Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Рождение экономики развития

Миллионы сезонных рабочих, трудящихся на тростниковых или свекловичных полях мира, едва могли прокормиться, а жить в их самодельных домах было попросту опасно. Даже мексиканские семьи, способные позволить себе машину – деньги на которую иногда предоставлял наниматель72, – и ездить на ней на свекловичные поля Калифорнии, Среднего Запада и Мичигана, по-прежнему жили в лачугах, а их дети, рискуя жизнью, копались в грязи и работали на износ. Возможно, сезонным рабочим из Польши, возделывающим свеклу в немецкой Саксонии, приходилось еще хуже, чем труженикам кубинских тростниковых полей, хотя последних по-прежнему селили в бараки, где прежде жили рабы, а условия их работы при внимательном рассмотрении ничем не отличались от рабских. Нищета воцарилась на тростниковых и свекловичных полях мира еще до Великой депрессии, и неуклонное падение цен загнало экспортеров сахара в ловушку. В книге «Сахар и жители Антильских островов» (Sugar and Population in the Antilles), опубликованной в 1927 году, выдающийся кубинский историк Рамиро Герра-иСанчес жестко раскритиковал экономики карибских стран с характерным для них преобладанием плантаций за недостаток промышленного развития и зависимость от США73.

Сахарный кризис, развернувшийся в 1920-е годы, был вторым бедствием подобного рода за менее чем пятьдесят лет. Последствием кризиса 1884 года, затянувшегося примерно на двадцать лет, были невзгоды и лишения, которых не удалось избегнуть практически ни в одной из областей мира, занятых возделыванием сахарного тростника. Брюссельская конвенция (1902) дала надежду на улучшение, поскольку заставила производителей сахарной свеклы сократить экспорт своего «премиального» сахара. Впрочем, наибольшую выгоду из кризиса извлекли кубинские и яванские сахаровары, которые тут же увеличили объем своей продукции. Но большинство малых колоний, производящих сахар, особенно в странах Карибского бассейна, просто зачахли.

В 1930-х годах экономисты и политики признали, что мир переполнен производителями сахара, и что над будущим последних нависла угроза – не только на Карибах, но и в Юго-Восточной Азии. В сахарных районах Восточной Явы, некогда процветавших, теперь царил голод. Еды часто не хватало и работникам на тростниковых полях Филиппин, а из-за перенаселенности жизнь в самых многолюдных селах филиппинской глубинки стала просто невыносимой74.

В дни сахарного кризиса 1930-х годов все чаще звучали призывы к государственному вмешательству – для борьбы с бедностью требовалось поддержать обрабатывающую промышленность и производство продуктов питания, а не наращивать экспорт товаров. Предлагались разные модели, основанные на различных идеологических установках, но все их объединяла одна общая черта: они стремились найти третий путь между «шальным» капитализмом и коммунизмом. В Британской империи, от Индии до Вест-Индии, политическое влияние стремительно обретало фабианство – умеренная форма демократического социализма, возникшая в Англии в конце XIX века; его сторонниками были и ведущий националист Джавахарлал Неру, впоследствии ставший премьер-министром Индии, и экономист Джон Мейнард Кейнс. В США повлиять на ситуацию, которая сложилась на свекловичных и тростниковых полях, сумели сторонники «Нового курса». В Бразилии и Мексике, а позже в Аргентине, к власти пришли сильные харизматичные лидеры, продвигавшие корпоративизм. Правительства, в той или иной мере охваченные революционным рвением, сумели организовать общество как систему, в которой различным отраслям, и в особенности труду и капиталу, приходилось гармонично взаимодействовать.

На Кубе Батиста выбрал курс экономического популизма в своей борьбе на два фронта: против интересов американских сахарных компаний, с одной стороны, и Революционной партии своего соперника Рамона Грау, с другой. В 1938 году он даже позволил Коммунистической партии и профсоюзам выйти из подполья, где они пребывали со времен забастовок 1933–1934 годов. Он нуждался в их поддержке по одной простой причине: они враждовали с Грау75. Во время визита в США, где Батиста пытался добиться снижения американских пошлин на импорт, он заявлял о намерении отправиться в революционную Мексику и публично заигрывал с идеей национализировать кубинскую сахарную промышленность. Все это делалось для того, чтобы перехитрить националистов Грау и сахарных олигархов76. Тем временем на Пуэрто-Рико Луис Муньос Марин в 1937 году основал Народную демократическую партию, бросив вызов власти крупных американских компаний, господствующих в сахарной отрасли острова. После четырех лет кампании он сумел сформировать правительство, которому в особом порядке было поручено провести земельную реформу и строго проследить, чтобы площадь участков, которыми владеют американцы, не превышала пятисот акров77.

Даже те страны, которые, подобно колониальной Индонезии, были в высшей степени ориентированы на экспорт производимых товаров, рассматривали возможность поощрения мелких отраслей промышленности, хотя до сих пор эту политику отметали под давлением со стороны влиятельных владельцев сахарной промышленности, которые настаивали на поддержании низких условий жизни в яванских деревнях, и таким образом получали возможность приобретать землю и рабочую силу за невысокую цену. В масштабной попытке повысить доходы деревни, колониальное правительство решило прекратить импорт дешевого риса из Таиланда, Бирмы и Вьетнама и тем самым защитить яванский рисовый рынок. Это действительно вдохнуло новую жизнь в серьезно пострадавшую производственную отрасль Явы78. Согласно выводу, к которому пришел Якоб ван Гельдерен, выдающийся нидерландский экономист, бывший руководитель Статистического бюро Голландской Ост-Индии и социал-демократ, политика будущего должна была стремиться к диверсификации экономики тропических стран. В своей книге, опубликованной в 1939 году, ван Гельдерен описал, как крушение яванской сахарной промышленности открыло двери для более многостороннего развития сельской экономики острова79.

