Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине

Объединение и картелизация

Несмотря на стремительно возраставшее потребление, цены на сахар неуклонно снижались. Это происходило не только из-за открытия новых плодородных производственных точек на Кубе, в Луизиане и на Яве, где массово использовался рабский труд или иная форма подневольной работы, но и благодаря поразительному росту свеклосахарной промышленности, за несколько десятилетий вышедшей на центральные позиции с периферии мирового сахарного рынка.

В начале 1860-х годов объемы производства сахара невероятно возросли, и поскольку встревоженные британские рафинировщики испугались импорта очищенной немецкой сахарной свеклы, Великобритания пригласила Францию, Бельгию и Нидерланды за стол переговоров, состоявшихся в Париже в 1864 году, на которых стороны согласились установить «потолок» цен на сахар, зависящий от пошлин на импорт и экспортных премий2.

Впрочем, перемирие было недолгим, поскольку выход продукции свеклосахарных заводов во много раз возрос. Причиной это стали экспортные субсидии, выдаваемые наиболее могущественными европейскими державами фермерам, чтобы те переводили миллионы гектаров земли с пшеницы на свеклу. Немаловажно, что свекольные листья и мякоть шли на корм скоту, а скот, в свою очередь, приносит молоко и мясо стремительно возраставшему населению европейских городов. Но прежде всего свеклосахарная промышленность предлагала жизненно необходимый заработок в сфере сельского хозяйства, требуя для выращивания и сбора урожая втрое, а то и вчетверо больше рабочих, чем производство молочных продуктов или пшеницы3. Чернорабочие стекались из таких стран, как Польша, где количество безземельных крестьян в последние десятилетия XIX века увеличилось в четыре раза. По всей Европе миллионы деревенских пролетариев стали трудовым резервом, которым располагала свеклосахарная промышленность. Производство сахарной свеклы в Европе расширилось, подобно взрыву, и за пятнадцать лет, предшествующие мировому сахарному кризису 1884 года, объемы продукции в одной только Германии выросли в пять раз4.

Вскоре Европу захлестнули океаны сахара, и если бы рынку позволили делать свое дело, немецкие заводы вытеснили бы многих французских соперников, уступавших им в развитии. В 1870-х годах Франция все еще приходила в себя после унизительного поражения в войне, нанесенного ей немецкими армиями. Тем не менее французское правительство, направляемое духом реваншизма в столкновении с ведущим европейским экспортером свекловичного сахара, решительно настроилось на то, чтобы резко увеличить объемы своего экспорта и поравняться с Германией. Французских потребителей призывали потратить на несколько центов больше и защитить рабочие места сотен тысяч рабочих, занятых в свеклосахарной индустрии страны5. Другие европейские страны, такие как Австро-Венгрия и Россия, тоже присоединились к этой гонке субсидий, или премий, как они назывались в те времена. Это не смутило Германию, которая тратила на экспортные премии бóльшую часть своих налоговых поступлений от сахара. По сути, немецкие потребители доплачивали за свой сахар, чтобы субсидировать появление сахара на кухонных столах англичан6.

В 1884 году это структурное перепроизводство привело к страшному падению цен на мировом рынке, а по прошествии пятнадцати лет цена снизилась еще вполовину. Почти во всех регионах, где производили сахар, будь то сахар из тростника или из свеклы, резко сокращалось количество заводов, как сырцовых, так и рафинадных. Это сокращение ощутили в Европе и в США, во французских и британских сахарных колониях, на Пуэрто-Рико, в Пернамбуку, Луизиане и Южной Африке. Даже на Кубе, где в то время располагалась самая передовая в мире сахарная промышленность, после 1884 года ускорилась консолидация. Влиятельный производитель сахара Эдвин Аткинс – бостонский рафинировщик, имевший резиденцию на Кубе, – построил впечатляющую сахарную империю, поглотив мельницы, владельцы которых не смогли рассчитаться по долгам. Не менее эффектным был и сахарный бизнес, владельцем которого был Хулио де Апестегия-и-Тарафа, уроженец Кубы, получивший инженерное образование в Барселоне. Его центральный сахарный завод, «Констанция», к 1890 году мог производить двадцать тысяч тонн в год – больше, чем вся Ямайка7.

