Жизнь из последних сил. 2011–2022 годы

Хроника года

8 января — добил для эмиграции Ивана Елагина — «бесконечно перемещенное лицо».

И написано строго
Было мне на роду,
Что торжественно в ногу
Я ни с кем не пойду.

Елагина заметил сам Бунин, и трудно было не заметить:

Мы далеки от трагичности:
Самая страшная бойня
Названа культом личности –
Скромно. Благопристойно…

11 января — вдруг мороз: минус 21. Только что вышли газеты после новогодних каникул: транспорт ходит, а газеты не выходят, — странно.

В прессе подводят итоги и смотрят в будущее. И мнение Германа Грефа: «Мы проиграли будущее».

13 января — первый деловой выход из дома — отнес 4 материала.

27 января — лента бледная, глаза плохо видят, печатание на машинке превращается в одно мучение (а Ще набирает — тоже не сахар). И хочется повторить знаменитый вопль Банана: «Ну не дают работать!»

А не так давно были другие песни. Вот строки некоего Ник. Рыбалко из настольного календаря Политиздата за 1980 год:

Я — человек. Иду по свету
И весь в снежинках и в заре.
Я — человек. Мне званье это
Присвоил Ленин в октябре…
…Иду я — не устанут ноги! –
Иду за счастьем для людей…

Конечно, стихи графоманские, но идея, идеология была такая: мир, дружба, счастье. Риторика как бы перепрыгивала установленный железный занавес. Были империалисты, но было и много друзей.

28 января — первый материал года— «МП», сокращенный вариант Николая Минского из Серебряного века.

9 февраля — в «МП» вышел Добролюбов. Господи, кому сегодня интересен Добролюбов, который поначалу был «тих, скромен, послушен», а потом вдруг перевернулся и стал даже близок с «падшей женщиной» — Терезой Грюнвальд. Со слабым здоровьем, болезненный, он был «суровым критиком» и «расторопным журналистом». Называл себя «отчаянным социалистом». Николай Александрович сгорел в 25 лет…

Звонок Ларисы из «Алефа»: у нее проблемы с автором рубрики «Камешки на ладони» — датные колонки (родился, умер и особые даты). Она просит меня повести эту рубрику: «Ну что вам стоит? У вас есть всё». Ну, и гонорарчик. Меня уговорили, и с ходу новое название — «Узелки на память». Начал с майского номера, и первая дата: кончина Кристофора Колумба 510 лет тому назад. Странное чувство: возвращение в календарь. Боже, сколько я их написал!..

Начался снос палаток и киосков. «Ночь хрустальных киосков». Очередной наезд властей на малый бизнес. На Соколе картина погрома. А еще стали жечь книги. Заголовок в «МК»: «Книги жги — спасай Россию», в «Новой» — «Страна заболела Средневековьем». И новое понятие «нищеброд» — человек, вынужденный выживать в нечеловеческих условиях.

А Проханов в своем чудовищном «Завтра» вспоминает присоединение Крыма: «Это был год русского чуда, обожания, ликования». Я лично не обожал и не ликовал, возмущался циничному попранию международных договоров…

18 февраля — в «МП» вместо моего материала дали интервью с Радзинским, и я, подражая Высоцкому «Куда мне до нее — она была в Париже!..», написал строки об Эдварде, который ходит в шляпе: «Куда мне до него: он вечно на экране…» Приведу только концовку:

Куда мне до него: он что ни год — в Европе.
А я все в Тетюшах и кверху с голой попой.
Куда мне до него? А впрочем, на хрен он!
Подумаешь, какой-то жрец и Тутанхамон,
Я сам себе игрец — на дудочке играю
И сам себя тихонько развлекаю…

Развлекаю, забавляю, отвлекаю от нездоровья (а уколы для укрепления десен не хотите?!) и насущных проблем. «Утешила» писательница Елизавета Александрова-Зорина в «Свободной теме» в «МК» — «Хроника пикирующего государства»: «В России наперегонки идут два процесса: вымирание и вырождение…» «Во всем мире во главу угла ставился профессионализм и высокие технологии, у нас наступила эпоха дилетантизма и варварства. А дальше-то что?..»

29 февраля — вышли февраль и март в «Алефе», там две части «Авербах, Лелевич, Родов — гвардейцы вождя». Были такие веселые ребята, громившие тех, кто был не согласен с линией партии. Леопольд Авербах в 21 год стал руководителем РАППа, продвигал пролетарских товарищей и тормозил гнилых интеллигентов. Но все кончилось печально: «Авербах авербабахнулся». А Лелевич? Писал, что Ахматова «объята жаждой любовных увлечений, которые рождаются в сетке гамака во время сладостного безделия». Ну, о третьем, Семене Родове, Павел Васильев говорил:

Не хочу, чтобы какой-то Родов
Мне указывал, про что писать.