Сферы влияния

Сферы влияния. Глава двадцать первая

Тишина в кабинете стала звенящей и одновременно вязкой, у Гермионы от этой тишины заболели уши и заслезились глаза. Она подняла все окклюментные щиты, но почему-то не смогла закрыться целиком. Если бы Майкрофт Холмс был обычным человеком, подверженным эмоциям, то можно было бы сказать, что он в ярости. Это была ледяная сила, замораживающая, страшная. Несколько мгновений Гермионе казалось, что она не выдержит давления, но вдруг лёд исчез. Майкрофт взял себя в руки, зрачки чуть уменьшились, показалась голубая радужка. Взгляд из бешеного стал обычным, внимательно-спокойным, плотно сжатый рот расслабился. Как будто ничего не было.

— Мистер Малфой, — проговорил Майкрофт задумчиво, — полагает, что может оказывать давление на британское правительство.

Гермиона сказала бы, что в письме нет угрозы правительству, только лично Майкрофту Холмсу, но не сумела заставить себя произнести ни слова. На горле будто удавку затянули. Сердце защемило от детской, иррациональной обиды. Она не ожидала чего-то другого. Хотя нет, ожидала: увидеть хотя бы тень ревности. А если не ревности, то злобы на то, что Малфой сделал с ней. Даже отстранённого и почти равнодушного комментария о том, что Малфой перешёл черту, было бы достаточно.

Холмс встал из кресла, отложил письмо и сложил руки перед грудью в знакомом молитвенном жесте. Гермиона осторожно взяла чашку и сделала несколько глотков, смачивая совершенно высохшее горло. Думалось, что чай окажется ледяным, но нет — он по-прежнему оставался горячим.

Майкрофт прошелся по кабинету и остановился в шаге от Гермионы. Она сумела удержаться и не запрокинуть голову, но даже его тень, упавшая ей на колени, как будто подавляла. Чай закончился слишком быстро, она собралась отставить чашку, но Майкрофт перехватил её, удивительным образом умудрившись не коснуться её пальцев. Сам поставил на стол и налил свежего чаю. Гермиона сосредоточилась на том, как двигаются его руки, придерживая фарфоровую крышку или поднимая за витую ручку молочник.

Лёгкий аромат его одеколона был очень близко, но к нему примешивался какой-то ещё незнакомый запах. Ментол, лёгкая горечь — в тот момент, когда Майкрофт протянул ей чашку с чаем и отошёл к другому краю стола, она узнала этот запах и спросила нервно:

— Вы курите?

Чай был светло-бежевым, от настольной лампы по нему пробегал блик. Пожалуй, блики в чашке ещё никогда не казалась Гермионе таким увлекательным зрелищем. Во всяком случае, она не могла от него оторваться.

— Я не замечал, что у вас настолько… тонкое обоняние, — проговорил Майкрофт сухо. — И нет, не курю.

Гермиона заставила себя поднять глаза от чашки, но лицо Майкрофта было совершенно нечитаемым. Слова про тонкое обоняние ударили больно, напомнив о том, что, пользуйся она этим обонянием лучше, она избежала бы «Амортенции».

— Недостаточно тонкое, — сказала она.

Знал ли Майкрофт о существовании любовных зелий? Гермиона никогда не упоминала их при нём, но она была не единственным источником его знаний о волшебном мире. И, увидев её с Малфоем, он вызвал на помощь Гарри, как будто знал, что помощь может быть нужна.

— Как вы узнали, что?..

«Что это было не добровольно?», — осталось непроизнесённым.

Бровь Майкрофта взлетела вверх. Он без слов уточнял: «Вы действительно желаете, чтобы я ответил на этот вопрос?». Она не желала. Более того, дорого дала бы, чтобы не знать его мотивов и хода мыслей. Но вместо того, чтобы дать ему это понять, решительно кивнула.

— Даже если не учитывать… магические факторы, — проговорил он, — ваше поведение было нехарактерно для вас и неестественно.

