Сферы влияния

Часть третья. Сферы влияния. Глава первая

Дом Майрофта Холмса был, на первый взгляд, совершенно обыкновенным и почти ничем не отличался от ряда соседних домов, разве что стоял немного поодаль, а в остальном — тот же красный кирпич на стенах внизу, та же отделка в тюдоровском стиле на первом этаже (1).

И, несмотря на это, дом внушал опасение — он был спящим хищником, чьё чуткое ухо в любой момент могло уловить дыхание незваного гостя. Разбуженный, он уничтожил бы любого. Однако пока он спал, лишь изредка мигала красная точка камеры видеонаблюдения над дверью.

Гермиона закуталась в зимнюю мантию и зябко повела плечами, но не подняла палочку, чтобы применить согревающие чары, позволяя снегу падать на плечи, путаться в волосах и постепенно вытягивать из её тела те крохи тепла, которые ещё оставались.

Вечер был неожиданно холодным для середины декабря, порывы стылого колючего ветра проносились по улицам и устремлялись прочь в проулки, оставляя после себя только снежную крошку, клоки прелых листьев и ощущение опустошённости. Ветер вытягивал из души всё самое светлое. Как один большой невидимый мордредов дементор.

Она стояла у дома старшего Холмса уже сорок минут. Сорок три, если верить наручным часам — и всё не решалась переступить порога, хотя слова сбивающего следящую технику заклинания вертелись на языке. У того, чтобы работать на спецслужбы, есть и плюсы — например, заклинания, которые ещё не скоро опубликуют в «Новейших чарах и проклятиях» или в «Трансфигурации сегодня».

Но никакие чары не могли придать ей смелости и заставить сделать этот шаг, совсем короткий шаг через порог. Куда делась бесстрашная девочка, которая не колеблясь прыгнула в тёмный люк ради спасения мира от абстрактного зла? Где та девушка, которая бросила семью и всё, что было дорого, чтобы отправиться в смертельно опасное путешествие ради общего блага? Где она, та Гермиона Грейнджер?

Гермиона посмотрела на свои закоченевшие руки — даже в темноте было видно, что они трясутся, причём не только от холода. Они тряслись давно, чем бы она ни занималась. Хорошо, что она была мастером менталистики, а не зельеварения, не то с карьерой пришлось бы проститься.

«Давай, Грейнджер!», — велела она себе, стискивая немеющие пальцы в кулаки. Это понукание сработало, как и всегда, и вынудило её подойти к двери и провести палочкой снизу вверх, творя сложное заклинание. Камера ещё раз мигнула, и огонёк погас. Гермиона сглотнула горькую слюну и прошептала:

— Аллохомора.

Дверь открылась бесшумно, а Гермиона невольно вспомнила о том, что «Аллохомора» — заклятие воров. Она сейчас была вором, только собиралась не уносить, а возвращать похищенное. Раскаявшийся вор.

Всего раз Гермиона была в этом доме, но хорошо запомнила застеленный плотным ковром пол, канделябры и картины на стенах, широкую деревянную лестницу, а ещё, почему-то, полное отсутствие запахов. Дом был богато обставлен, красив, но стерилен и пуст. Наверное, на него накладывался отпечаток личности холодного владельца.

Ещё одно заклинание против слежки, и Гермиона беспрепятственно поднялась на второй этаж, где, как помнила очень хорошо, располагался кабинет. Толкнула дверь, вошла внутрь — и тут же услышала тихий щелчок, которые очень сложно было с чем-то спутать: так возводится курок.

Гермиона вскинула палочку наугад, но не рискнула колдовать, только вслушивалась в более ничем не нарушаемую тишину.

А потом по глаза ударил желтый свет, Гермиона зажмурилась, отшатнулась в сторону и услышала:

— Рад, что вы пришли, Гермиона.

Она чуть приоткрыла слезящиеся глаза.

Майкрофт сидел в своём кресле, закинув ногу на ногу, в руке у него был странный предмет, в котором Гермиона почти сразу узнала рукоятку зонтика. Только вместо самого зонтика располагалось вполне различимое пистолетное дуло.

Внимательно смерив Гермиону ничуть не изменившимся за прошедший год прохладным взглядом голубых глаз, Майкрофт кивнул своим мыслям, отложил пистолет на стол и поднялся на ноги.

Для него этого года словно не было — он был таким же, как в тот день, когда Гермиона забрала его воспоминания, даже две поперечные складки на лбу не стали глубже. Только костюм был другой, светло-бежевый. Гермиона несколько раз открыла рот и закрыла снова, силясь глотнуть воздух, но лёгкие как будто сжала стальная рука. Наконец, она сумела выдавить из себя:

— Откуда вы знаете моё имя?

Его воспоминания о ней и о мире магии лежали в сейфе, надёжно запечатанные ключом, но, тем не менее, он сказал ей: «Рад, что вы пришли, Гермиона», — как будто только что назначил встречу через кольцо с протеевыми чарами. Кто-то вернул ему память и, Гермиона не сомневалась в этом, этот кто-то был ей не друг.

Одиннадцать месяцев — столько времени прошло с памятного суда и ещё более памятного вечера после него. Одиннадцать месяцев Гермиона официально сотрудничала с Отделом тайн. Обвинение с неё сняли через два месяца, но огласки не было — просто в один из дней она получила извещение о том, что более ни в чём не обвиняется и вольна распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению.

Конечно, это была ложь, ни о какой свободе речи не шло, но груз обвинения больше не давил на плечи. Взамен же Гермиона была вынуждена взвалить на себя могильную плиту под названием «работа на спецслужбу».

