Сферы влияния

Часть третья. Сферы влияния. Глава пятая

— Что ты здесь делаешь? — едва сумела выговорить Гермиона. Друг соскочил с подоконника и быстро проговорил:

— Извини за вторжение, просто я не был уверен, что ты меня пустишь, так что… вошел сам.

Гермиона тряхнула головой и пробормотала:

— Знаешь, на секунду, когда я увидела тебя на подоконнике, я подумала…

Она замолчала, а Гарри недоуменно взлохматил волосы. Он не отличался способностью читать мысли, поэтому она была вынуждена закончить:

— Джим Брук часто сидел на подоконнике, я испугалась.

Гарри виновато опустил голову и сказал еще раз:

— Извини.

Гермиона улыбнулась и задвинула непрошенные мысли поглубже. Гарри не был частым гостем в ее доме, но она была рада его видеть — не смотря ни на что. Взмахом палочки она призвала чайник и чашки, Гарри уселся на диван, доставшийся Гермионе от прошлых владельцев квартиры, рыжеватый и потрепанный, налил обе чашки и только после этого спросил:

— Ты в порядке?

Почему-то Гермиона сразу поняла, что он знает о произошедшем.

— Кто тебе рассказал?

На лице Гарри отразилось что-то похожее на смущение, сделавшее его очень похожим на того мальчишку, которого Гермиона очень хорошо помнила. От него давно ничего не осталось — наркотики или что-то другое сделали лицо целителя Поттера узким, длинным и излишне худым, в волосах уже виднелась седина, а пронзительные зеленые глаза потемнели и как будто потускнели. Но, неловко уставившись в пол, он стал похож на нескладного, доброго и отважного подростка, ее лучшего друга, за которым она готова была идти без колебаний куда угодно. «Вместе с Роном», — не вовремя добавил противный голосок изнутри. И она согласилась с ним: «Вместе с Роном».

Мерлин, из них троих Рон был самым счастливым. Он так и остался молодым, солнечным парнем, не ведающим сомнений и угрызений совести. Побег во время поисков крестражей был самым тяжелым его преступлением. Ей и Гарри повезло меньше.

Гарри поднял голову и, чуть улыбнувшись, проговорил:

— Как насчет небольшой прогулки? Выберемся в маггловский Лондон, покатаемся на «Глазе»?

Гермиона нахмурилась — это предложение было странным, а жизнерадостность друга выглядела едва ли естественной. Когда они в последний раз виделись, он был мрачен и зол, не на нее, а на собственную жизнь. И это было два или три месяца назад. И вот, он сидит здесь, как будто заходит к ней на чай каждые выходные.

— Гарри, — резко сказала она, — в чем дело?

Он изобразил удивление:

— Ни в чем. Я просто зову тебя погулять и развеяться.

Гермиона подошла к нему и достаточно бесцеремонно взяла за подбородок, Гарри было дернулся, но безуспешно. Его глаза за стеклами очков были совершенно здоровыми — зрачки обычного размера реагировали на свет, как и полагается, белки только по краям чуть покраснели, но не отливали болезненной желтизной.

— Эй! — он мотнул головой и все-таки вырвался. — Гермиона! Я ничего не принимал!

Он тяжело выдохнул и буркнул под нос:

— Это была плохая идея.

После чашки чая и короткой, но действенной угрозы применить легиллименцию Гарри рассказал о причинах вдруг нахлынувших дружеских чувств — и этот рассказ Гермионе совершенно не понравился.

— Ночью твой… не знаю, как его зовут, позвонил мне на мобильный телефон.

— Кто мой? — едва спросив, Гермиона и сама догадалась об ответе — потому что только одному человеку, после смерти Брука, могло бы прийти это в голову.

— Ты знаешь, — пожал плечами Гарри, подтверждая ее догадку, — тот маггл. Он рассказал про вчерашнюю ночь и… Слушай, я и сам пришел бы, если бы знал! — он раздраженно хлопнул себя по коленке, резко перестав походить на мальчика Гарри и превратившись в нервного, дерганного и нездорового целителя Поттера, под носом и возле губ которого обозначились угрюмые складки. — Но я не знал. Твой… я все еще не знаю, как его зовут, сказал, что тебе нужно отвлечься и не быть одной.