Это прозвучало почти оскорбительно. Так, словно она была объектом изучения, все реакции которого были достоверно известны.

Майкрофт всё так же стоял, но опёрся рукой о стол и начал выстукивать пальцами неровный ритм. Это, пожалуй, выглядело жутковато: только сейчас Гермиона поняла, что ни разу не видела, чтобы старший Холмс позволял себе настолько ослабить контроль.

— Если бы речь шла о мире обычных людей, — продолжил он, — я предположил бы действие химического афродизиака, но уверен, что у волшебников есть более… тонкие решения.

— Любовные зелья, привороты.

Пальцы замерли, пропуская несколько ударов и сбивая ритм.

— Разумеется.

Гермиона сглотнула, допила вторую чашку чая и спросила о том, с чего стоило начать разговор и с чего, конечно, начал бы сам Майкрофт:

— Что такое Шерринфорд?

— Не то, что входит в сферу вашей компетенции… или ответственности, — отрезал Майкрофт.

— Зато входит в сферу моих интересов, — Гермиона тоже встала из кресла — сидеть стало неудобно, её начало лихорадить, вся кожа зудела как от сильного напряжения, а в горле встал тугой солёный ком. — Ради информации о нём мистер Малфой пошёл слишком на многое.

Майкрофт пожал плечами:

— Вам не стоит думать о Шерринфорде. Это совершенно секретная информация. Мистер Малфой… — он поджал губы, — получит ответы на свои вопросы непосредственно от меня.

Гермиона хотела иронично усмехнуться, но вместо этого нервно всхлипнула и сказала:

— Он просто покопается у вас в голове, и всё, — и тут же поняла, какую сказала глупость. Мерлин, кажется, события последних дней не лучшим образом повлияли на её здравый смысл. Если бы Малфой мог влезть в голову к Майкрофту, он давно сделал бы это — и Гермиона не была бы нужна. Более того, если бы он мог взять Холмса под «Империус», то уже взял бы. Но он этого не сделал — почему?

Потому что у Майкрофта есть система защиты, наверняка завязанная на рассредоточении информации.

Майкрофт ничего не ответил, наверняка видя, что она уже и сама нашла нужные ответы.

— Я не советую вам… беспокоиться о моей безопасности, — заметил он.

Если только она не сошла с ума, это значило: «Я тронут вашей заботой, но с этим вопросом разберусь сам». Гермиона кивнула, хотя знала точно — она не оставит в покое ни Шерринфорд, ни Малфоя. Ей было плевать на Шерринфорд — но ради того, чтобы узнать о нем хоть что-то, Малфой рисковал собственными мозгами. А значит, эти сведенья ему дороги. И Гермиона скорее съест свою волшебную шляпу, которую не надевала курса со второго, чем позволит ему их получить.

Снова повисла опасная тишина.

— Полагаю, — сказал Майкрофт спустя некоторое время, — вам стоит отдохнуть. Если желаете… — он сделал длинную паузу, как будто сомневаясь в том, что хотел сказать: — Гостевая комната в вашем распоряжении.

Гермиона сжала пальцами спинку кресла, ища в ней опору, в которой так отчаянно нуждалась, и уточнила:

— В вашем доме ведь нет гостевых спален?

Губы Майкрофта дрогнули, в глазах мелькнул призрак настоящей улыбки.

— Тем не менее, — ответил он. Сейчас его взгляд не был ни холодным, ни пугающим. Он смотрел почти так же, как в ту странную ночь, когда они ужинали вдвоем в Кардиффе и смеялись над перипетиями маггловский истории.

Гермиона знала, что нужно отказаться. Она могла переместиться к себе домой в считанные секунды и как следует выспаться на своей кровати. Или хотя бы попробовать это сделать. В крайнем случае, если одиночество в собственном доме, с которым она, однако, справлялась на протяжении всего дня, станет совершенно невыносимым, она сможет отправиться к Гарри на площадь Гриммо — он поймёт и велит Кикимеру приготовить ей комнату наверху.

