Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Столкновение сахарных гигантов

Брюссельской конвенции предстояло стать базовой моделью для регулирования мирового сахарного рынка вплоть до 1970-х годов, но сам миропорядок, в котором она родилась, не пережил Первой мировой войны. Великобритания вышла из конвенции в 1913 году, вернув себе право облагать сахар, поступающий из ее колоний, льготными тарифами. От практически полной зависимости от иностранного сахара, доля которого на британском рынке доходила до 90 %, страна перешла на имперское самообеспечение25. Когда Первая мировая война наконец завершилась, европейская свеклосахарная промышленность восстановилась и вновь начала расти26, вследствие чего быстрое расширение яванских и особенно кубинских производственных мощностей привело к структурному перепроизводству.

Новым заметным производителем сахара стала Чехословакия, и в частности Словакия, ее восточная часть. Эта страна была наделена почвой, идеально подходящей для выращивания сахарной свеклы, а также обилием поташа, который активно применялся для удобрения. Сахарная свекла прекрасно вписывалась в годовой сельскохозяйственный календарь Чехословакии, поскольку ее сбор не пересекался с более ранним сбором других культур, таких как картофель. Наличие низкооплачиваемой рабочей силы в этой густонаселенной и бедной сельской стране, а также доступность быков компенсировали относительно низкий уровень механизации на полях. Выращивание сахарной свеклы проходило при поддержке высокотехнологичного промышленного комплекса, и все вовлеченные в процесс землепашцы, производители и владельцы рафинадных заводов, работавшие под эгидой правительства, вместе составляли «сахарный синдикат». Эта система опиралась на экспериментальные станции, а также на значительную перерабатывающую отрасль, производящую шоколад, конфеты и крепкие спиртные напитки. Наконец, такие побочные продукты производства, как меласса и свекловичный жом, представляли собой ценный корм для скота27.

Тем временем европейская сахарная промышленность увеличила свою эффективность и рентабельность благодаря концентрации бизнеса, вертикальной интеграции (в которой сочетались переработка и рафинирование), диверсификации на побочные продукты и расширению на Восточную и Южную Европу. Наиболее впечатляющим примером стали свеклосахарные заводы в южной Германии, которые в 1926 году объединились в «Южнонемецкую сахарную компанию» (Südzucker AG). Прошло четыре года, и бóльшая часть акций компании, как ни странно, уже не принадлежала немцам. Ими владел итальянский промышленный химик Иларио Монтези, сын железнодорожного служащего, занявший ведущее положение в итало-бельгийском консорциуме. Монтези заручился поддержкой рафинадного завода, принадлежащего фирме Tirlemontoise – крупнейшей и одной из старейших бельгийских промышленных предприятий подобного рода, которая также владела рафинадными заводами в Нидерландах. Поскольку производство сахара в Бельгии и Нидерландах подпадало под действие ограничений, наложенных Брюссельской конвенцией, компания начала строить свеклосахарные заводы на севере Италии, в Румынии и Болгарии – то есть в странах, на которые действие конвенции не распространялось. В то же время потребление сахара в них было низким, но постепенно росло. В 1927 году Монтези выкупил долю своих бельгийских партнеров и начал приобретать акции компании Südzucker AG, а к 1930 году в его владении уже находилось 82,5 % ценных бумаг этого сахарного гиганта – возможно, самого крупного предприятия в Германии28.

Избыток сахара переполнял открытый сахарный рынок, который заметно сократился и к концу 1920-х годов составлял всего лишь 25 % от мирового производства29. Между главными мировыми экспортерами – Кубой, Явой и европейскими странами, производившими свекловичный сахар, – назревала жестокая битва. Казалось, что лучшие карты были на руках у Явы: она могла производить сахар, затрачивая всего £10 на тонну, и при этом обеспечивала огромный азиатский рынок, который к тому же продолжал расти. В то же время Кубе приходилось продавать сахар по £11,5 за тонну, а европейские свеклосахарные заводы не могли опуститься ниже £1630.

Однако производители на глобальном Юге подчинялись своим колониальным властям, а колониальные державы всегда поддерживали своих национальных производителей – и именно об этом яванские производители сахара почему-то забыли. Отчасти именно они несли ответственность за нарастание конфликта, поскольку отказались идти на компромисс: вместо того чтобы взглянуть правде в глаза и признать, что Ява и Куба находятся по одну сторону баррикад, они увидели в Кубе противника и сочли, что в случае тотальной «сахарной войны» смогут воспользоваться ее уязвимостью31.

Между тем Херардо Мачадо, новый избранный президент Кубы, уже столкнулся с массовыми беспорядками, которые начали вспыхивать среди рабочих после снижения экспортных доходов, и жестоко их подавлял. При этом Мачадо был националистом и с презрением относился к поправке Платта, предоставившей США право налагать вето на кубинскую внешнюю политику. Мачадо не имел личных интересов в сахарной отрасли и понимал, что экономику острова нужно диверсифицировать. В 1926 году, вскоре после вступления в должность, он решил сократить производство сахара на Кубе на 10 %, хотя эта мера влекла за собой высокий риск волнений среди рабочих и colonos – кубинских фермеров, поставлявших на заводы сахарный тростник32. Первая цель сокращения состояла в том, чтобы вновь сделать производство сахара рентабельным; вторая – в том, чтобы защитить colonos от поражения в состязании с крупными сахарными плантациями, которые принадлежали США и могли производить сахар с меньшей себестоимостью; а третья – в том, чтобы освободить землю и ресурсы для других товаров и тем самым снизить зависимость Кубы от сахара. У этих мер, по крайней мере по мнению кубинских националистов, было и дополнительное достоинство: они ограничивали приток работников-иммигрантов из стран Карибского бассейна.

