Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Англия и Франция: сахарные революции

Война, которую вели против Габсбургов французы, англичане и голландцы, а также присутствие голландев в Бразилии и их последовавшее за этим изгнание открыли в сахарном производстве новую главу, ознаменованную трудом африканских рабов на Карибских островах.

Из острова, на котором английские поселенцы и заключенные выращивали разнообразные культуры, Барбадос превратился в центр сахарного производства, зависящий от труда африканских рабов. В 1660-х годах он стал вторым после Бразилии экспортером сахара в Атлантике, но, достигши своего предела, оказался слишком мал, чтобы подстроиться под стремительно возраставшую власть поселившихся там британских плантаторов, которые, в итоге, начали заселять другие Карибские острова.

То, что через пару десятилетий Барбадос не был экологически истощен и заброшен, произошло лишь потому, что плантаторы сумели преодолеть естественные ограничения острова – и тем самым сделать из него модель для всего карибского региона31. Когда на острове начали истощаться леса, плантаторы стали импортировать из Новой Англии древесину, служившую для строительства, а из Англии – уголь для обогрева жилищ. В качестве топлива для производства сахара им послужила высушенная на солнце багасса, широко доступная в относительно сухом климате острова. Не менее важным было и внедрение мощных мельниц: к 1670 году примерно четыреста пар крыльев вращали дробящие катки мельниц Барбадоса, позволяя по большей части обходиться без широкого разведения скота, для которого на острове было слишком мало места32. Мельницам предстояло пережить Промышленную революцию, в ходе которой дробилки сахарного тростника на паровой тяге распространились по всему свету. Даже накануне Первой мировой войны 219 сахарных участков на Барбадосе приводили мельницы в движение с помощью ветра33.

Помимо этого, барбадосские плантаторы также сталкивались с суровыми экологическими трудностями. Чтобы предотвратить сокращение урожая, вызванное стремительной деградацией почвы и эрозией, они внедрили так называемое «рытье ям под тростник» (англ. Cane holing), суть которого заключалась в посадке тростника квадратами, при этом разделенные на команды рабы двигались по полю в определенном ритме, что позволяло использовать навоз наилучшим образом. Эта практика распространилась по всей Вест-Индии и быстро стала стандартной на карибских сахарных плантациях34. Севооборот с другими продовольственными культурами (такими как ямс) позволял земле восстановиться после истощающей культивации сахарного тростника, хотя этого все еще было недостаточно, чтобы задержать деградацию почвы. Барбадосские плантаторы шли на отчаянные меры, чтобы поддержать производство; они даже прибегли к импорту компоста с Суринама, который ненадолго оказался в числе английских владений35.

На Барбадосе сошлись воедино пять веков сахарного производства. Трехвалковые мельницы пришли из португальской Бразилии, а использование множества котлов для сбережения топлива, скорее всего, первыми начали голландцы, встревоженные быстрым уничтожением лесов в Пернамбуку, при этом они, в свою очередь, могли узнать об этой технике от китайских сахароваров в их азиатских владениях36. Такие полевые практики, как севооборот и удобрение навозом, широко использовались уже в средневековом Египте и Китае. Сжигание багассы не применяли в Бразилии, где леса по-прежнему росли изобильно, но, видимо, его за много столетий до этого практиковали в Египте37.

Барбадосские плантаторы также внесли свои собственные инновации, позволившие выжать максимум из этого крошечного острова и рабов. Их полное объединение мельницы и поля, а также жесткое разделение работников распределение обязанностей по времени стало важным поворотным моментом в культивации сахара. Их методы кардинально отличались от того, как Генри Дракс и другие плантаторы организовывали производство табака. Табак выращивался на маленьких участках земли, возделываемых белыми работниками, заключение договора с которыми обходилось вдвое дешевле, чем покупка африканских рабов. Произошедшее впоследствии восстание недовольных работников, которым нехватка места на острове больше не позволяла стать фермерами, сделало этот источник труда менее привлекательным. В итоге изобилие поставок африканских рабов склонило чашу весов в сторону отказа от белых работников на плантациях38. В отличие от Бразилии, белые фермеры, выращивающие сахарный тростник, не стали частью барбадосской сахарной экономики.

Остров вернулся к старой средиземноморской модели, в рамках которой экологические ограничения уже вынужденно привели к подчинению труда капиталу. Но теперь это произошло с полным превращением продукта в товар, приводящим к обезличиванию рабочих. По словам Барри Хигмана, это была «сахарная революция» и, прежде всего, революция в социальных отношениях39. В то время как ввоз рабов увеличился в 1660-х годах более чем вдвое, значительная часть белых поселенцев, для которых больше не оставалось работы на Барбадосе, перебрались на другие карибские острова и в Северную Америку. Прочное разделение по расовому признаку пролегло между владельцами плантаций и их белыми начальниками с одной стороны и их рабочими с другой: капитал был белым, труд – черным. Голландцы, поставляющие африканских рабов, а также английские плантаторы, покидающие Барбадос, и евреи-сефарды, изгнанные из Бразилии, привели барбадосскую сахарную революцию и в другие части карибского региона. Сперва она распространилась на голландский Суринам, который с 1652 по 1667 год принадлежал англичанам, а потом на Ямайку, отвоеванную у испанцев в 1655 году и впоследствии ставшую важнейшим плантаторским островом Британии40. Другие заметные барбадосские плантаторы, в том числе и вышеупомянутый Кристофер Кодрингтон, уехали на Антигуа.