В том же году, когда вышла в свет книга ван Гельдерена, Уильям Артур Льюис, молодой экономист, впоследствии ставший лауреатом Нобелевской премии, издал в «Фабианском обществе» свой очерк «Труд в Вест-Индии: зарождение рабочего движения» (Labour in the West Indies: The Birth of a Workers’ Movement). Как и ван Гельдерен, Льюис хотел понять причину таких несчастий, как массовая безработица, недоедание и даже голод в плантаторских хозяйствах во время Великой депрессии80. В последующие годы Льюис развил свой анализ экономических затруднений плантаторских хозяйств. Наконец, в своей знаменитой статье «Экономическое развитие с неограниченными поставками труда» (Economic Development with Unlimited Supplies of Labour), опубликованной в 1954 году, он кратко и доходчиво объяснил, почему в мировой сахарной промышленности высокие доходы от производства сочетались с нищетой работников: «…рабочие, занятые в сахарной промышленности, по-прежнему ходили босиком и жили в лачугах, тогда как те, кто работал с пшеницей, по меркам своей эпохи купались в роскоши. В чем же причина? В том, что в сахарной промышленности плату за труд рассчитывают исходя из того факта, что в условиях нетоварного сельского хозяйства, характерных для экономик тропических стран, сахарная отрасль позволяет уволить любое необходимое количество рабочих, при этом сохраняя уровень заработной платы на довольно низком уровне, поскольку низким в тропиках остается и количество еды, производимое на душу населения»81.

Льюис сделал критически важное замечание, сказав, что одним из факторов, обусловивших низкий уровень оплаты труда, была низкая производительность потребляемых в пищу сельскохозяйственных культур. Из этого можно было сделать вывод, что ради экономического развития необходимо прежде всего улучшить национальное сельское хозяйство82. Кроме того, Льюис указал на давнее наследие плантационных хозяйств: вопиющее неравенство, расовое разделение и недостаток восходящей мобильности83. Он связывал эти условия с неблагоприятной обстановкой в странах, занятых производством товаров. Основой экономической системы того времени были имперские и финансовые центры, которые, как утверждал Льюис, представляли собой олигопольные экономические структуры (здесь мы можем вспомнить картели, в которые объединялись владельцы рафинадных заводов, и таких производителей, как Трест Хэвемайера или немецкая компания Südzucker AG), в то время как товары с экономической периферии экспортировались на рынки с высокой конкуренцией.

Мир в представлении Льюиса был разделен на центральные и периферийные страны; эти термины он заимствовал у аргентинского экономиста Рауля Пребиша, и им предстояло занять ключевое место в послевоенной экономике развития84.

Сахар являл собой отличную иллюстрацию для теории Люьиса. Число стран, экспортирующих сахар (периферийные страны), с XIX столетия стремительно выросло, тогда как центральные страны и важные рынки сформировали собой три крупных блока. Льюис говорил, что из-за этой конфигурации становилось все сложнее вырваться из порочного круга нищеты и перепроизводства и что именно она обрекала на провал все попытки улучшить участь миллионов рубщиков тростника. В то же время доступность миллионов рубщиков тростника задерживала механизацию работы на полях. В прошлом работников, попадавших в сахарные поместья, либо покупали на рабовладельческих рынках, либо обманом вербовали, заставляя подписать кабальный договор, но в XX веке привычной стала другая картина, которую, впрочем, на Барбадосе видели уже в середине XIX-го: теперь рабочей силы в плантаторских хозяйствах хватало с лихвой. Это привело к стремительному росту числа трудовых мигрантов – в особенности тех, что работали в увядающих «сахарных поясах», – и их дальнейшему распространению по миру.

Зарождение экономики развития и появление профсоюзных движений на глобальном Юге более или менее совпали по времени, и казалось, что они обещают покончить с колониальной экономикой. Наиболее значительный шаг в этом направлении сделала Британская империя. Книга Льюиса «Труд в Вест-Индии» (1939) вышла в том же году, когда Королевская комиссия Мойна расследовала бунты рабочих в Вест-Индии. Над Британским Содружеством дул фабианский ветер перемен – и он затрагивал не только Вест-Индию. На Маврикии Лондон попытался разрушить симбиоз колониальной администрации с франко-маврикийскими плантаторами и добиться прекращения карательных мер, применяемых к рабочим на основании «закона и порядка». А в тех частях Британской империи, где колониальная политика была выражена наиболее ярко, проявились первые признаки социальной защиты85.

В 1927 году кубинский историк Рамиро Герра-и-Санчес осудил многовековую плантаторскую экономику, столь печальным образом сказавшуюся на странах Карибского бассейна. Он намеренно сделал своей мишенью латифундии – крупные землевладения – и центральные сахарные заводы, считая, что именно они в ответе за обнищание некогда плодородного Карибского региона. В своей экономически-националистской программе Герра-и-Санчес предлагал предоставить владение землей кубинским землепашцам. Он решительно выступал против ввоза сезонных рабочих из-за пределов стран Карибского бассейна, к чему зачастую склонялись кубинские интеллектуалы86. Его книга «Сахар и жители Антильских островов» представляет собой одну из первых критических оценок плантаторской экономики.