Сферы влияния

Границы дозволенного. Глава одиннадцатая

Джинни первой нашла в себе силы спросить:

— В каком смысле?

Гарри и Аврорат ассоциировались друг с другом у всех очень прочно — он стремился к карьере аврора с пятого курса, подтянул ради этого ненавистное зельеварение, пропадал на работе сутками — и вдруг решил все бросить?

— Почему, дружище? — осторожно спросил Рон, словно опасаясь, что Гарри сейчас обратится в чудище и начнет крушить гостиную.

Он ни в кого не обратился, а спокойно пояснил:

— Потому что это не мое. Я хочу спасать людей, а не волочь их на допросы, — поймав удивленный взгляд Гермионы, но стушевался и добавил менее уверено: — я не сам догадался. Только после разговоров с Дереком. С целителем Смеллвудом.

— Это его идея? — спросила Гермиона.

— Нет, — тут же покачал головой Гарри, — он только спросил меня, доволен ли я результатами своих трудов, а потом… Я уже сам думал об этом. Я… мне лучше не пользоваться непростительными заклятьями, не встречаться с дементорами и не… — он попытался подобрать слова, — в общем, я и так — тот еще псих. Лучше не усугублять.

Пока Рон и Гермиона осмысливали новость, Джинни взяла Гарри за руку и сказала:

— Ладно. Думаю, не худшая идея. Чем займешься? Может, отдохнешь немного? Мы могли бы заняться ремонтом этого дома…

— Не сейчас, — он сжал ее руку в ответ, и, хотя жест был совершенно невинным, Гермиона почувствовала желание отвернуться, словно увидела что-то слишком личное, — мне нужно дело, которое как следует загрузит мой мозг. И я… — он вздохнул, — я уже подал прошение принять меня на курсы целительства в больнице св. Мунго. Дерек согласен лично заниматься со мной зельями и ментальной магией, а с чарами у меня все отлично. И… я получил от них ответ сегодня. С понедельника я начинаю учебу.

— Целитель… — протянул Рон. — Офигеть.

Гермиона выдавила только:

— Здорово, Гарри.

Она была поражена — и не была уверена в том, что ей самой хватило бы мужества на подобное. Пять лет отдать любимому делу, а потом резко бросить его — и начать учиться чему-то новому. Согласиться на занятия теми науками, которые даются хуже всего.

— Думаю, это надо отметить! — заметил Рон, и с ним бурно согласились.

Кикимер подал соки, от огневиски дружно решили отказаться, как и от любого другого спиртного — Гарри, пока не закончено лечение, были запрещены стимуляторы любых видов, а пить без него было бы невежливо.

Обед постепенно перешел в поздний ужин — разошлись они только к часу ночи.

Рон аппарировал их с Гермионой в центр ее гостиной и, не говоря ни слова, жадно поцеловал. Гермиона всхлипнула, прижимаясь к нему изо всех сил — она соскучилась по нему. По их близости. Она быстро, даже торопливо дернула ворот его мантии, а потом одним желанием, сырой магией расстегнула все пуговицы. Рон выругался сквозь зубы и схватил ее за запястья, прижался губами к ладоням и отпустил, зарылся пальцами в волосы, освобождая от заколки, и привычным движением расстегнул ее мантию. Прохладный воздух заставил Гермиону вздрогнуть — а жаркие губы Рона вырвали тихий стон. Он постепенно опускался на колени, целуя губы, шею, грудь, живот. Жесткие волосы щекотнули кожу. Гермиона вцепилась в них, потянула на себя. Рон запрокинул голову назад, и Гермиона опустилась к нему на колени и требовательно поцеловала, прикусила нижнюю губу.

— Я скучал, — шепнул ей Рон на ухо, подхватил под бедра и аппарировал в спальню, уронил на заправленную постель, навис сверху, чуть улыбнулся, пальцем провел по застежке бюстгальтера спереди и скомандовал: — Алохомора.

