Сферы влияния

Границы дозволенного. Глава десятая

Дальнейший разговор был отнюдь не легче, наверное, даже сложнее. Гермиона далеко не каждый день предлагала людям намеренно серьезно навредить их близким родственникам, а в том, что Рудольф пострадает в этой игре, сомнений не было ни у нее, ни у (очевидно) Майкрофта. Пожалуй, она нервничала больше него, он выглядел совершенно равнодушным и с нечитаемым выражением лица делал пометки в небольшой записной книжечке. В тот момент, когда Гермиона дошла до сообщения о том, что на мистера Рудольфа Холмса специалисты начнут оказывать ментальное влияние, которое повысит его тревожность и сделает менее внимательным, ей самой захотелось, чтобы, вопреки интересам дела, ее собеседник подскочил со своего места, грохнул кулаком по столу и рявкнул, что этого он не допустит.

Но он этого не сделал, только добавил еще строчку в книжечку и выжидательно посмотрел на Гермиону. Она подумала, что он тоже ждет ее реакции. На самом деле, она держалась с трудом. Каждое ее слово было горстью земли на крышку гроба, в котором покоилась прежняя Гермиона Грейнджер — справедливая, честная гриффиндорка.

— Еще до того, как начнется… — она замялась, подбирая слово, и Майкрофт подсказал ей:

— Процесс.

— Процесс. До этого вам нужно определить, кто из влиятельных людей будет готов поддержать ваше продвижение. Нам нужно, чтобы ваша власть была основана не только на магии и внушении.

Майкрофт какое-то время помолчал, крутя в пальцах тонкую ручку в серебряном корпусе, потом сказал:

— К концу следующей недели я смогу предоставить вам эту информацию.

А Гермиона неожиданно подумала, что ей все-таки повезло — если бы Майкрофт был так же гениален, как его брат, обладал бы такой же памятью (а Кингсли говорил, что у младшего Холмса феноменальная фотографическая память) и такой же наблюдательностью, то она бы не справилась с этими переговорами. Дрожащие руки выдали бы ее. Ей повезло, что он просто умен. С гением ей было бы не справится.

Обговорив еще несколько деталей, они оба одновременно поднялись со своих мест.

— Желаю вам плодотворной недели, Майкрофт, — произнесла Гермиона. Майкрофт наклонил голову и спросил:

— Надеюсь, вы сможете вернуть меня в… немагический Лондон.

— Разумеется.

Он вдруг поднял ладонь, открыл книжечку, пролистал и уточнил:

— Полицейские, которые прервали нашу… встречу, сейчас не помнят об этом?

— Верно.

— В таком случае, Гермиона, — он с каким-то нажимом произнес ее имя, — не вмешивайтесь в расследование. Я предпочел бы разобраться с тем, каким образом они вышли на это место, самостоятельно.

Гермиона согласилась — в любом случае, волшебными методами уже узнать ничего не выйдет — обливиаторы почистили людям память.

Но Майкрофт до сих пор не задал главного вопроса — и это и удивляло, и настораживало. Гермиона облизнула пересохшие за время беседы губы и произнесла:

— Ваш брат будет оставаться под нашим наблюдением до конца… этого процесса. Но мы займемся снижением его тяги к наркотикам.

— Я в этом не сомневался, — ответил Майкрофт. Гермиона не рискнула уточнить, что именно он хотел этим сказать, и просто протянула руку.

Снова касаться ледяной ладони было неприятно, но избегать прикосновения было бы невежливо.

— Ощущения будут неприятными, — предупредила она.

— Я помню.

Она аппарировала в один из закрытых антимаггловскими чарами закутков на Пэлл-Мэлл, за руку вывела Майкрофта на улицу и, больше не прощаясь, снова аппарировала в переговорную, а оттуда камином прошла в кабинет Кингсли.

Она была выжата досуха, не осталось ни сил, ни нервов. Кингсли посмотрел на нее почти сочувственно и, вместо того, чтобы требовать рассказа, попросил поделиться воспоминаниями.

Когда серебристая нить упала в омут памяти, Гермиона поняла, что не желает погружаться в него вместе с министром — с нее на сегодня хватило.

— Я тебе еще нужна? — спросила она.

— Иди домой. Завтра с утра — сразу ко мне.

Дома ждал Рон — снова с ужином от миссис Уизли. Увидев ее, он заметил:

— Ты похожа на инфери — такая же зеленовато-серая.

Хотелось ответить едко: «Ну, спасибо», — но даже на это сил не было. Рон закатил глаза, прошипел что-то себе под нос и поднял ее на руки, спросил:

— Душ, еда или сон?

Вообще-то хотелось и того, и другого, и третьего, но сообщить об этом Гермиона не сумела. Казалось, что, вернувшись домой, она просто сдулась. Необходимость держаться отпала, и она чувствовала себя как человек, которому на мозги наложили заклинание ватных ног. И на тело — тоже. Все было ватным, едва двигающимся.

Рон уложил ее в кровать, раздел и укрыл одеялом. Где-то на грани сознания мелькнула мысль о том, что она очень сильно его любит, а вместе с тем появилась потребность ему об этом сообщить. Гермиона потянулась было к нему, попыталась поцеловать, но он решительно повернул ее на другой бок, обнял со спины, шепнул на ухо:

— Извини, но инфери меня не возбуждают. Спи.

Проснулась Гермиона от звона волшебного будильника, который уже наворачивал круги над подушкой, пытаясь ее разбудить.

— Умолкни, — пробормотала она, вяло щелкая пальцами.

Почувствовав волну магии, будильник успокоился и вернулся на тумбочку, спрятав полупрозрачные крылышки.

