Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Дискриминация на свекловичных полях США и Германии

В 1902 году сахарный король Генри Окснард и Герберт Майрик, представитель интересов широких масс и агитатор, пропагандирующий свекловичный сахар, выступали в Бюджетном комитете Конгресса США по вопросу о возможном соглашении о взаимном сотрудничестве с Кубой29. Они не без оснований боялись того, что американские сахаровары не выдержат конкуренции с кубинскими заводами, которые могли полагаться на то, что в сезон жатвы к ним устремятся сотни тысяч нищих со всех стран Карибского бассейна. И Майрик, и сенатор-популист Фрэнсис Ньюлендс были правы, когда говорили, что слово «кули» несет уничижительный смысл и применяется к трудовым мигрантам, не имеющим никаких прав. Но оба они, преследуя свои цели, игнорировали тот факт, что свеклосахарная промышленность, процветавшая в Американском сахарном королевстве, полагалась на труд мигрантов в той же степени, что и владельцы карибских тростниковых полей. Труженики из Восточной Европы ехали в Мичиган, а японские рабочие сходили на берег в Калифорнии, где их в огромных количествах нанимали на свеклосахарные фермы. Оттуда они направлялись дальше, вглубь США. Тем временем мексиканцы отправлялись на поезде в Калифорнию и Техас, но могли добраться и на север, до самого Мичигана, где к 1930 году растили сахарную свеклу примерно пятнадцать тысяч мексиканских рабочих30.

Богатые страны, как правило, не располагали достаточным количеством рабочей силы для возделывания тростниковых или свекловичных полей, и к США это относилось в той же мере, что и к Германии или Франции, в которых селяне перебирались в города. Рабочие из деревни находились на самом дне трудовой иерархии, и их не защищало ни трудовое законодательство, ни меры по социальному обеспечению. У иммигрантов, растивших сахарную свеклу, жизнь складывалась еще хуже. Как правило, им платили не за рабочий день, а за выполненные задания, требующие семейного подряда. При этом мигрантам не приходилось надеяться на местные профсоюзы, озабоченные прежде всего тем, сколь угнетающе влиял на уровень заработка приток приезжих, не имевших ни гроша за душой.

Проблемы подобного рода возникали и в США, и в Германии, где в возделывании сахарной свеклы принимали широкое участие сезонные рабочие, преимущественно поляки. Возникали они даже на Кубе, на тростниковых полях которой трудились тысячи работников с Гаити и из Вест-Индии31. Не кто иной, как знаменитый немецкий социолог Макс Вебер, в своем исследовании, посвященном сельскому рынку в восточной Германии, с неодобрением заключал, что этот рынок был устроен в интересах семей юнкеров, аристократов-землевладельцев, каждая из которых владела сотнями акров земли, засеянной свеклой, и ввозила польских работников, ослабляя позиции немецкого рабочего класса32. То же самое делали наниматели почти во всех «сахарных поясах», возникших в США. Поэтому американские профсоюзы были столь же встревожены притоком иностранных рабочих, как и Вебер. Мексиканский антрополог Мануэль Гамио, одним из первых начавший проводить систематические исследования миграции мексиканцев в США, в 1926 году заметил, что Американская федерация труда враждебно относилась к мексиканским мигрантам, поскольку в случае их отсутствия «американский рабочий получал бы более высокую плату, чем та, которую он получает сейчас»33.

Опять же, и Вебер, и Американская федерация труда серьезно недооценили то, насколько мало взаимодействовали между собой иммигрантские и национальные трудовые рынки – они почти не пересекались, поскольку ни в США, ни в Пруссии сил местных рабочих не хватало для труда на свекловичных полях. Так же и на Кубе рубкой сахарного тростника все чаще занимались иммигранты. Но правдой было и то, что наниматели были намного более склонны к тому, чтобы нанимать «чужаков», ведь их, в отличие от граждан, не защищали законы, а мексиканским сезонным рабочим приходилось все время перемещаться по стране, поскольку никто даже и представить не мог, что они решат где-нибудь осесть. Именно поэтому их освобождали от обязательного теста на грамотность, прохождения которого требовал Закон об иммиграции от 1917 года34. Проблема нанимателей и правительств состояла не в том, следует ли допускать польских рабочих в Германию или мексиканских – в Америку, а в том, как помешать им поселиться в стране.