В первый же день Гермионе показали заклинание сокрытия внешности, которое и делало всех невыразимцев безликими существами с голливудскими улыбками, а потом проводили к начальнику подразделения, в кабинет, дверь которого была превращена в дверь синей телефонной будки. Начальник, такой же человек без лица, энергично встряхнул руку Гермионы и представился:

— Кто, мистер Кто.

Несмотря на подавленное состояние, Гермиона хмыкнула и спросила:

— Это «Тардис»?

Комната была тоже безликой и типичной. Мистер Кто тусклым голосом невыразимца сообщил:

— Разумеется. Добро пожаловать на борт. Не переживайте, мы все здесь немного безумцы. И раз уж у нас нет лиц, имен и голосов, мы можем позволить себе маленькие причуды. Ну-с, как вы назоветесь?

— Почему так много Эвансов и Браунов? — вместо ответа спросила Гермиона, тщетно пытаясь разглядеть истинный облик мистера Кто.

— Это представители, — как-то пренебрежительно отозвался мистер Кто. — Учёные не бегают по министерству, сами понимаете.

— Значит, вы учёный, — протянула она задумчиво.

— Если мир, мисс без имени, театр, то на этой сцене я пусть и не режиссёр, но хотя бы дирижёр оркестра. Правда, мы с музыкантами не всегда знаем, ставим оперу, балет или и вовсе пишем картину.

Мистер Кто прошёлся по кабинету — смахнул со стола несуществующую пылинку и спросил, словно и не прерывал своей странной мысли:

— Так что мы ставим?

В другой ситуации Гермиона посмеялась бы от души. Неудивительно, что где-то здесь нашла себя Луна Лавгуд — место безумное, ей под стать. Но самой Гермионе было совсем не до веселья, так что она ответила вяло:

— Я менталист. Но вы и сами это знаете.

Мистер Кто нарочито довольно потер руки:

— Конечно, знаем. Если бы вы так удачно не попали в неприятности, клянусь Мерлином, мы бы вам их организовали — так нам вас не хватало.

На это Гермиона улыбнулась. На самом деле, она была бы рада обвинить во всех своих проблемах загадочных злодеев, а не собственную безмозглость, но не выходило.

— У вас для меня конкретное дело?

Лицо мистера Кто, конечно, не изменилось, но Гермиона почувствовала, что он стал серьёзен.

— И да, и нет. Да — потому что есть проблема, которую нужно решить уже сейчас, и с которой не справляются остальные. Нет — потому что проблема вторична, она — всего лишь верхушка большого айсберга. И чтобы изучить то, что таится под водой, потребуются многие годы.

Так Гермиона впервые в жизни увидела существо, называемое «обскуром» — ребёнка, психику которого дотла выжгла дикая, неконтролируемая, подавляемая магия.

Эти одиннадцать месяцев дались ей непросто, но здесь, в кабинете Майкрофта Холмса, так похожем на его кабинет на Уайт-холл, легко было представить, что ничего не было.

— Откуда вы знаете моё имя? — повторила Гермиона, не получив ответа. Майкрофт улыбнулся своей обычной кислой улыбкой:

— Ваше имя, пожалуй, было ключевой зацепкой при восстановлении воспоминаний. Вы оставили мне немного — только общие сведения о существовании магии, несколько моих собственных записей в блокноте и это, — он поднял правую руку, демонстрируя кольцо.

Возможно ли это? Мог ли Холмс действительно восстановить воспоминания самостоятельно?

— Объясните, — сказала она твёрдо, не опуская палочку. Сердце колотилось часто и глухо в предчувствии опасности. Будь её воля, она не возвращала бы Майкрофту воспоминания, которые могли легко его уничтожить, но недавние происшествия заставили её передумать. Но если Майкрофт сам вспомнил обо всем произошедшем (что невозможно, немыслимо!), то всё в корне меняется.

Майкрофт поджал губы и жестом предложил Гермионе сесть в кресло напротив его стола. Гермиона отказалась, и он негромко заговорил, сложив перед собой ладони в истинно холмсовской манере:

— Разумеется, я помню не всё, более того, сведения, которые мне удалось получить, это не воспоминания как таковые, а ряд логических цепочек. Это кольцо… — он чуть приподнял одну бровь, — не снималось много лет, остался след. Однако то, что я помнил о его происхождении, было… абсурдно.

Воспоминание о кольце было одним из тех, которые создавал разум Майкрофта самостоятельно, Гермиона только проверила, как оно прижилось.

— Почему?

— Я не мой брат. Мне не свойственно привязываться к вещам. Чтобы проносить кольцо десять лет, не снимая, у меня должна была быть… причина.

Гермиона опёрлась рукой о кресло. Воспоминания, реальные воспоминания Майкрофта были в этом кабинете, за стеной, и нужно было немедленно вернуть их, но как специалист и ученый, она никогда бы себе этого не простила. Маггл восстановил память после «Обливиэйта» — и она не могла не попытаться понять, как он это сделал и что именно вспомнил.

— Что вы помните?

Майкрофт прищурился, его глаза потемнели от сдерживаемого раздражения, но он не позволил себе проявить его и мгновенно вернул на место маску добродушия, после чего медленно сказал:

— Очевидно, мы с вами сотрудничали достаточно часто и по большому ряду вопросов. Полагаю также, что именно вы были причастны к спасению моего брата с крыши госпиталя святого Бартоломея. Объяснение, которое у меня было, не удовлетворяло меня до конца.

— Что ещё?

Майкрофт говорил почти пятнадцать минут, аккуратно, метко разнося в пух и прах каждое поддельное воспоминание. Его мозг работал с невероятной скоростью и поразительной точностью, улавливал мельчайшие детали. Ошибка в порядке предметов на столе, одно-два неподходящих слова, мышечные реакции — он словно просматривал воспоминания в омуте памяти. Он уничтожал её работу, а Гермиона не могла смотреть на это без восхищения.