Жизнь из последних сил. 2011–2022 годы

СМИ. Январь-февраль

Я жил не в вакууме, вокруг меня клубилась жизнь, шли сложные социально-экономические процессы, происходили политические сшибки и баталии. И если о сталинской конституции 1936 года говорили только с восхищением: «Да здравствует конституция свободы, радости и счастья», а любая критика была недопустима и невозможна, то после распада СССР стала резвиться и громыхать свобода слова. Понеслась критика, если так можно выразиться, и в хвост и в гриву. Отброшен эзопов язык, и били в лоб и наотмашь. Укоротить язык недовольных никак не удавалось. Критики режима опровергали официальную пропаганду и предъявляли народу истинное положение вещей. Горькую правду, о которой мечтал Твардовский.

С начала года СМИ продолжали долбить, как дятел, о том, что в стране происходит расгосударствление и расчеловечивание. Что-то невообразимое: жгут даже книги, «книги, жги — спасай Россию?» — язвил Минкин («МК», 19 января). «Страна заболела Средневековьем» («Новая газета», 22 января). «Экономика деградации» («МК», 22 января). Пресса отмечала появление нового понятия: «нищеброд» — человек, вынужденный выживать…

И в то же время СМИ обратили внимание на «синдром оптимизма»: чем тяжелее становится жизнь, тем радужнее ее оценивают россияне. И объяснение психологов: патологический оптимизм бывает у людей, страшившихся смотреть правде в глаза. И безраздельно доверяющих официальной пропаганде, отсюда «Солнце Крыма, свети!» в газете «Завтра». И о Западе: «Чер-солнце наживы». Зомби советикус еще бродит по российским полям и весям.

Геннадий Гудков о внешней политике: «Мы обидчивы и завистливы. Если заставить Запад нас уважать и любить не можем — заставим бояться» (из статьи «Национальные комплексы России», «МК», 16 февраля).

Увлекательно цитировать зубодробительную критику, но, пожалуй, хватит, и вернемся к дневниковой хронике, но сначала последний анекдот:

В рамках импортозамещения французский поцелуй будет заменен на костромский и адыгейский…

1 марта — колонка в «МК» — «Бедность — наше будущее».

2 марта — и сколько? 84 годика. С утра вспоминал, как мы с Ще смотрели спектакль Гурвича «Я стэпую по Москве».

И где мой прежний хлесткий стэп?
Я ныне стар и чуть нелеп…

И все развлечение — поход с Эдуардо в кафе «Чайковский» — по бокалу белого вина. Вечером дома, футбол по ТВ и музыка — сплошные Костины танго, с «утомленным солнцем, которое нежно с морем прощалось!..»

Ще предложила мне поучаствовать в ее книге «Жила-была женщина». И я тут же стал собирать материалы: расширил «Поэтический сад Беллы Ахмадулиной» и заново написал про Ханну Арендт, критика тоталитарного режима. Она призывала к борьбе, но в рамках европейского гуманизма опасалась лжи, как заразной чумы. А Бертольт Брехт, с которым Ханна Арендт постоянно общалась, констатировал:

У зла сегодня уверенный шаг.
Угнетатели устраиваются на тысячи лет.

12 марта — поездка к Аиде в Домодедово в загородный коттедж, сначала на метро, потом Аида подхватила нас на машине.

Двенадцать избранных гостей, включая профессора филологии Изольду Леонидовну. Новое застолье и интеллектуальное общение, меня попросили выступить и что-то почитать. Прочитал Агнивцева, чтобы разбить атмосферу некоей светской выспренности:

Как-то раз порой вечерней
В покосившейся таверне…

23 марта — интерес к дневнику все снижается. Время съедается различными мелочами: печатанием, поиском информации в собственных архивах и книгах, хозяйственные хождения. И как утверждал Жан де Лабрюйер, писатель ХVII века: «Жизнь — трагедия для того, кто чувствует, и комедия для того, кто мыслит». Эту цитату я использовал в предисловии к книге «Жила-была женщина». И что-то все время добавляю в свою Эмиграцию.

