Заговор букв

3.4

Этот герой – Мармеладов. Казалось бы, он должен быть таким же представителем отвратительной Раскольникову среды, как и хозяин. Но он привлекает внимание Раскольникова противоречивостью черт. «Это был человек лет уже за пятьдесят, среднего роста и плотного сложения, с проседью и с большою лысиной, с отекшим от постоянного пьянства желтым, даже зеленоватым лицом и с припухшими веками, из-за которых сияли крошечные, как щелочки, но одушевленные красноватые глазки». У Мармеладова, в отличие от хозяина, глаза есть, более того, они сияют и названы одушевленными. С другой стороны, это «крошечные, как щелочки… красноватые глазки». Детали, дающие читателю возможность сопереживать Мармеладову, перемежаются с деталями (в том числе с уменьшительным суффиксом в слове «глазки»), которые должны вызвать у читателя чувство брезгливости. Эта линия выдерживается и дальше: «…Во взгляде его светилась как будто даже восторженность, – пожалуй, был и смысл и ум, – но в то же время мелькало как будто и безумие». Восторженность, смысл, ум противостоят безумию, но при этом двойное «как будто» и «пожалуй» рождают сомнения и в том, и в другом. «Одет он был в старый, совершенно оборванный черный фрак, с осыпавшимися пуговицами. Одна только еще держалась кое-как, и на нее-то он и застегивался, видимо желая не удаляться приличий». Появление в распивочной человека во фраке само по себе уже любопытно. Но фрак этот, как позднее выяснится, случайный, «старый» и «совершенно оборванный». У Мармеладова нет никакой возможности в таком состоянии «не удаляться приличий», но даже в последнем падении он пытается хотя бы обозначить намерение выглядеть по-человечески, оттого-то и застегивается на единственную пуговицу. Такой же смысл имеет наличие манишки, впрочем, скомканной, запачканной и залитой; о том же говорит бритое лицо с многодневной щетиной; на то же работает противоречие между солидными чиновничьими «ухватками» и «беспокойством». Если бы мы говорили вдобавок о речевой характеристике, то можно было бы сказать об использовании Мармеладовым книжных оборотов наряду с самым наивным просторечием.

Мармеладов для Достоевского – герой знаковый. Это герой падший и опустившийся, но еще помнящий о том, что был человеком, имеющий представление о том, каким должен быть человек, герой страдающий и обвиняющий себя. И читатель может осудить его и отвернуться (и окажется в одной компании с хозяином распивочной) или пожалеть и снизойти (и тогда он примкнет к Раскольникову и автору). Именно потому, что Мармеладов гадок, он становится мерой гуманизма Раскольникова и мерой нашего гуманизма. И тогда, говоря словами автора романа, мы можем предпочесть остаться не с истиной, а с Христом, призывающим к себе «пьяненьких» и «соромненьких», или присоединиться к императиву Ницше: «Падающего подтолкни».

В заключение разговора о портретах у Достоевского надо сказать следующее. При будто бы торопливом и небрежном стиле писателя (Достоевского даже вообще обвиняли в отсутствии стиля) мы не только не находим у него каких-нибудь случайных, лишних деталей в описании героев (впрочем, и в диалогах, и в речевых характеристиках, и в поворотах сюжета и т. д.), но убеждаемся еще и в глубокой продуманности и полифункциональности почти каждой детали. Довершает же дело гениальная интуиция, которая приходит автору на помощь тогда, когда точный расчет оказывается по какой-нибудь причине невозможен.