Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Финансирование плантаций

Как правило, финансирование расширения плантационной торговли происходило за счет прибылей с самой плантации. Получению нового банковского капитала мешало имперское законодательство, которое обычно ограничивало обязательства поместий перед кредиторами – юридическая практика, восходящая ко временам появления на американском континенте первых сахарных мельниц59. Законодательство существовало как для того, чтобы побуждать первопроходцев строить мельницы, так и для того, чтобы не позволять кредиторам уничтожать поместья, не выполнившие обязательств по долгу, путем разделения и продажи живущих там рабов60. Англичане защищали мельницы с меньшим рвением, чем французы, португальцы и испанцы, но, как заключил историк-новатор Ричард Парес, изучавший экономику Вест-Индии XVIII века, «ничто не могло в полной мере препятствовать тенденции колониальных сообществ благоволить интересам местных должников и выступать против их кредиторов, находившихся в Европе»61. Благодаря этому лишь наиболее влиятельные плантаторы-торговцы, такие как Ласселлсы, Бекфорды и Пинни, имели достаточно рычагов влияния, чтобы лишать должников прав на собственность и, следовательно, выступать в качестве банкиров, приводящих в движение капитал владельцев плантаций62.

Отдача плантаций под залог на основе цены поместья была исключением из правил до середины XIX века. В XVIII столетии голландцы внедрили революционный финансовый инструмент – договорный займ для Суринама и Голландской Гвианы – но эта схема провалилась из-за переоцененной стоимости финансовой гарантии во время подъема деловой активности. Вскоре, когда ситуация ухудшилась, оказалось, что плантаторы не в состоянии заплатить проценты63. В начале XIX века банки Луизианы увеличили сумму ссуд под заклад плантаций до 50 % от цены собственности при ставках в 6–8 %, но Луизиана была исключением, и финансовый кризис 1837 года положил конец этим соглашениям64.

К середине XIX столетия почти все правительства запретили своим банкам давать ссуды по расширенным закладным, гарантией которых выступало имущество плантатора, обеспечивающей законодательную защиту от кредиторов65. В игру вступили торговые дома: они ссужали деньги под залог урожая и выпускали закладные под залог кораблей, принадлежавших работорговцам, а в Луизиане даже принимали рабов в качестве финансовой гарантии исполнения обязательств. В Европе фирмы, выдавая ссуды, заставляли должников отправлять им на консигнацию урожай. Тем не менее, постоянно снижающиеся цены на сахар серьезно уменьшили доходность сахарных поместий. Чтобы защититься от возросших рисков, торговые дома подняли процентные ставки, что загнало плантаторов в еще более сильные долги и тем самым увеличило риск их банкротства66. Очевидно, что выход из этого порочного круга требовал укрепить положение кредитора, для чего было необходимо сделать более легкой процедуру отдачи денег в рост на основе оборудования, установленного на плантации, которое становилось все более ценным. Испания, Бразилия, Британия и Франция сделали это к середине XIX века, но этого не хватило, чтобы обеспечить новый приток капитала в сахарные колонии67.

На Кубе большая часть плантаторов находилась в серьезных долгах по закладным перед американскими, английскими, испанскими и латиноамериканскими торговцами, а также перед рабовладельцами, назначавшими ставку до 20 %, при этом гарантией обязательств по-прежнему выступал урожай. Лишь в 1880 году новый закон позволил отдавать в залог землю68. Новое законодательство Кубы по вопросам банкротства не оказало желаемого эффекта и не смогло увеличить поступление денег в сахарные поместья. Вместо этого оно ускорило передачу поместий в руки богатых плантаторов, которые часто выступали еще и торговцами. Одним из таких кубинских сахарных королей был Томас Терри Адан. На Кубу он приехал из Каракаса (Венесуэла) без гроша в кармане, со временем став богатейшим человеком на острове и, возможно, одним из богатейших людей мира. Изначально он нажил свое состояние на работорговле и, в частности, на создании удобств для выздоровления рабов, которые прибывали на Кубу истощенными и больными69. Он стал кубинским Крёзом – и это яркий пример более широкой тенденции, в русле которой развивалась сахарная промышленность острова: появились большие плантации, охватывающие площадь более тысячи гектаров земли, на которых трудилось свыше пятисот рабов, что привело к стремительному распространению вакуумных варочных котлов.

Интерьер сахарного завода на Реюньоне, 1911. Колониальный кредитный банк (Crédit Foncier Colonial), учрежденный в 1863 году для того, чтобы привести производство сахара во французских колониях в соответствие с современными стандартами, владел многими заводами, в том числе и этим

В то время как на Кубе и в Вест-Индии государство и банки метрополии по большей части воздерживались от финансирования колониальных сахарных фабрик, в голландском и французском мире они играли ведущую роль. Как мы видели, Нидерландское торговое общество – объединение торгового капитала под эгидой короля, созданное, чтобы возродить колониальные имперские владения страны, – прямо содействовало переводу сахарного производства на Яве на промышленные рельсы. Во французских колониях новый капитал влился в сахарные колонии посредством учреждения Колониального кредитного банка (Crédit Foncier Colonial), на чем очень настаивал промышленник Кай, и это привело к реструктуризации сектора. Например, на Реюньоне этот банк быстро забирал плантации должников, не сумевших справиться со своими обязательствами по выплатам, пока к 1873 году не лишил собственности двенадцать поместий общей площадью в 5761 гектаров. Он нанял инженеров компании Cail&Cie, чтобы заменить оборудование Ветцеля, от которого пришлось отказаться как от безнадежно отсталого. Почти вся сахарная отрасль Реюньона к тому времени находилась в руках двух игроков. Помимо Колониального кредитного банка, почти столь же обширной собственностью на острове владел сахарный король Кервеген. Он даже ввел свою собственную валюту, «кервеген», которая представляла собой вышедшие из употребления серебряные монеты, купленные у Австро-Венгрии70.

