Сферы влияния

Границы дозволенного. Глава двенадцатая

Человеческий мозг — как неоднократно отмечали мастера легиллименции и авторы работ по ментальной магии, — не походил на книгу, он не был организован линейно, у мыслей не было начала и конца. Скорее он напоминал город с сотнями запутанных улиц, тоннелями, домами, подвалами и мостами, и сориентироваться в нем было непросто. Мозг магглов читался легче — но только благодаря тому, что у них не было природной магической защиты. Попав в разум Грейвза, Гермиона привычно сделала серию глубоких вдохов и коротких выдохов, увеличивая концентрацию, и словно бы пошла по главной улице — вслед за теми мыслями, которые сейчас обдумывал сам Грейвз.

Его сегодняшний день был непростым — перед глазами Гермионы мелькали отчеты, звонящий мобильный телефон, расплывчатые строчки текста на экране компьютера, на границе восприятия слышалось жужжание какой-то техники и тонкий беспокойный голос. Но он недолго предавался воспоминаниям — почти сразу их сменили едва различимые образы. Черный шейный платок — шелковый, заколотый золотой булавкой. Шея — со светлой кожей. Манжет рубашки. Запонки с рубинами. Стук металлического о деревянное. Грейвз дернулся — и Гермиона едва удержалась в его сознании. Он поднялся с постели, подошел к шкафу и быстро переоделся, особое внимание уделив сочетаемости галстука и пиджака и ровности стрелок на брюках. Гермиона пыталась отвернуться — при мысли о том, что она подглядывает за человеком, ее охватывало чувство стыда, — но это было невозможно: ей нужно было остаться в его сознании, поэтому ослаблять концентрацию было нельзя. Она была вынуждена вместе с Грейвзом осмыслить и оценить, насколько приятно прикосновение ткани рубашки к голому телу, вдохнуть аромат духов, уловить тянущее беспокойство, возникшее, когда он застегивал брючный ремень.

Одевшись и внимательно вглядевшись в зеркало, Грейвз счел свой вид удовлетворительным и поспешно покинул комнату. Гермиона шмыгнула следом за ним сначала по лестнице вниз, потом — наружу через дверь, и, наконец, в машину.

Это было страшно — забираться на сидение, где на нее в любой момент могли наткнуться, — но упустить шанса было нельзя. Если она правильно уловила ход его мыслей, он собирался на встречу с Рудольфом, и на этой встрече можно было попробовать переменить ситуацию в их пользу.

Грейвз — целиком и полностью человек старшего Холмса и предан ему до мозга костей, но его преданность основана не на уважении и даже не на благодарности, а на любви. Сцепив зубы и надеясь не выдать своего присутствия, одновременно с этим не покидая сознания Грейвза, Гермиона напряженно размышляла. Идея лежала на поверхности, буквально крутилась под носом.

Шофер слишком резко затормозил на переходе, Грейвз прошипел сквозь зубы:

— Болван! — а Гермиона едва сдержала восклицание. Кажется, она только что поймала идею за хвост. И это, безусловно, была худшая идея на свете.

Если Грейвз поддерживает Холмса из любви — надо было разрушить эту любовь, вызвать в нем жажду мести. Но Гермиона приходила в ужас при мысли о том, что должна будет сделать это. Да, ей не нравилось даже думать о том, что мужчина может испытывать к мужчине романтическую привязанность, однако любовь, какой бы она ни была, всегда казалась Гермионе очень важной, ценной. Она не успела вполне ощутить угрызения совести — тихо качнувшись, машина остановилась на Мерилебоун-роад. Грейвз вышел на улицу, и Гермиона выскочила следом и, не обращая внимания на мелкий дождь, пошла за ним — к дверям роскошного ресторана. Швейцар чуть поклонился Грейвзу, впуская его внутрь, и едва не прищемил невидимой Гермионе плечо.