По всему миру производители и рафинировщики тростникового и свекловичного сахара в ответ на сокращение прибыли увеличили масштабы своей деятельности и приступили к созданию картелей. В поясе сахарного тростника возникли, как яркие примеры, «Яванский сахарный синдикат», «Гавайская ассоциация сахарных плантаторов» и «Луизианская ассоциация сахарных плантаторов». В США рафинировщики слились в печально известный «Сахарный трест», в то время как в Германии, Австро-Венгрии, Нидерландах и Бельгии производители сахара и рафинировщики либо вступали в картельный сговор, либо объединялись. На Украине, которая была «свеклосахарным поясом» Российской империи, производители сахара, главным образом богатые и родовитые дворяне, образовывали картели и при поддержке правительства продавали свой сахар по бросовым ценам куда-нибудь за границу, например в Персию. В том же XIX столетии, но чуть раньше, дешевый свекловичный сахар из Украины уже помешал Персии развить производство тростникового сахара, а теперь уничтожил и свеклосахарную промышленность, едва успевшую возникнуть при поддержке Бельгии в жаждавшей сахара стране8. В Австро-Венгрии сахарные заводы объединились в картель, чтобы увеличить свой чистый доход за счет потребителей и фермеров, выращивавших сахарную свеклу, которые резко воспротивились такому захвату власти9. В Нидерландах после двадцати лет непрерывных слияний и закрытия малоприбыльных заводов в 1919 году возникло «Центральное нидерландское сахарное общество». Это объединение преодолело даже национальные границы, поскольку за ним стоял Поль Виттук, крупнейший сахарный промышленник Бельгии, глава рафинадного завода в Тирлемоне (Тинене) и владелец заводов в Нидерландах10.

Снижение цен и стремление к экономии на масштабах – вот что вело картелизацию и объединение компаний в сахарной отрасли по всему миру. Но вместе с этим в производстве тростникового сахара происходила еще и радикальная финансовая реструктуризация, поскольку кредиты продолжали выдаваться на основе авансовых платежей за злаки, которые еще предстояло вырастить, притом, что хрупкость такой гарантии все ясно ощутили еще в 1884 году. Падение цен на сахар за год до этого привело к беспрецедентному и разорительному ограничению на кредиты: банки в сахарных колониях, выдававшие местным заводам кредиты, просто погибали, иногда вместе со всей сахарной отраслью, как на Тобаго11. Поразительнее всего было то, что на грани краха находилась и вся финансовая инфраструктура, поддерживающая яванскую сахарную промышленность.

Изначально нидерландские банки не проявляли желания оказывать поддержку производству на Яве, что привело к лихорадочному обмену телеграммами между колониальным правительством в Батавии, нидерландским правительством в Гааге и амстердамскими банкирами. В спешке были собраны тридцать миллионов гульденов (£3 млн), призванные рекапитализировать банки, которые предоставляли ссуды сахарным плантаторам12. Яванская сахарная промышленность была настолько большой, что допустить ее крах Нидерланды просто не могли. В противном случае он повлек бы за собой немедленное и беспредельное обнищание обширных областей Явы – и это при том, что в беднейших ее провинциях уже вспыхивали крестьянские восстания. Когда страсти улеглись, казалось, что влияние яванской сахарной промышленности на колониальную политику только возросло, поскольку банки метрополии вложили в ее выживание более чем серьезные средства. Неудивительно, что сахарные заводы, показавшие свою высокую значимость в колониальной экономике, добились того, чтобы пошлины на экспорт яванского сахара сперва были приостановлены, а в 1894 году полностью отменены13.

Яванская сахарная промышленность выжила не в последнюю очередь благодаря тому, что накануне 1884 года ее технологическое развитие находилось на очень продвинутой стадии, и точно так же дела обстояли в Британской Гвиане и на Тринидаде. При помощи массовых вложений капитала из метрополии в сочетании с безграничным притоком чернорабочих, заключавших кабальные договоры, эти две вест-индийские колонии совершили резкий скачок в авангард сахарного капитализма. После 1884 года вложения в сахарную промышленность продолжились – как и дальнейшие объединения предприятий. К 1900 году свыше 70 % сахарной промышленности Британской Гвианы находилось под контролем четырех крупнейших компаний. Самой заметной из них, Booker&McConnell, со временем предстояло завладеть почти всей сахарной экономикой Британской Гвианы на большую часть XX столетия. Примерно так же на Тринидаде одной фирме, «Колониальной компании», предстояло стать главенствующей на острове. В начале XX века огромный завод в Сент-Мадлен владел землями, на которых когда-то работали тысячи мельниц, или контролировал их. И в Британской Гвиане, и на Тринидаде заводы сокращали трудовые затраты, понижая либо плату работникам, либо цены на тростник, закупаемый у мелких землевладельцев14.

Рабочие, как правило, платили суровую цену за полную перестройку сахарной отрасли. Конечно, взвалить бремя кризиса на работников без последствий не удавалось, и на многих полях они бастовали и жгли тростник15. Другие рабочие, у которых все еще оставались земельные участки, после снижения платы возвращались на свои фермы или к своим trapiches – маленьким доиндустриальным мельницам. В то же время довольно многие навсегда уходили с современных заводов, возведенных в Перу, Пуэрто-Рико, Доминиканской Республике и Бразилии16.