Тем временем британское правительство подозрительным образом не принимала участие в промышленном развитии своих сахарных колоний. Под давлением английских рафинировщиков оно даже препятствовало индустриализации, вводя тарифную политику, которая облагала высококачественный сахар дополнительными налогами. Имущество плантаций стремительно переходило из рук в руки, увеличивая сосредоточение собственности, но, опять же, без привлечения новых инвестиций. На Ямайке производство сахара полностью прекратилось: кредиторы в Англии не горели желанием вкладывать новый капитал в то, что считали упадочной отраслью промышленности71. Кроме того, большая часть денег, полученных рабовладельцами в качестве компенсации, не была заново вложена в сахарные поместья. Среди наиболее влиятельных из этих рабовладельцев можно назвать Джона Баринга, Фрэнсиса Баринга и Джона Гладстона, которые получили щедрые компенсации, а затем вложили эти значительные суммы в другие предприятия72. Гладстону предстояло заняться производством сахара в Индии, а братья Баринги приняли участие в банковских делах Луизианы и в строительстве железных дорог на Кубе, тем самым внеся свою лепту в продолжение производства «рабского» сахара.

Лишь Колин Кэмпбелл, богатый торговец из Глазго, продолжал экстенсивное расширение своих поместий в Британской Гвиане. В XX веке его потомкам предстояло объединить свои поместья с компанией «Букер-Макконнел», предприятием, господствующим в сахарной отрасли вплоть до начала 1970-х годов, когда Гвиана обрела независимость73. Букеры, происходившие, как и Гладстоны, из Ливерпуля, начинали свой путь в качестве судовой компании, обслуживавшей рейсы между Ливерпулем и Джорджтауном, столицей Британской Гвианы. Как и другие фирмы метрополии (Cavan Bros&Co; Colonial Company), они управляли обширными сахарными плантациями в Британской Гвиане и на Тринидаде, где они в самом скором времени установили вакуумные варочные котлы. Кроме того, эти фирмы смогли найти финансирование для строительства в Британской Гвиане железной дороги, которая шла вдоль побережья и играла двойную роль, служа и дамбой, и средством транспортировки74.

Впрочем, железнодорожный проект барбадосских плантаторов оказался провальным, поскольку и деньги, полученные в качестве компенсации, и доходы с плантаций по большей части оседали в карманах отсутствующих землевладельцев, пребывающих в Британии. Иной была ситуация на Маврикии. Изначально он был британской колонией, но теперь там господствовали семьи французских плантаторов (остров находился в руках французов еще с XVIII века). Получая компенсации, поселенцы-плантаторы, властвующие на острове, продолжали вкладывать их в свои сахарные поместья вместо того, чтобы пересылать их во Францию. Более того, эти компенсации не были разделены между получателями, а пошли в государственный резервный фонд, из которого £200 000 было выделено на строительство железной дороги, соединяющей портовый город Сент-Луис и прилегающие к нему территории. Правительство Маврикия получило еще £800 000 посредством облигаций, выпущенных на лондонском рынке ценных бумаг75. В начале 1860-х годов у плантаторов Маврикия уже была железная дорога, а треть своего сахара они производили при помощи вакуумных варочных котлов; большая часть остального объема при этом изготавливалась с использованием оборудования Ветцеля, которое ввозили с Реюньона76.

Склонность Британской империи предоставлять сахарным плантаторам право пользоваться их собственной техникой также разделял амбициозный губернатор Сент-Люсии, Джордж Уильям де Во, руководящий проектом по строительству на острове центрального сахарного завода, на котором должен был перерабатываться тростник из других поместий. Де Во отмечал, что на Мартинике такой же завод позволял мелким плантаторам продолжать свою деятельность без необходимости нести огромные издержки на покупку и содержание оборудования. Он путешествовал по Мартинике, которую от его Сент-Люсии отделяло всего лишь пятьдесят километров пути через океан, и восхищался прекрасно развитой сахарной промышленностью наряду с отличными дорогами, еще сильнее укрепившими его решимость самому основать сахарный завод. Он отправился во Францию, где его тепло встретили на Парижском заводе Кая. Впечатленный огромными производственными помещениями, Дево был убежден в том, что именно эта компания должна построить его завод. Это было бы удобно для плантаторов Сент-Люсии, которые говорили по-французски. Не менее важно, что на Мартинике, всего в полусотне километров от Сент-Люсии, уже и так работали инженеры Кая, которые всегда могли бы помочь в случае поломки оборудования. Но затем его постигло разочарование: в течение долгого путешествия по Англии, целью которого был сбор денег, де Во обнаружил, что богатые инвесторы не особенно хотят вкладывать свои капиталы в Вест-Индию. В конце концов, британская строительная фирма согласилась построить завод в кредит, заполнив дыру в бюджете де Во, и ему пришлось отказаться от своего плана нанять компанию Cail&Cie. Де Во подарил Сент-Люсии ее первый центральный сахарный завод, пожертвовав огромной частью своего личного бюджета. Впрочем, его радость была недолгой, поскольку рядом с его заводом вскоре появились еще два77. Де Во был исключением среди гражданских чиновников Британской империи, в которой, в отличие от Франции, Нидерландов и Кубы, идея Сен-Симона о промышленной политике укорениться так и не смогла.