Это был ресторан того уровня, который Гермионе всегда казался недоступным. Даже имея достаточное количество денег, чтобы заплатить за ужин здесь, она едва ли осмелилась бы зайти внутрь — ее пугали швейцары, богатая обстановка, бокалы из тонкого хрусталя и официанты во фраках.

Грейвз, напротив, чувствовал себя здесь очень комфортно — он, почти не останавливаясь, скинул на руки подлетевшему к нему мужчине тяжелое и успевшее немного намокнуть пальто и сообщил:

— Меня ожидает мистер Холмс.

Возможно, Гермионе показалось, но на лице мужчины — по-видимому, метрдотеля или администратора, — промелькнуло странное выражение, близкое к испугу, и он, споро передав пальто одному из официантов, жестом предложил Грейвзу следовать за ним — по широкой лестнице в небольшой уютный кабинет, отделанный красным деревом. За накрытым на две персоны столом уже сидел Рудольф Холмс.

Вживую этого человека Гермиона видела впервые и была удивлена — он не производил сильного впечатления. В нем отсутствовала пугающая холодность Майкрофта, не чувствовалось и обаяния гениальности, присущего Шерлоку. Рудольф выглядел совершенно обычным — ничем не лучше и не хуже нескольких сотен, а то и тысяч офисных работников, обитающих в Лондоне и носящих черные костюмы.

После того, как администратор впустил Грейвза и, деликатно прикрыв за собой дверь, ушел, Рудольф встал из-за стола, аккуратно промокнул рот салфеткой — и в тот же момент Грейвз преодолел разделявшее их расстояние в несколько футов и прижался губами к его губам. Гермиона едва не охнула и была вынуждена закусить руку, чтобы не быть услышанной. Нужно было принимать решение — прямо сейчас. Воздействовать на самого Грейвза было не только бесполезно, но и опасно — Рудольф умен, если он поймет, что его возлюбленный ведет себя неестественно, он легко догадается о магическом вмешательстве. Воздействие на свое сознание он тоже, вероятнее всего, сумеет разгадать — особенно существенное. Но вот едва ощутимое — едва ли.

«Мордред, — пробормотала она беззвучно, — хватит уже. Сделай то, что должна!».

Легкий «Конфундус» ударил в висок Рудольфу, и тот отшатнулся в сторону, на лице его возникло неприятное брезгливое выражение, и он спросил резко:

— Новые духи? Чудовищный запах.

Брови Грейвза приподнялись вверх, и он уточнил:

— Ты не здоров?

— Я в полном порядке, — Рудольф опустился обратно и предложил: — пообедаем?

Грейвз сел напротив него, явно удивленный, но быстро взял себя в руки и принялся отдавать должное обеду, демонстрируя при этом великолепные манеры и ни на мгновение не сомневаясь, куда положить чистую льняную салфетку, как брать винный бокал и как достать устрицу из раковины. Рудольф, некоторое время сидевший все с тем же недовольным выражением лица, которое появилось у него после заклинания, вскоре пришел в себя и тоже приступил к обеду, а Гермиона коснулась пальцами кулона-портала и перенеслась ко входу в Министерство, откуда со всех ног, едва успев сбросить дезиллюминационное заклятие, кинулась в кабинет к Тревису, у которого обосновались и работающие над проектом невыразимцы.

Ей повезло — оба были на месте, в отличие от хозяина кабинета.

— Мисс Грейнджер? — спросил тот, который казался чуть выше и как будто плотнее своего коллеги. — Все в порядке?

— Не совсем. Срочно нужна Амортенция. Универсальная. Не более пяти процентов крепости.

Раздобыть полузапрещенное зелье было несложно, но долго. Гермиона могла бы сварить его сама или обратиться к профессору Слизнорту — но это заняло бы две недели. Купить Амортенцию на рынке тоже было можно — но под заказ. Никто из торговцев не рискнул бы выставить ее на прилавок. У Отдела тайн таких ограничений не было. Невыразимцев не интересовала степень разрешенности зелья или препарата — и никому бы в голову не пришло проводить обыски в их лабораториях.

