Тайны Дивнозёрья

В безволшебном ноябре

Утро началось с отчаянных воплей Пушка:

— Тая, беда! Я больше не могу летать! Ох-ох, мои бедные крылышки!

Весь сон вмиг как рукой сняло. Потянувшись, Тайка обнаружила, что за окном уже давно рассвело. Движение отозвалось тупой ноющей болью в спине — похоже, весь остаток ночи она проспала, свернувшись калачиком в кресле рядом с кроватью Яромира.

Со вчерашнего вечера ничего не изменилось: дивий воин по-прежнему лежал в беспамятстве, его раны выглядели все так же плохо, а жар, казалось, только усилился. В комнату больше никто из домочадцев не заходил. По крайней мере, тряпица и таз с талой водой остались стоять на прежнем месте. Она ожидала увидеть на тумбочке чай и кусочек пирога к завтраку (Марьяна никогда не забывала накормить гостей), но там было пусто. Эх, наверное, вытьянка тоже умаялась… хотя странно — ведь духам вроде бы не нужно спать?

Тайка встала, взяла тазик, чтобы набрать туда еще снега, и, пошатываясь, вышла из комнаты на террасу — именно оттуда доносились крики Пушка. Тот, к слову, продолжал орать и жалобно мявчить, только теперь Тайка не понимала ни слова из того, что говорил напуганный коловерша.

Это было настолько непривычно и ошеломляюще, что она так и застыла возле обеденного стола с тазом в руках. Так вот ты какой, безволшебный ноябрь…

Мимо нее, еле слышно стеная и охая, проплыл полупрозрачный, едва заметный глазу силуэт вытьянки. Та, похоже, никак не могла взять в толк, почему ее руки беспрепятственно проходят сквозь все предметы, а голос напоминает шелест книжных страниц или шорох осенних листьев под ногами. Марьяна стала самым обычным призраком — каких иногда видят впечатлительные люди в старых домах. Конечно же, в таком плачевном положении она не могла приготовить гостям завтрак…

За печкой пьяно и самозабвенно рыдал Сенька и слышался монотонный бубнеж Никифора — тот то ли успокаивал, то ли отчитывал приятеля. А может, и то и другое разом. Показываться на глаза Тайке они не спешили. А может, просто не могли. И правда: как увидеть домового, если волшебства больше нет?

В ведре рядом с печкой сидела и лупала глазами огромная лягуха. Ее взгляд показался Тайке до боли знакомым.

— Марфа? — неуверенно спросила она.

Лягуха в ответ утробно квакнула. Должно быть, это означало «да».

Вдруг из-под стола послышались стоны и плаксивые причитания Киры (сама кикимора то ли была невидима, то ли пряталась под скатертью):

— Чур-чур-чур! Пожалуйста, скажите, что это не из-за меня! Я, когда в дом вошла, и лапы вытирала, и смотрела в оба, чтобы никаких следов не оставить… клянусь, не моя вина, что волшебство пропало!

Только сейчас до Тайки дошло, что никто из друзей знать не знал о ее уговоре с Марой Моревной. Ох, нужно было срочно их успокоить.

— Послушайте! — Для привлечения внимания она звонко шмякнула тазом о стол. Рыдания, причитания, мяуканье и невнятный потусторонний шепот тут же стихли. — Не волнуйтесь, у меня все под контролем! Ну, почти. Волшебство обязательно вернется, нужно лишь немного потерпеть.

Слово за слово она выложила, как было дело: про свои встречи с Матушкой Осенью, которая оказалась той самой Марой Моревной, про волшебную травку, которая поможет вылечить дивьего воина, про свой долг ведьмы-хранительницы…

Едва Тайка закончила говорить, ее руки коснулась теплая мохнатая ладонь (конечно же, это был Никифор), перед глазами всколыхнулось марево, какое бывает, когда теплый воздух встречается с холодным (наверное, это вытьянка тоже попыталась подбодрить ее), в ведре опять звонко квакнула лягуха, а свесившийся с печки Лис скорчил недовольную гримасу:

— Мало того что я этого дивнюка на своем горбу из заварушки вытащил, я же по его милости и без магии остался?! Вот и делай после этого добро людям!

— Яромир не виноват. — Тайку очень возмутила такая несправедливость. — Я все затеяла, с меня и спрос.

Но чародей в ответ лишь фыркнул:

— Да без разницы мне, чьих это рук дело! Пока все не кончится, я с печки не слезу. И даже кончиком пальца не пошевелю. По мне так лучше без штанов голым и босым остаться, чем без чар. — Он поплотнее завернулся в одеяло.

Тайка решила пока оставить жалобы Кощеевича без внимания.

— Кстати, а где Аленка?

— Спит твоя помощница, Таюшка-хозяюшка, — пробасил над ухом Никифор. — Умаялась, бедолага.

— Ладно, пускай спит. Кира, ты еще здесь?

— Так точно! — раздалось из-под стола.

Бахрома зашевелилась, но кикимору Тайка так и не увидела. Впрочем, это было и не важно.

— У меня для тебя особое задание: собери всю нечисть, которая еще не залегла в спячку, и поведай всем, что происходит. Скажи, кому страшно или одиноко — пусть идут ко мне. Дам конфет. И буду ответ держать.

— Ой, да дрыхнут все давно, — недовольно пробурчала Кира. — Только домовые остались да банники. Но к ним пущай Никифор идет. Меня они не любят.

— А вот пойду! И Сеньку с собой возьму.

Половицы мерно заскрипели: похоже, Никифор, не откладывая дело в долгий ящик, зашагал к выходу.