Сферы влияния

Уровни доступа. Глава восьмая

Ехали недолго — не дольше пятнадцати минут, но за это время Гермиона как следует успела разозлиться. Это была глупая и нелепая шутка — предлагать ей ехать на машине вместо того, чтобы назначить встречу и указать место. Единственное, что могло бы в некотором роде оправдать Майкрофта — это какая-нибудь резкая смена дислокации.

И действительно, автомобиль остановился возле дома, менее всего на свете подходившего Майкрофту Холмсу. Это был дом номер сорок четыре по фешенебельной Белгрейв-роад, совсем недалеко от Итонского сквера: тихое место, где не вершатся судьбы государств и не меняется ход истории. «Причуда», — пробормотала себе под нос Гермиона, но ощутила безотчетное волнение. Она совершенно не могла себе вообразить Майкрофта поднимающимся по пяти белым ступеням и толкающим изящную дверь с золотой отделкой и круглой ручкой в центре. И назначить ей встречу в таком месте — для этого требовалось слишком уж хорошее чувство юмора, а Майкрофт был его лишен напрочь.

Однако кому бы ни принадлежала машина, он захотел с ней, Гермионой, встретиться. Неприятная горечь подкатила к горлу — подумалось, что есть человек, у которого чувство юмора, пусть и черное, развито превосходно, и какими ресурсами он обладает, неизвестно.

Водитель остановился и помог Гермионе выйти из машины, после чего жестом указал на дверь. Волнение усилилось еще больше, когда над дверью Гермиона не увидела ничего похожего на глазок камеры видеонаблюдения, зато явственно ощутила холодок магической защиты. Машина отъехала, а Гермиона, опустив руку в карман пальто и нащупав палочку, открыла дверь.

Холл бы странным — слишком большой для типичного лондонского дома, в два этажа высотой, широкий и просторный. На полу лежал толстый темный ковер, светильники-рожки были чуть приглушены и давали совсем немного света.

— В гостиную! — раздался женский голос, достаточно низкий и смутно-знакомый, словно из сна.

Не отпуская рукоятки палочки, Гермиона прошла в единственную приоткрытую дверь — и едва не ослепла от белоснежной симфонии. В комнате все — и мебель, и ковер на полу, и занавески с ламбрекенами — были светлыми, от кипенно-белого до мягкого бежевого.

Но еще до того, как Гермиона принять хоть какое-то решение, в гостиную впорхнула — иначе и не назвать эту легкую, плавную походку -женщина. Ей могло быть от тридцати до сорока двух — на первый взгляд. Темные, но не черные, а с каким-то рыжеватым отливом волосы были тщательно уложены в замысловатую улитку, а на лоб спадали мягкими завитками. Тонкая шея с узкой, выдающейся вперед трахеей держала гордо посаженную голову. Кремовое платье с маленьким рукавом, никакой обуви… На мгновение окклюментные щиты прогнулись под давлением — но быстро восстановились, и Гермиона смогла разглядеть женщину под природными чарами вейлы.

За прошедшие годы ее черты изменились. Исчезли последние остатки девичей мягкости, линия подбородка из плавной стала жесткой, хотя и сохранила привлекательность. Кожа была все такой же белоснежной и чистой, хотя возле глаз уже наметились морщинки — слишком ранние для ее лет.

— Когда мы виделись в последний раз, Габриэль, — произнесла Гермиона, — ты, кажется, собиралась в Штаты.

— Я там была, — ответила Габриэль, некогда носившая фамилию Делакур, но с тех пор как минимум дважды сменившая ее законным путем. — Но мне не понравилось. Их демократия — не больше, чем слова. Меня поставили на учет, — она сморщила хищный нос, — как сказали, для моей безопасности. А потом начали контролировать. Спасибо, я сыта по горло.