Второй невыразимец — более худой и даже, кажется, сливающийся с фоном, медленно кивнул и спросил:

— Для маггла?

Гермиона кивнула.

Невыразимец задумчиво кивнул и растворился в воздухе — безо всякого хлопка, оповещающего об аппарации, и без портального свечения. Второй снова опустил голову к бумагам, с которыми они оба работали.

— Позже подготовьте расписку о получении и использовании, мисс Грейнджер, — донеслось сзади — невыразимец уже вернулся и, стоя у порога кабинета, протягивал ей флакончик.

Гермиона схватила флакончик и порталом вышла наружу и, вновь скрывшись под чарами, переместилась к дверям ресторана.

За те десять минут, что она отсутствовала, Грейвз и Холмс не успели даже закончить обед — судя по еле слышному разговору и едва различимому стуку вилок о тарелки и бокалов — друг о друга. Гермиона вытащила палочку и приготовилась. Амортенция была опаснейшим зельем — и не случайно. Она не создавала любовь — это не под силу никакому волшебству, — но вызывала весьма сильное увлечение. И, в отличие от обычных любовных напитков, не требовала никаких дополнительных приготовлений. Не нужно было готовить ее на основе крови или волос того, кого требовалось приворожить, не нужно было ее определенным образом заготавливать — только подать, собственноручно, желаемому объекту. К счастью, Грейвз и Холмс встречались в ресторане — то есть именно там, где люди подают еду и питье людям. Не заходя внутрь, Гермиона дождалась официанта, на подносе которого стояла бутылка вина и два бокала, и, уже не колеблясь, скомандовала:

— Империо.

Волна чужой воли прошла вверх по руке до ума, обожгла, но тут же растворилась приятным теплом, едва заметно кольнув кончик языка.

Гермиона вложила официанту в руку флакончик и приказала:

— Капни в один бокал.

Официант подчинился совершенно спокойно. Капля зелья была почти незаметна на самом дне бокала.

— Замени бокал мистера Холмса, старшего из двух мужчин, на этот. Его бокал уже испачкался.

— Надо заменить бокал мистера Холмса, он уже испачкался, — послушно проговорил официант и открыл дверь кабинета. Гермиона прошла внутрь и притаилась в углу.

Официант аккуратно и почти незаметно заменил бокалы и разлил вино, оно смешалось с Амортенцией, едва заметно вспыхнув, и Холмс как-то рассеянно, пребывая в задумчивости, взял бокал за ножку и сделал глоток.

Повернул голову к официанту. Со своего места Гермиона видела, как расширились его зрачки, а лицо, до сих пор невыразительное, стало почти приятным, приобретя мягкость и выражение сдерживаемой нежности. Поставил бокал на стол, протянул руку и одним пальцем коснулся запястья официанта. Грейвз выдохнул сквозь зубы, а Гермиона во второй раз за вечер коснулась портала и вернулась в Министерство.

Теперь оставалось только ждать.

Оставшаяся неделя до встречи с Майкрофтом для Гермионы слилась в один кошмар.

Она думала, что переступила через свои принципы еще шесть лет назад, когда стерла родителям память. Или, в конце концов, пару недель назад, когда осознанно согласилась начать игру в политику под руководством Кингсли.

Но, как выяснилось, до сих пор ее совесть спала крепким сном — потому что никакие сомнения не могли сравниться с теми угрызениями, которые она испытывала сейчас. Ей казалось, что именно теперь она совершила нечто непоправимое — вторглась в личную жизнь двух людей и магией начала ее разрушать. Не для спасения чьих-то жизней и не для достижения общего блага, а для того, чтобы добиться своей цели — причем в этот раз цель была крайне далека от спасения человечества.