В предисловии к совместной книге с Ще я написал:

«С чего начинается книга? С заголовка, с названия, — и это такая мука, как назвать, как озаглавить, все равно что выбрать имя ребенка. Людмила — тривиально, Эльвира — претенциозно, Глафира — старомодно. Иван — то ли простачок, то ли будущий Иван Грозный. Борис? Но во дворе будут кричать: “Борис, борись!..” Абрам — анекдотично, Альфред — аристократично и т. д. Так же и с книгами.

Классики наши не заморачивались и часто выбирали предельно простые названия: “Обрыв”, “Метель”, “Деревня”, “Степь”, “Дым”, “Ревизор”, “Идиот” и т. д. “Горе от ума” и “Человек в футляре” — это уже оригинально. А то громко и с вопросом: “Кто виноват?” и “Что делать?”

Анна Безелянская решила назвать свою книгу “Жила-была женщина”. Проще не бывает. Я, как соавтор, проголосовал “за”. “Жила-была…” — это про жизнь. Английский писатель Сомерсет Моэм утверждал: “Жизнь на 10 % состоит из того, что вы в ней делаете, а на 90 % — из того, как вы ее принимаете”».

Ну, и т. д.

Кстати, из современной социологии: в России три категории граждан благополучные, борющиеся и страдающие, последних на начало 2015 года 47 %. Мэр Вологды поделился будущим: «Придет весна — пойдет крапива, и будет легче…»

Не комментирую.

2 апреля — состоялся долго обговариваемый визит к Светлане Безелянской в Высоковольтный проезд. В черт знает какой-то промышленный район, где высотные дома прижаты друг к дружке на Алтуфьевском шоссе.

Замечательные дети. Внуки. Все галдят, и общее увлечение — Италия (бабушка, т. е. мать Иры, итальянских кровей). В Италии они частые гости и с удовольствием рассказывают об итальянских приключениях, а моя племянница Оля живет в Удино, выйдя замуж за итальянского карабинера. У нас с Ще такой большой семьи нет. Родственники на отшибе, и мы только вдвоем, в окружении рукописей и книг.

4 апреля — профессор Андрей Зубов в «Новой газете»: «Обществу надоело, что им управляют двоечники». А как их вытащить из Кремля и Белого дома?..

7 апреля — ездил на ул. Солженицына, куда переехал из особняка журнал «Наука и религия». Получил журнал за март с публикацией о Марии Кудашевой: жена Ромена Роллана и секретный агент Кремля при нем. Для «Алефа» завязывал «Узелки на память» для очередного номера и «лепил» материал о Томасе Манне.

11 апреля — ездил на Флотскую улицу, — и «Алеф» переехал! Все куда-то переезжают под тяжестью невыносимой аренды. Получил апрельский и майский журналы про Бабеля с Пастернаком и денежки, в пересчете на рубли — 7.520. И в мае напечатаны первые «Узелки».

12 апреля — выступление в Тургеневской библиотеке, за спиной бюст Ивана Сергеевича. Было более 20 человек. Аида с мамой (как они признались, мама читает мои книги, а Аида в это время рисует свои военные портреты). Была Эльвира со своим внуком Данечкой, восходящей фотозвездой. Он про меня: «Бабуля, какой он необыкновенный!..» Неужели? В самом деле? (по Корнею Чуковскому). И Тамара Александровна с коробкой «Мерси».

А я им взамен грустные рассказы об эмиграции поэтов и писателей. И некоторые строки, к примеру, строки Николая Оцупа:

Конкорд и Елисейские поля,
А в памяти Садовая и Невский,
Над Блоком петербургская земля,
Над всеми странами Толстой и Достоевский…

Не читал Раису Блох, мог бы привести такие пронзительные строки:

И струится небо голубое,
Острова седые унося,
Чтоб нам жить в безоблачном покое,
Ни о чем у Бога не прося.

13 апреля — приходил компьютерщик Женя и часа 3 колдовал над «кампутором» (услышанное словечко). Чему-то учил Ще, а мне досталось расплатиться за все это — 7.500. Куда уходят деньги? Вот туда они и уходят…

21 апреля — Ще набирает «мою» Собаньскую для книги, я весь в Сергее Есенине. Оторвался от бумаг, посмотрел вокруг и громко, обращаясь к Ще, воскликнул: «Чем мы занимаемся?! Надо бы ремонт делать в квартире, а мы!..» «А мы!» так и повисло в воздухе без ответа.