Тем временем евреи и голландцы, бежавшие из Бразилии, основали новые колонии вдоль побережья Гвианы. Этот процесс начался уже тогда, когда сотни евреев-сефардов, вновь обратившихся к своей изначальной религии – им позволили сделать это в голландском Пернамбуку, – покинули Бразилию в страхе за свое будущее, после того, как управляющий голландскими владениями в Бразилии Иоганн Мориц был отозван в Европу в 1644 году. Вторая группа евреев-сефардов уехала десять лет спустя, после ухода из Бразилии Голландской Вест-Индской компании. Некоторые из них отправились в Голландскую республику, а некоторые – в голландские колонии на побережье Гвианы и на Карибы – в особенности на Барбадос и Французские Антильские острова. К ним присоединились еврейские эмигранты, бежавшие с Пиренейского полуострова от новой волны гонений, а также евреи из Гамбурга и Ливорно41.

В конце концов голландская Бразилия и волна миграции, последовавшая за ее падением, стали причиной революции на Французских Антильских островах, изначально, как и Барбадос, производивших табак, какао и индиго. Один из французских сахароделов, живущих в Пернамбуку, был назначен на должность управляющего Французскими Антильскими островами, получив задание устроить сахарную плантацию на острове Сен-Кристофер. В 1646 году на плантации уже шла работа: на ней трудилась сотня рабов и двести ремесленников, а также множество наемных и других работников42. Восемь лет спустя голландские корабли, набитые эвакуированными из Пернамбуку, прибыли на Мартинику, но вмешательство иезуитов, живущих на острове, отбросило их еще дальше – на французские Антильские острова. Иезуитам не понравилось присутствие знаменитых сахароделов, поскольку те были евреями и протестантами, и они вынудили управляющего изгнать новоприбывших на более гостеприимную Гваделупу43.

Изначально Французские Антильские острова, как, преимущественно, и Барбадос, были населены работниками, которых принуждали к труду силой – по-французски их называли engagé. Им приходилось на протяжении нескольких лет работать на плантатора, выращивавшего табак или индиго, прежде чем получить право на свой собственный участок. Это было частью французской политики, призванной укрепить уязвимые поселения при помощи колонистов. Вместе с переходом острова на выращивание сахара и притоком африканских рабов, которых поставляли голландцы, эти engagé были вытеснены из системы производства и утратили доступ к земле на Французских Антильских островах. Вскоре производство сахара на Гваделупе стало настолько обильным, что Жан-Батист Кольбер, министр финансов при правительстве Людовика XIV, известный как отец французского меркантилизма, получил донесение о надвигающейся нехватке кораблей для перевозки сахара во Францию. Скорее всего, решить эту проблему удалось при помощи контрабандистов. Но по-настоящему производство резко возросших объемов сахара сократились в тот момент, когда на Французских Антильских островах перестало хватать кораблей для перевозки рабов, необходимых для того, чтобы удовлетворить растущие аппетиты плантаторов44.

По мере того как производство в Карибском регионе стремительно возрастало, бразильская сахарная промышленность начинала впадать в стагнацию, которая растянулась на целый век. До сих пор «сахарные рубежи» останавливались или даже погибали из-за экологических ограничений, перемены климата или военных вторжений, но ни один из этих факторов не имел отношения к Бразилии. Ее плантаторы просто не смогли воспользоваться преимуществом плодородной земли, изобильной водной энергии и многочисленных тягловых животных, а также миллиона африканских рабов, доставленных в Бразилию с 1700 по 1760 год – примерно столько же оказалось на Французских Антильских островах и в Британской Вест-Индии45. Большая часть рабов на самом деле отправлялась на золотые и алмазные копи. Кроме того, бразильские плантаторы не сумели извлечь выгоду ни из растущих цен на сахар, ни из позиции нейтралитета, сохраняемого в частых войнах, в которые были вовлечены англичане, французы и испанцы. Бразильские сахарные поместья потеряли большую часть своих рынков во Франции, Британии и Нидерландах: этим странам, и в особенности Британии, были интересны золото и алмазы, а не сахар, который они производили в своих карибских колониях46.

К концу XVIII столетия, когда спрос на бразильский сахар наконец восстановился, лишь 5 % мельниц Пернамбуку приводились в движение водой и лишь немногие валки были окованы железом, тем самым обрабатывающая способность и дробящая сила на предприятиях были серьезно подорваны47. Леса истощились, но вместо того чтобы прибегнуть к сжиганию багассы, бразильские плантаторы решили двигаться вглубь страны, уничтожая еще больше лесов независимо от качества древесины. Практика сжигания леса на местах, предназначенных для посадки тростника, позволяла сберечь навоз, но заставляла плантаторов использовать еще больше земли, поскольку участки, на которых был применен этот способ, оставались невозделанными в течение следующих нескольких лет, пока пострадавшая от огня почва не восстанавливалась. Это не только привело к масштабному уничтожению лесов, но и оказалось очень неэкономно. Рабам приходилось преодолевать большие расстояния, отделяющие их от полей сахарного тростника, в то время как сахарным поместьям нужно было конкурировать за рабочую силу с золотыми и алмазными копями, а за скудную древесину, идущую на растопку – с кожевенным производством. Доходность снизилась, и многие мельницы пришлось закрыть в 1780-х годах48. К тому времени Бразилия как экспортер уже уступала Сан-Доминго и Ямайке.