больше – но ей нелегко будет поменять бизнес-модель, в которой успех определяется чистым количеством, а следовательно – долей на рынке. Огромные бюджеты, выделяемые на рекламу, могут навести на промышленность такой глянец, что она предстанет «белой и пушистой» даже в глазах самых критичных потребителей – этот феномен носит название «зеленый камуфляж». Покупатели волнуются об экологии и выражают свои опасения – что же, пищевая промышленность покажет им рекламу, где подтвердит, как чутко она заботится об окружающей среде. А если наука объявит, что пищевые волокна важны для здорового питания, промышленники просто добавят их в вашу излюбленную еду и напитки – конечно же, обильно присыпав их сахаром.

И все же, возможно, мы станем свидетелями великого преображения – даже более радикального, чем то, которое произошло в дни Великой депрессии, когда массовые протесты рабочих и революционный подъем привели к появлению экономики развития и созданию сахарных кооперативов. Сегодняшний разворот к экологическому капитализму можно сравнить с общественными инициативами, возникшими на пороге XIX века, когда по всему миру восставали рабы, а покупатели отказывались приобретать «рабский» сахар, утверждая, что его потребление сродни каннибализму, и осуждали его производственную систему как явление, бессмысленное для экономики. Сейчас люди все сильнее противятся корпоративной системе, сложившейся в сахарной отрасли, – той системе, которая, если дать ей волю, уничтожит все на своем пути, и это особенно страшно, когда речь заходит о судьбах коренного населения. Как и двести лет тому назад, сопротивление охватывает весь земной шар – отпор дают и потребители, и те, чьи права попраны непрестанным расширением сахарных фронтиров. А «справедливая торговля» эффективно связывает осведомленность потребителей с движениями за экологическое правосудие, – и, конечно же, с опасениями за здоровье.

Сахар играл настолько важную роль в истории капитализма, что современная сахарная промышленность напоминает гордиев узел. Наряду с неумолимым расширением сахарных фронтиров накапливались серьезные проблемы, связанные с гуманитарной ситуацией, здравоохранением и окружающей средой. Но для того, чтобы преобразить систему, которая развивалась на протяжении семисот минувших лет, а также ограничить потребление сахара во всем мире двадцатью килограммами на человека в год, как того требуют нормы Всемирной организации здравоохранения, и запретить выращивать сахарный тростник лишь ради топлива, необходима колоссальная политическая воля. И есть один забавный, а может быть, даже циничный момент: после того, как государства столь долго и интенсивно вмешивались в производство сахара, большая часть демократически избранных правительств очень неохотно говорит о мерах, способных претворить в жизнь рекомендации ВОЗ. Тем не менее законодательные органы имеют достаточно власти, чтобы совершить перемену такого же масштаба, как отмена работорговли, за которую проголосовал британский парламент в 1807 году. Несомненно, то решение не подарило рубщикам сахарного тростника вожделенный рай – можно даже сказать, что все сложилось совершенно иначе, – но оно стало началом долгой борьбы против рабства и подневольного труда. Каждая новая стадия капитализма повлечет за собой новые разочарования и новые проблемы, которые придется решать. Запрет на добавление в еду и напитки чрезмерного количества сахара будет лишь первой ласточкой в этих давно назревших переменах, но благодаря ему произойдет грандиозное улучшение ситуации и в области здравоохранения, и в сфере охраны окружающей среды – а кроме того, покупатели смогут сохранить свои деньги. А еще нам отчаянно необходимо преобразить законодательство – и только так мы сможем разрубить тот гордиев узел чрезмерного производства, чрезмерной эксплуатации и чрезмерного потребления, в который сейчас завязан весь сахарный мир.

Примечания