Мексиканцы, начавшие прибывать в США с конца Первой мировой войны, столкнулись с постепенным ужесточением иммиграционного режима. Их считали подневольной рабочей силой, представителями совершенно иной культуры и, как показала перепись населения США, проведенная в 1930 году, людьми отдельной расы. На магазинах и цирюльнях можно было увидеть вывеску «Мексиканцам вход воспрещен»35. Расистское утверждение, гласившее, что мексиканцы никогда не смогут поселиться в США, пренебрегало тем фактом, что очень многие из них получили американское гражданство именно после того, как США в 1840-х годах расширили свои границы почти на половину мексиканской территории. К сожалению, эти расистские настроения дошли до пика в годы Великой депрессии и выразились в волне ксенофобской ярости, в результате чего по меньшей мере четыреста тысяч, а возможно, и 1,8 млн мексиканцев и американцев мексиканского происхождения были согнаны, точно стадо, и депортированы, независимо от наличия гражданства США – предполагают, что это было попыткой освободить место для безработных американцев36.

Многие заводы и фермеры, растившие сахарную свеклу, пытались защитить своих работников от этого безумного насильственного переселения. «Великая западная сахарная компания» (Great Western Sugar Company) настоятельно рекомендовала своим работникам зимовать вдали от городов, где им грозил высокий риск депортации, и обещала им работу на следующий сезон. Такой жест отчаяния доказывал, что свеклосахарная отрасль США не могла существовать без мексиканских рабочих, и опровергал пропаганду Ньюлендса, восхвалявшего свекловичный сахар как «исконно белый». В начале 1930-х годов более половины работников, трудившихся на свекловичных полях, составляли мексиканцы или американцы мексиканского происхождения37.

Несмотря на то что мексиканцы были отчаянно необходимы сахарной отрасли, мужчины, женщины и дети, приходившие работать на свекловичные поля, жили в крайне суровых условиях. Их работа была организована так, что главы семьи на деле становились субподрядчиками и приходили на поле вместе с детьми. Семьи занимались изнурительным трудом по двенадцать часов в день и при этом в сезон урожая зарабатывали всего $340. Поскольку в среднем этот доход распределялся на 6,4 человека, отдельный работник получал меньше, чем рубщик сахарного тростника на Кубе или Гавайях. Детям, иногда едва достигшим семилетнего возраста, приходилось работать с острыми ножами, а из-за хронического недоедания они нередко сильно уступали в развитии среднестатистическому ребенку из их возрастной группы. Производители сахарной свеклы, столь жаждавшие принятия протекционистских мер, направленных на защиту национальной сахарной промышленности, и так долго трубившие на всех углах о пороках кубинской плантационной системы, в 1930-х годах наконец были призваны к ответу. Проблемы, поднятые активистами-правозащитниками, привели к тому, что в поправке Джонса – Костигана (1934) и «Законе о сахаре» (1937) появились условия, предполагавшие, что федеральные субсидии будут доступны только тем американским фермерам, возделывавшим сахарную свеклу, которые обеспечат своих работников минимальной заработной платой, установленной министром сельского хозяйства, и не будут принимать на поля детей младше четырнадцати лет38.

Так мексиканская трудовая иммиграция, которая начиналась как временная мера, вызванная нехваткой рабочих рук в конце Первой мировой войны, стала постоянной и незаменимой частью американской экономической жизни, исполненной расизма и политического лицемерия. В дни Второй мировой войны мексиканцы опять отчаянно потребовались на свекловичных полях, поскольку правительство решило увеличить площадь участков, отведенных под сахарную свеклу, на 25 %, а многие работники ферм в те годы завербовались в армию. Сахар в то время был стратегически важным товаром и использовался не только в пищу, но и как сырье для ацетона, ключевого элемента для изготовления боеприпасов. В 1942 году США и Мексика подписали «Соглашение о мексиканских сельскохозяйственных рабочих», известное как «Программа брасеро» (от исп. bracero — «чернорабочий», «батрак»). По этому соглашению через границу в США въехало 63 000 мексиканцев – в дополнение к 33 000 интернированных американцев японского происхождения, которых отправили работать в Орегон, Юту, Айдахо, Монтану и Колорадо39. И хотя «белый нативизм», с которым Майрик и Ньюлендс агитировали за производство свекловичного сахара, не повторил судьбу антиафриканизма Трухильо и не перерос в геноцид, он был не менее лицемерен, поскольку представлял собой неприкрытый расизм, служивший для ущемления прав рабочих и отчасти ставший причиной массовых депортаций мексиканцев и американцев мексиканского происхождения в начале 1930-х годов.