— Зачем тебе телефон? — невнятно спросила она.

— Дурсли. Старуха Фигг. Приятели. Сигнал ловит плохо, в интернет выходить получается не всегда, но связь есть. Правда, этому человеку, — с нажимом заметил он, — я номера не давал.

— Ему и не нужно. Сомневаюсь, что в Британии есть хоть что-то, о чем он не осведомлен, — Гермиона подняла голову и подумала, что эти слова произносит совершенно таким же тоном, каким их произнес бы сам Холмс.

Майкрофту ничего не стоило найти в базе данных нужный номер и по сигналу сети или еще каким-нибудь техническим деталям определить, что он принадлежит именно Гарри — кажется, в Британии никто не мог иметь тайны от старшего Холмса. Но Гермиона не понимала другого — зачем было это грубое и бесцеремонное вмешательство? Гарри сказал, он позвонил ночью — скорее всего, сразу после того, как ушел из гостиной. А еще до этого он приехал за ней на Тасман-роуд, сам, без водителя.

Гермиона устало опустилась на диван рядом с Гарри и беспомощно уткнулась лбом в его костлявое жесткое плечо. Поколебавшись, Гарри обнял ее, погладил по голове и устроил подбородок у нее на макушке.

Минуты шли, а логическая цепочка так и не выстраивалась. Иди речь о другом человеке, Гермиона назвала бы эти поступки своеобразной заботой, и вчера ночью она почти примирилась с мыслью о том, что это была действительно забота. Но звонок Гарри — уже слишком.

Каждое действие и каждое слово Майкрофта Холмса имело двойной смысл — Гермиона привыкла к этому за годы вынужденного общения с ним. И она научилась эти смыслы разгадывать.

— Гермиона! — позвал ее Гарри.

Она ничего не ответила, вслушиваясь в мерный стук его сердца, и он продолжил:

— Он прав, я говорю тебе как целитель. После такого стресса тебе необходимы положительные впечатления, иначе… — он сбился, а Гермиона вдруг подумала о том, что Гарри как никто другой знает, каково это — знать, что из-за тебя погибли люди. Он много лет винил себя в смертях тех, кто пал от руки Волдеморта — и Гермиона много лет твердила ему, что в этом нет его вины, что он сделал все, что было в его силах. Почти то же самое, только совсем другими словами, говорил ей вчера Майкрофт. Возможно, у Холмса были свои причины играть в заботу, и позднее с ними придется разобраться. Но сейчас Гермиона разрешила себе о них не думать.

— Значит, «Глаз»? — спросила она, поднимая голову и заставляя себя улыбнуться. Гарри ответил ей широкой мальчишеской улыбкой и кивнул:

— «Глаз».

Они не ограничились колесом обозрения — тем более, что оно оказалось ужасающе медленным, и почти половину всего времени пришлось любоваться на ремонт и стройку, а наверху Гермионе стало почему-то страшно. Они побывали у мадам Тюссо, и Гермиона едва удержала Гарри от оживления огромного зеленого антропоморфного существа, пытавшегося кого-то схватить, потом аппарировали к Букингемскому дворцу, но развода караула не застали, правда, честно постояли возле ограды и посочувствовали парням-гвардейцам в тяжелых меховых шапках.

Сначала Гермионе было неловко — она не чувствовала никакого желания веселиться, среди толпы хохочущих детей, восторженных туристов и влюбленных парочек она ощущала себя древней старухой без капли жизни и радости.

Но Гарри был упрям, и вдруг, в какой-то момент, измазавшись в фисташковом мороженом, Гермиона поняла, что не просто смеется, а искренне хохочет. Гарри неприлично заржал и ткнул в нее пальцем, и она в порыве ребячества мазнула начавшим таять зеленым пломбиром ему по лицу и с трудом выдавила сквозь душащий и почти истерический смех:

— Цвета Слизерина!