Габриэль Делакур, маленькую французскую девочку, Гермиона впервые увидела в тот страшный год, когда вернулся Волдеморт — она поддерживала на Турнире Трех волшебников свою старшую сестру, красавицу Флер. Рядом с ней это был сущий гадкий утенок — большеротая, с бесцветными волосами (у ее сестры они казались серебряными), тихая и незаметная.

Собственно, до тех пор, пока Рон вместе с Гарри не вытащил ее из озера, Гермиона ее и не замечала.

Во второй раз они встретились в «Норе», на свадьбе Билла и Флер, где Габи блистала и затмевала Джинни. Тогда Гермионе было не до гостей — слишком близко была опасность.

По-настоящему они познакомились в Париже, в Академии. Хорошенькая, с нежным овалом лица и какой-то странной, на грани с нечеловеческой грацией девушка специализировалась на истории искусств — и почему-то прибилась к компании студентов-менталистов.

Гермиона никогда ее не любила — из всех возможных сочетаний характеров именно их, пожалуй, было самым некомфортным. То, что нравилось Габи, раздражало Гермиону, а то, что Гермиона считала важным, Габи отвергала с презрением. И подругами они не были — в общем смысле слова. Но они общались полтора года, часто, плотно. И, пожалуй, именно ей Гермиона была обязана тому, что снова научилась улыбаться. Она не меньше, а порой и больше однокурсников, тонких знатоков человечески душ, заставляла ее вновь и вновь оживать, раздвигать плотную скорлупу отчаянья и безразличия. Она же научила ее пить огневиски и разбираться в винах.

И все же, когда Габи, так и не окончив программы, собралась в Америку и исчезла, Гермиона вздохнула с видимым облегчением, равно как и все ее знакомые.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Гермиона резче, чем хотела бы.

Габи прикусила нижнюю губу ровными белыми зубами, ее лицо стало внезапно очень неприятным и злым:

— Пытаюсь выбраться. Мне нужна твоя помощь, Эрмион*, — она по обыкновению исковеркала ее имя на свой манер — не потому что плохо говорила по-английски, а из каких-то личных соображений.

Гермиона опустилась на белоснежный диван и вздохнула, а потом заметила:

— У тебя своеобразный способ просить помощи у человека, с которым не виделась лет семь.

— Я не могла с тобой связаться. За мной в некотором роде следят, — Габи присела в кресло у камина. Мой камин контролируют. И сов тоже. Я не отважилась бы появиться в Косой аллее — на меня очень плохо действует Оборотное зелье. Так что найти тебя маггловским способом оказалось проще. И то, ты не представляешь, сколько сил я вложила во временные заклятия ненаносимости для дома и незаметности — для машины, — женщина еще раз вздохнула, опустила плечи, и Гермиона решительно, как плотоядного слизняка, раздавила поднимающуюся в душе жалость. Жалеть Габи она будет потом.

— Прости за это шоу, но я попала в большие неприятности, — она сделала паузу. — Мне нужен международный и неотслеживаемый портал.

Гермиона едва не подавилась, но удержала спокойное выражение лица и нейтральным тоном уточнила:

— А луны с неба тебе не нужно?

Габи наклонила голову ниже и добавила:

— Двухсторонний.

— Исключено, — отрезала Гермиона. — Даже не хочу знать, в какие неприятности ты влезла…

На самом деле, она хотела. То детское, неубитое чувство справедливости, стремление защитить обиженных и угнетенных, прорывалось сквозь заслоны здравого смысла. Габи — веселая, жизнерадостная, ищущая приключений и любви — сейчас была олицетворением всех угнетенных в этом мире, несмотря на дорогое платье, хорошо уложенные и окрашенные заклинанием волосы.

— Выслушай! — негромко, но с чувством воскликнула она, и Гермиона так и не встала с дивана. — Я думала, что в Америке мне будет хорошо. Но я почти сразу попала в резервацию. Это было ужасно, — она сжала руки в кулаки, — хотя, не важно. Я вернулась сюда и решила, что хочу жить для себя. Но… я заигралась. Влезла в то, во что не должна была лезть.