Майкрофт не был тем человеком, у кого дома стоило ночевать. Тем более, не стоило ночевать в его собственной спальне. Она ещё крепче вцепилась в спинку кресла.

— Меня это никоим образом не стеснит, — сказал он светским тоном, наверняка видя её растерянность и читая её сомнения так же легко, как если бы они были отпечатаны крупным шрифтом у неё на лбу, — учитывая ситуацию в Корее и перестановки в Белом доме.

Даже самой себе было страшно признаться в том, что она хочет согласиться. Комната Майкрофта была неприветливой, безликой, но безопасной. И если ночью, во сне, к ней снова придёт Малфой, а взбудораженное бессознательное пробьёт окклюментные щиты и выплюнет на поверхность проклятую гостиную Малфой-мэнора, она будет знать, что не одна. Да, Майкрофт будет на другом этаже, через много стен и комнат, но он где-то будет.

«Грейнджер, хватит», — Гермиона почувствовала, что задыхается, костяшки пальцем побелели, ком в горле стал ещё омерзительней. «Не смей реветь, ради Мерлина! Грейнджер», — шпоры не помогали, щиты трещали и плавали, дышать было нечем, а сердце гулко колотилось где-то в ушах. Просто приступ истерики, реакция на стресс— нужно взять себя в руки. Улыбнуться. Поблагодарить за предложение. Может, отважиться на шутку о пользе сна и преимуществах подушки перед письменным столом.

Она не могла. Было время, когда она очень боялась, что Майкрофт увидит её слабой и поймет, насколько она не подходит для сложных политических игр. Но это прошло очень давно.

Зажмурившись, она беззвучно плакала, и только в голове билась строчка откуда-то: «Сказать мне: «Не плачь», — было всё равно, что сказать огню: «Не гори». Слезы бежали по щекам, в носу хлюпало, но остановиться она не могла.

Звякнул фарфор, раздался плеск.

— Ваши эмоции понятны, — заметил Майкрофт. Гермиона полагала, что они понятны ему примерно так же, как взрослому — рёв ребёнка из-за отобранной игрушки, свысока. В который раз она рыдала перед ним? В третий? В четвёртый?

— Ваша нервная система продолжительное время испытывает значительные нагрузки, которые не могут не сказываться на физиологических реакциях.

Если бы не слёзы, она бы засмеялась. Он говорил тоном лектора, объясняющего простейшую тему.

— Тремор рук, слабость, слёзы, возможно, повышение температуры и артериального давления… — продолжил он, и Гермиона не выдержала и оборвала его:

— Хватит.

Говорить было тяжело, и голос звучал надсадно. Она закашлялась, несколько раз сглотнула и собралась вытереть слёзы руками, но Майкрофт потянул ей платок — точно такой же, как в прошлый раз, тёмный, льняной.

— У меня уже есть один такой, — сказала она, вытирая лицо.

— Я знаю, — согласился Майкрофт. Гермиона нашла в себе мужество посмотреть ему в лицо. Конечно, увидела только маску вежливого внимания.

— Комната вас ждёт. Думаю, за прошедшие… — он глянул на часы в углу, — семь минут её успели подготовить.

На столе стояла свеженалитая чашка чая. Под пристальным взглядом Майкрофта Гермиона выпила её небольшими глотками, практически не чувствуя вкуса, и спросила:

— Курение успокаивает?

Майкрофт потёр подбородок.

— Нет. Дает иллюзию спокойствия.

— Тогда зачем?

Она не была уверена, что он ответит, но он сказал:

— В иллюзиях есть своя прелесть, — а потом предложил: — Дать вам снотворного?

— Лучше не надо. Слишком много зелий в последнее время.

Майкрофт не стал настаивать и произнес:

— Доброй ночи, Гермиона.

Она пыталась найти подходящие слова, но тщетно. Поблагодарить? Едва ли она могла назвать благодарностью то, что испытывала. Извиниться за очередную истерику? Это была не та тема, которую вообще стоило обсуждать. Сказать, что ей неловко занимать его спальню? Она никогда не произнесла бы этого вслух.