Мачадо прекрасно видел, как Куба страдает от суровых последствий исчезновения лесов, вырубленных в угоду сахарной промышленности. Сахарное изобилие, возникшее в дни Первой мировой войны, оказалось губительным для оставшихся кубинских лесов. На восточной оконечности острова тростник сажали прямо посреди недавно срубленных деревьев, поскольку заводы уже не беспокоились о том, чтобы их куда-то убрать. Если в 1815 году кубинские джунгли все еще покрывали 80 % острова, то к 1926 году их доля сократилась до 20 %. Кроме того, в дни Второй мировой войны резко уменьшилось выпадение осадков, отчего потребовалось строить обширные оросительные системы. Сегодня 78 % пахотной земли на этом острове, когда-то столь плодородном, пребывает в одном из двух состояний: плохом или очень плохом. В 1926 году, когда Мачадо подписал «Закон о защите лесов», чтобы сберечь хотя бы лес, покрывающий нагорья, ситуация зашла уже слишком далеко – ничто не могло спасти Кубу от экологической катастрофы33.

Чтобы достичь своих целей, Мачадо пришлось позвать за стол переговоров других крупных экспортеров, а именно европейских производителей свекловичного сахара и руководство яванских сахарных заводов. Европейские производители свекловичного сахара в начале 1927 года объединились в «Международную конфедерацию европейских производителей сахарной свеклы» (Confédération Internationale des Betteraviers Européens [CIBE]) – влиятельную организацию, которая существует и по сей день34. В своих взглядах на экономику они сходились с такими представителями кубинской сахарной элиты, как Мануэль Рионда, о котором мы уже говорили в девятой главе. Европейские производители сахарной свеклы главным образом хотели удержать свои рынки закрытыми для тростникового сахара, а Куба стремилась сохранить льготный доступ на рынок США. Обе стороны, таким образом, предпочитали свободной конкуренции систему квот, призванную уравновесить мировой сахарный рынок35. Яванские производители сахара по-прежнему рассматривали возможность расширения на азиатские рынки, считая их своими. С их точки зрения проблемы кубинской сахарной промышленности должна была решать Уолл-стрит, имевшая в ней значительную долю капитала. Тем временем, как и ожидалось, Мачадо почувствовал, что волнения среди рабочих становятся все более яростными, а поддержка со стороны colonos ослабевает. Теперь уже просто для того, чтобы выжить, режим должен был добиться соглашения о всестороннем сокращении мирового сахарного экспорта, призванного остановить падение цен на сахар.

В 1927 году, по поручению Мачадо, влиятельный кубинский предприниматель Мигель Тарафа – друг семьи Рионда – отправился в Европу, чтобы попытаться склонить к переговорам трех крупнейших мировых производителей сахара: Чехословакию, Яву и Кубу. По дороге Тарафа изучил статью «Проект по воссозданию Брюссельской конвенции 1902 года», автором которой был Принсен-Герлигс, знаменитый нидерландский эксперт по сахару. Но возрождение Брюссельской конвенции оказалось еще более сложной задачей, чем та, какую поставил себе Тарафа: в 1902 году уступки делались для правительств тех стран, в которых возделывали сахарную свеклу, а сами эти страны обладали диверсифицированной промышленной экономикой, в которой сахарная свекла была лишь одним из многих экономических интересов. Тарафе же предстояло убедить яванских производителей сахара – влиятельную силу в Голландских Индиях – пойти на уступки и не получить почти ничего взамен. Поэтому сперва он встретился в Париже с производителями сахарной свеклы из Польши, Чехословакии и Германии и провел переговоры, на которых те выразили желание заключить соглашение36. Заручившись их поддержкой, Тарафа направился в Амстердам, где его приняли трое представителей «Объединения яванских сахаропромышленников» и прямо сказали, что об уменьшении площади, отводимой на Яве под сахарный тростник в 1929 году, не может быть и речи. В том же году Тарафа предпринял вторую попытку, и хотя ему удалось добиться того, что Куба, Германия, Чехословакия и Польша действительно заключили договор о сокращении производства, одобрения яванских производителей он снова не получил, а это значило, что сделка не имеет большого значения37.

Тем временем в США главой Белого дома был избран Герберт Гувер. Еще раньше, в ходе предвыборной кампании, он обещал стоять на страже интересов американских фермеров, и когда в 1929 году резко упал курс акций на Нью-Йоркской бирже, Гувер получил серьезный повод для принятия жестких протекционистских мер, воплотившихся в Законе Смута – Хоули о пошлине (1930). Этот закон поднимал пошлины на импорт товаров, среди которых оказался и сахар. Закон был подписан президентом несмотря на то, что тысячи экономистов умоляли его этого не делать, и на то, что в личных беседах с доведенным до отчаяния Генри Фордом и не менее встревоженным Джоном Морганом он сам согласился с тем, что закон был весьма вредным и глупым.

Кубинское правительство, для которого нараставший в США протекционизм и непримиримость «Объединения яванских сахаропромышленников» были подобны молоту и наковальне, попыталось выйти на китайский рынок. Шанхайские газеты писали о том, что в их городе планируется создание совместного кубино-китайского рафинадного завода, для строительства которого Куба обязалась предоставить часть капитала и технологическую базу. Для деловых кругов в США было мрачным предзнаменованием то, что Куба уже не хотела оставлять китайский рынок яванским производителям сахара. Яванские заводы, по большей части принадлежавшие семьям и располагавшие огромным финансовым состоянием, заявили о том, что начнут войну, если Куба попытается создать свой собственный азиатский рынок38.