— Это я поняла, — пробормотала Гермиона, но жестом показала, что не перебивает и внимательно слушает.

— Я бы выбралась сама, но в последнее время у меня не хватает сил. Я всего лишь полукровка, чары вытягивают слишком много, — она грустно хмыкнула и добавила: — знаешь, что мне сказали недавно? «Не обижайтесь, но вы явно родились в восьмидесятые», — кого-то передразнила она, — Восьмидесятые! Я ведь семьдесят третьего! Осел! — она мотнула головой. — Но он прав, я стала стремительно стареть. В общем, мне нужно закончить здесь все — и исчезнуть как можно раньше.

Гермиона откинулась на спинку дивана с мыслью о том, что ни за что не позволит себя в этом втянуть. Габи и раньше играла — с мужчинами и женщинами, поддавшимися ее чарам. Волшебников она таким способом разве что иногда пугала, а вот богатые магглы часто становились ее добычей: осыпали ее деньгами, одевали в роскошные наряды. Похоже, теперь игра стала не интересной, а опасной.

Здравый смысл требовал сейчас встать, коротко попрощаться, аппарировать домой и выбросить Габриэль с ее проблемами из головы. Ей вполне хватало Джима, беспамятного Джона Смита, Нарциссы Малфой и, в конце концов, незаконченного исследования для монографии о прямом ментальном воздействии на сознание пациента с маниакально-депрессивным психозом в маниакальный период. А еще была космическая программа, которую требовалось обсудить с Майкрофтом, предстоящее Рождество — вполне достаточно.

Но, похоже, именно из-за этой неспособности отказывать в помощи Распределяющая Шляпа некогда отправила Гермиону в Гриффиндор. Потому что, вместо того, что было необходимо сделать, Гермиона спросила:

— Почему ты не обратишься к Биллу? У него связи не хуже моих.

Габи, конечно, не покраснела, но что-то мелькнуло в ее глазах, когда она ответила ровно:

— Мне лучше не показываться на глаза ему и Флер. Я… перешла черту, когда была у них в последний раз.

Объяснений не требовалось — очевидно, она решила очаровать Билла, а Флер категорически не поняла этого желания — и указала дражайшей сестренке на дверь. Причем в такой форме, что Габи не обратилась к ним даже в экстренной ситуации.

Гермиона сложила перед собой руки, повторяя излюбленный жест обои Холмсов. Габи нахмурилась каким-тот своим мыслям — но ничего не сказала.

— Давай ты расскажешь все по порядку, — произнесла Гермиона после минутной паузы. — А я решу, что с этим делать.

Облегчение собеседницы было заметно невооруженным глазом, и Гермиона уже могла не добавлять, что она еще ни на что не согласилась — это было бесполезно.

— Я вернулась три года назад, — проговорила Габриэль, — и решила обосноваться в Британии. Во Франции стало неуютно. После того, как наше Министерство начало политику всеобщего равенства, страну заполонили нелюди всех мастей, в том числе и чистокровные вейлы. Ты знаешь, как волшебница я не очень сильна, а пользоваться своими чарами рядом с чистокровками — себе дороже. В Лондоне было… спокойней.

Гермиона задумчиво кивнула, как-то отстраненно думая о том, что никогда не интересовалась положением нелюдей в Европе после принятия в две тысячи девятом году Европейской конвенции о правах. И тем, каково им жить в обновленной свободной Европе — тоже. А ведь когда-то она собиралась делать карьеру в области международного права.

— Я нашла себе место, профессию, — она усмехнулась, и стало ясно, что профессия так или иначе была связана с сексом — областью, в которой вейлы были безусловными специалистами. — В маггловском мире.

— Тебе повезло, что я уже не работаю в ДМП, — заметила Гермиона, — иначе твоя профессия продержалась бы недолго. Продолжай.