Гарри обиженно хрюкнул — и мороженое на его лице окрасилось в красный цвет.

Магглы шарахались в сторону, но без злобы или настороженности, а с добрыми улыбками. Магию они не заметили, видели только двух дурачащихся взрослых. Наверное, их принимали за влюбленных — это было совершенно не важно.

Когда мороженое начало подсыхать липкой коркой, Гермиона сумела успокоиться и беспалочковым заклинанием очистила и себя, и Гарри. Он шумно выдохнул, запустил пальцы в волосы и сказал:

— Тебе идет смеяться.

Начало темнеть, и Гарри, не слушая возражений, перенес их на сияющую огнями Пикадилли, полную художников, музыкантов и зевак. Лондон Гермионы был тихим, величественным и древним, а Лондон Гарри рассыпался разноцветными мозаичными осколками, как картинка в калейдоскопе.

— Смотри! — Гарри ткнул пальцем куда-то в сторону, и Гермиона увидела огромное здание, напомнившее (нет, нельзя было позволить воспоминаниям отравить этот день!) магазин близнецов Уизли. — Я в детстве иногда таскал у Дадли пакетики «M&M’s». Это такие драже. Ничто в сравнении с «Берти Боттс», но…

— Я все-таки магглорожденная, — напомнила Гермиона, и Гарри, осекшись, фыркнул.

— Забыл. Джинни и детям все нужно объяснять. Не только про «M&M’s» или «Сникерс», даже про «Битлз».

Он опустил голову и отвернулся, как будто засмотрелся на девчонку с разноцветными волосами, рисующую на влажном блестящем асфальте светящимися красками портрет Фредди Меркьюри.

Гермиона не рискнула его окликнуть и приблизилась к огромному стеклянной стене «Мира «M&M’s», прижалась носом к стеклу. Было еще не поздно, и у стендов и витрин толпились дети и подростки. Звуки стали как будто тише, отступили, остались только картинки.

Две девочки с одинаковыми розовыми рюкзаками, на которых нарисованы уже незнакомые Гермионе герои новых мультфильмов, рассматривают плюшевые игрушки. Трое мальчишек в школьной форме, в пиджаках и коротких бриджах, о чем-то яростно спорят у огромной стены, составленной из прозрачных колб, заполненных разноцветным драже — издалека кажется, что это сотни факультетских часов из Хогвартса. Скучающая девочка лет четырнадцати с нарочитым недовольством отмахивается от актера в костюме красного драже — она уже совсем взрослая, ей все это неинтересно, но ее взгляд нет-нет, обращается к полкам со сладостями.

Гарри сзади приобнял ее за плечи, Гермиона вздрогнула и отвернулась от витрины.

— Зайдем? — широко, но уже не так искренне, как раньше улыбнулся Гарри, но Гермиона покачала головой. Ей больше не хотелось веселиться, она устала и хотела только одного — оказаться дома, под теплым одеялом, и спать, спать, спать до тех пор, пока не выспится окончательно.

На углу торгового центра мигала красным видеокамера — кто-то посчитал, что на одну милю в Лондоне таких камер как минимум четыре. По статистике Департамента магического правопорядка, их было куда больше — от пяти до восьми на милю. Полиция не имела доступа и к половине из них, что там, даже к трети — в отличие от спецслужб. Майкрофт Холмс, при желании, мог контролировать каждую камеру в стране, включая эту, которая сейчас черным и обманчиво-слепым глазом таращилась на них с Гарри.

Было странно и глупо думать, чтобы он вдруг решил уделить внимание именно ей, едва ли на Пикадилли сейчас происходило что-нибудь, заслуживающее его внимания, но все-таки было неуютно.

— Что там? — спросил Гарри — он не заметил камеры, когда он начинал служить в Аврорате, они еще не стали всеобщей проблемой, а целителю не было нужды от них прятаться.