— Я уже встаю, — сообщила Гермиона и будильнику, и себе. Рон спал рядом, обхватив ее за талию горячей рукой, и не обратил на звон никакого внимания. Когда она осторожно освободилась из егт объятий, он заворочался, но не проснулся, и Гермиона на секунду замерла, вглядываясь в его открытое лицо, необычно спокойное и мирное сейчас. Без вечной дурашливой улыбки он выглядел непривычно серьезно и даже как будто задумчиво. Она оперлась руками о кровать, наклонилась и поцеловала его в висок и ушла в душ.

Сумасшедшая нагрузка не уменьшилась, а как будто возросла. Гермиона носилась от кабинета Кингсли к себе и обратно, в какой-то момент перестав очищать мантию от сажи и превратившись в форменную Золушку. Около полудня к ним присоединились двое безликих невыразимцев, похожих друг на друга как два семечка, и пожилой сутулый маг из Отдела по урегулированию проблем в маггловском мире. Отдел, по сути, не функционировал в полной мере с конца семидесятых — в военное время все проблемы решались командой обливиаторов. Однако мистер Тревис работал уже больше пятидесяти лет, и опыта ему было не занимать. При планировании будущего переворота в правительстве Британии он оказался незаменим.

Придя на совещание, мистер Тревис смерил Гермиону недовольным взглядом, как будто сам факт ее существования оскорбляет его чувствительную натуру, изучил наброски Кингсли и сообщил:

— Чушь и бестолковщина.

После чего почти на сорок минут выпал изо всяких обсуждений, что-то черкая на листе и шепча себе под нос гневное «Мерлиновы панталоны!».

Впрочем, и панталоны, и взгляды ему легко можно было простить — потому что в плане, вышедшем из-под его пера, было на восемь пунктов меньше, он требовал в четыре раза меньше ресурсов, а главное — выглядел реализуемым.

Повторив:

— Мерлиновы панталоны! — он удалился, а Кингсли заметил:

— Остается всего пять человек, от которых, по сути, зависит все. Вопрос в том, скольких из них Холмс сумеет подкупить или уговорить сам.

Гермиона придвинула к себе досье на людей, от которых зависел исход всей операции. Двое не вызывали никаких сомнений — лорд Риверс и мистер Оливер занимали свои должности уже давно и показали себя верными официальной власти. Им не важно, кто будет собирать тайный совет и отдавать приказания — лишь бы они были официальными и законными. Также не должно было возникнуть сложностей с миссис Кидс — она планировала уйти в отставку и не стала бы оказывать существенного давления на коллег.

Мистер Грейвз, напротив, вызывал опасения. Будучи всего на пять лет старше Майкрофта, он пробился на самый верх благодаря протекции Рудольфа Холмса и был ему безусловно предан. Более того, в досье от руки было приписано, что, по неподтвержденным данным, он состоит с Рудольфом в отношениях сексуального характера. При одной мысли об этом Гермиона испытывала приступ отвращения, но не могла не понимать — если это так, то он будет всеми силами защищать своего… возлюбленного.

Головной болью была и леди Смолвуд — единственная женщина в тайном совете, очень амбициозная и стремящаяся добраться до самых вершин власти. Для нее смена власти невыгодна — она предпочла бы подождать, пока немолодой Рудольф уйдет в отставку, и попытаться занять его место самостоятельно.

Проблема была в том, что именно на этих двоих было нельзя воздействовать магически — им предстояло работать вместе с Майкрофтом долгие годы, а значит, их поддержка должна быть реальной.

Решения пока не было.

После короткого обеда совещание пришлось закончить — Кингсли ждали неоконченные дела в Департаменте международных отношений, а Гермиону — общение с Джимом.

Она аппарировала к нему в квартиру — и почувствовала, как против воли на лице возникает улыбка. За прошедшее с их последней встречи время он украсил свою комнату простыми, но яркими рисунками магического мира, зарисовками, в которых Гермиона не могла не узнать их с Гарри и Роном приключения.

— Когда ты успел?

Джим вылез из-за письменного стола, сдвинул в сторону кипы бумаг и довольно сообщил:

— Я решил не спать! И стараюсь не есть — вот и весь секрет.

Гермиона оглядела его, не обнаружила никаких признаков истощения и рассмеялась. Джим скорчил обиженную рожицу, но тут же снова улыбнулся и спросил:

— Кого покажешь мне сегодня?

От его энтузиазма становилось тепло на душе — особенно после стылой, бездушной политики.

В этот раз Гермиона решила не вести его в очередное волшебное место, а расположилась в его комнате, зажгла несколько негорячих волшебных костерков, чем привела Джима в бесконечный восторг, и продолжила свой рассказ. Джим снова конспектировал, и его глаза блестели лихорадочным возбуждением — особенно когда она, как-то забыв о проблемах, рассказывала ему о схватке с троллем, а потом — о пути к философскому камню.

Именно события их первого курса Джим решил сделать основой первой книги, поэтому требовал все больших подробностей — о замке, об учениках, о профессорах и о заклинаниях. Когда Гермиона продемонстрировала ему чары левитации, он вдруг резко погрустнел. Перемена выражения на его лице была настолько заметной, что Гермиона сразу спросила:

— В чем дело, Джим?

— Какая жалость… — сказал он негромко, — что я не владею магией.

И вдруг резко снова улыбнулся шальной улыбкой и спросил:

— Можно подержать твою волшебную палочку? Пожалуйста?

Гермиона вздохнула и ответила:

— Нет. Не могу, прости. Это… не знаю даже, как объяснить, но это очень личное. Мы не даем свои волшебные палочки другим.

Джим пожал плечами:

— Я так и думал. Но попробовать стоило.

Морщинка между его бровей разгладилась, и он уже собирался задать новый вопрос, как Гермиона неожиданно для себя сказала:

— Давай после выхода книги. Я морально подготовлюсь, а ты…