Гермиона тоже улыбнулась, подумав, что, наверное, эта их шутка никогда не потеряет актуальности, но почти сразу забыла об этом, потому что вслед за мгновением боли — ей всегда вначале было немного больно, — пришло все нарастающее чувство близкого восторга. Рон зажмурился и ткнулся лбом ей в плечо, она прижалась виском к его виску, закусила губу, чтобы сдержать вскрик — и шумно выдохнула, достигая оргазма одновременно с Роном.

Он снова поцеловал ее, передвинулся в сторону и обнял. Гермиона откинулась на подушку, пощелкала пальцами, пытаясь призвать палочку, но не сумела — не хватало сосредоточенности. Рон без слов протянул ей свою, и она направила ее себе на живот, проговорив противозачаточное заклинание, после чего расслабленно положила голову Рону на плечо.

— Если ты и дальше продолжишь работать в таком темпе — о долгом и медленном сексе мы можем забыть, — заметил он с насмешкой.

— Я подыщу тебе подходящее зелье, — ответила Гермиона. Рона на долгие словесные игры не хватало никогда, поэтому без долгих разговоров он хватил ее за нос — и тут же отпустил и состроил очень умильную физиономию. И Гермиона, уже собравшаяся сообщить, что сейчас завяжет ему уши бантиком на затылке, только щелкнула его по носу и прикрыла глаза.

Вообще-то, нужно было подняться и сходить в душ. Или хотя бы вернуться в гостиную, забрать из кармана мантии волшебную палочку и наложить очищающие чары. Но совершенно не хотелось этого делать. Она пообещала себе, что полежит еще минутку — и сделает все, что нужно, но через минуту уже не сумела разлепить глаза. Где-то в полусне услышала тихое:

— Я тебя люблю, — и, кажется, скрипнула кровать и стало прохладней, а потом снова — тепло и спокойно.

Проснулась Гермиона по будильнику, как и всегда. Рон дрых, не обращая на писк никакого внимания, а мантия и палочка Гермионы лежали на стуле возле кровати.

После непростого понедельника понеслась еще более безумная неделя. Нужно было решать проблему маггловского правительства и воздействия на него. Для встречи с Майкрофтом ей требовалось максимум сведений — поэтому, сцепив зубы, она решила начать с мистера Грейвза.

Как и у всех членов тайного совета — для себя Гермиона решила называть эту группу, стоящую во главе маггловской Британии, именно так, — у него было мало информации в досье. В основном — сухие биографические факты по типу «родился-учился-женился». Хотя, нет — последнего пункта как раз не было, а в графе «Отношения» красовалась рукописная пометка о возможной интимной связи с Рудольфом Холмсом. Мистер Тревис, когда Гермиона пришла к нему за консультацией, только пожал плечами и сообщил: «С семидесятых годов у магглов это не запрещено. За это больше не сажают в тюрьму». Будь на то воля Гермионы, она предпочла бы не думать об этом ни одной минуты: в ее картине мира отношения между мужчинами остались где-то во временах Древнего Рима и исключительно в книгах вроде «Золотого осла» — и никак не в реальной жизни. Но ее предпочтения не играли никакой роли — нужно было понять, что из себя представляет мистер Грейвз и может ли он помешать смещению Рудольфа Холмса с его места. А заодно определить возможные способы давления на него. Этого врага требовалось знать в лицо, поэтому, сцепив зубы и проклиная все на свете, и в первую очередь — соображения секретности, из-за которых в операцию было посвящено минимальное количество людей, она отправилась на разведку самостоятельно.

Мистер Самюэль Грейвз занимал три этажа в доме номер двадцать на Орчард-стрит — и если бы не новейшие видеокамеры у входа и возле окон, ни за что нельзя было бы предположить, что здесь живет один из влиятельнейших людей в стране. Гермиона аппарировала почти за милю до нужного дома и шла к нему пешком, чтобы не привлечь внимания возможной охраны. Вживую дом выглядел даже скромнее, чем на фото — только цветы на балконах придавали ему нарядный и мирный вид. Камеры были на месте — две над крыльцом и по одной возле каждого окна.