24 апреля — завяз и никак не выберусь из главы «Туда-сюда обратно» о поездках на Запад кое-кого из выездных.

28 апреля — на Никитской получил какой-то странный макет на больших листах и вычитывал несколько дней. Куча ошибок и опечаток: вместо правильного «чисто русский вариант» — «систо русский», Пильняк набран как Пидьняк и т. д. Мария говорит, что книга к 3 июня к Красной площади выйдет.

26 апреля — в Третьяковке смотрели выставку английских портретов «От Елизаветы до Виктории» — как бы путешествие в Англию. И сколько героев, о которых я писал: Байрон, Вальтер Скотт, Киплинг, Диккенс…

29 апреля — на большом джипе повезли на Рогожскую заставу (вотчина старообрядцев) в библиотеку. Было всего 10 человек, но ощущение теплоты и семейственности. Три книги купили и две я подарил. Говорил о писательских судьбах.

6 мая — буйно зелено и вроде бы прекрасно. Но самочувствие какое-то развальное. Жарко, душно, да еще топят — батареи горячие. Чувствую себя как бегун-марафонец: бежать еще далеко, а сил уже нет и одна мысль: хотя бы доползти, если не добежать. Да еще Ще в таком состоянии, впору повторить за Бурковым из «Иронии судьбы»: «Мы оба рухнули!»

А тут еще всякие уходы: международник Валентин Зорин. Отработал, отфанфаронил и стал ненужным. Игорь Фесуненко, мой коллега по Радиокомитету. У меня с ним были непростые отношения, в последнее время он неодобрительно спрашивал: «Все книги пишешь?» Сам написал две или три о бразильском футболе, так на нем и застрял…

7 мая — по ТВ все вспоминали «Семнадцать мгновений весны». Броневой-Мюллер старый совсем и дремал. Радистка Кэт Градова жутко изменилась и похожа на Надежду Крупскую — та еще разведчица! Боже, что делает с нами время!..

9 мая — решили поехать на праздник на Речной вокзал — а там никакого праздника. Увы! Угрюмая толпа взрослых, веселятся лишь дети, которые не знают: Крым наш или не наш, есть санкции или их нет?..

По экрану телевизора все время шагает «Бессмертный полк» — нашли новую пропагандистскую картинку, всё пытаются вылезти из сегодняшней экономической ямы за счет Победы. Нынешние пораженцы.

А как плакат «Родина-мать хочет танцевать» или «Скажи бармену: “Гитлер — капут!” и получи 50 грамм для храбрости» Н-да…

11 мая — ходили на рынок, творожница Наташа отвалила за стихи внучке Полиночке творог и сметану. Строки, конвертируемые в молочные продукты:

Полина, Полина, Полина –
Начало жизни, не середина,
Не половина,
А только начало. И ты безвинна –
Полина, Полина, Полина,
Ты ария в опере, ты — каватина,
А еще прелестная картина,
Как в лесочке где-то куртина,
Среди горных вершин долина,
И где-то рядом еще плотина, –
О, Полина, Полина, Полина!..
Полина, Полина, Полина,
Ты — сладкая, как малина…

14 мая — пошли на вечер в ЦДЛ, посвященный Лермонтову. Хотел выступить и сказать о Смоленском, самом «лермонтовском» поэте русской эмиграции, но меня остановила Ще: не мечи бисер!.. Действительно, и ведущий поэт Парпара, и сидящая в зале публика — все было бездарно и уныло…

16 мая — день биографов. Мой день! И умер Никита Струве (1931). В некрологе о нем сказано: «Все, что он делал, он делал с душой и без выпячивания себя». Не Анатолий Парпара…

Залез в какой-то старый короб, а там архивы — целое собранное богатство, которое ныне, можно сказать, убил интернет. В 90-е годы я был поставщиком исторической и культурной информации. Интерпретатором и кулинаром вкусной подачи. Но интернет перечеркнул мои многолетние поиски и находки, да и текст заменил картинками. Визуальность победила вербальность. И я, как собиратель и сочинитель, — в отставке, на пенсии. Чао, бамбино!..