Вообще, видеонаблюдение было большой проблемой для магов — никогда нельзя было быть уверенным в том, что на месте аппарации не окажется следящего устройства. К счастью, специалисты Отдела тайн уже разработали комплекс чар, позволявших редактировать записи, а на прошлой неделе Кингсли поручил им создать чары помех, которые бы воздействовали на видеотехнику.

Пока же Гермиона просто прикрылась дезиллюминационным заклинанием и подошла к двери. Обнаруживающее заклятие показало, что внутри сейчас только три человека — вероятнее всего, охранник, домработница и еще кто-то из обслуги. Едва ли Грейвз настолько свободен, что может позволить себе сидеть дома в двенадцать часов дня.

Гермиона уже хотела наложить «Аллохомору» — но замерла с вытянутой рукой. Что подумает охранник, увидев через камеру, как дверь сама собой открывается? Разбить камеры — тоже неподходящий вариант. И пропажа изображения, и открывшаяся сама собой дверь послужат поводом включить сигнализацию или вызвать полицию. В растерянности Гермиона отошла в сторону. Можно было дождаться, пока кто-то сам откроет дверь. Но сколько придется ждать? Она не обладала терпением авроров и не готова была сидеть в засаде часами.

Стрелка часов между тем подползла к отметке «двенадцать-тридцать». Гермиона пожалела, что так и не стала анимагом — превратилась бы сейчас, как Рита Скитер, в жука, и влезла бы в любую щель. Или в кошку, как МакГонагалл — и залезла бы в форточку.

«Кошка!», — подумала Гермиона и едва не рассмеялась над своей медлительностью. Движение палочки — и булыжник на газоне превратился в симпатичную полосатую кошку. Она потянулась, зевнула и бодро потрусила к крыльцу. Остановилась на верхней ступеньке и протяжно мяукнула. Не дождавшись никакого ответа, обнюхала дверь и весьма красноречиво сообщила, что вовсе она никакая не кошка, а самый настоящий кот, пометив дверь.

Видимо, охранник или отвлекся, или не слишком дорожил дверью, потому что на этот произвол не отреагировал, тогда кот, поскребя лапами, устроился посреди крыльца с очевидно грязным намерением — и в этот момент дверь распахнулась, и крепкая рука одетого в темный костюм мужчины сцапала зверя за загривок. Кот зашипел и попытался вырваться, а охранник легонько встряхнул его и начал осматривать в поисках ошейника.

Спросил в пустоту:

— Ты чей? — и вдруг задумчиво уставился в пространство, поймав себя на том, что размышляет о том, могут ли кошки быть инопланетянами и следить за людьми. Размышления оказались настолько глубокими, что он даже не сразу заметил, что кот, чуть царапнув его за руку, вырвался из захвата и шмыгнул за дом, где снова превратился в булыжник. Впрочем, легкая боль отрезвила, охранник встряхнул головой, закрыл за собой дверь и вернулся на пост.

Гермиона же перевела дух и вышла из закутка в коридоре. Трансфигурация в сочетании с пусть и легким, но все-таки весьма непростым «Конфундусом» забрала много сил, немало их шло и на поддержание невидимости. Вытерев вспотевший лоб, она набросила сверху глушащие звуки чары и начала осматривать дом.

Самюэль Грейвз был сибаритом и любителем показной роскоши — во всяком случае, все три этажа были устланы дорогими коврами, в коридорах и на лестницах — с коротким жестким ворсом, в комнатах — с длинным и пушистым. На полу в гостиной стояли две глиняные вазы в половину человеческого роста, на стенах в вычурных рамах висели картины, причем две из них манерой письма подозрительно напоминали полотна ван Дейка (1).