Маски Пиковой дамы

«С руками, сжатыми крестом»

Вспомним, когда Германн более всего похож на Бонапарта: «…он сидел на окошке, сложив руки и грозно нахмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну».

Руки, сжатые крестом, — знак 18-го градуса «рыцарь розенкрейцер». Они означают призыв: «К порядку»[488]. Тут трудно избавиться от аналогии с императором, пришедшим именно наводить порядок. Кроме того, в Таро 18-я карта «Луна» или «Лицо в луне», посвященная богине Диане (эту символику мы проследили, говоря о медведице, охотнице и рожках месяца на лбу у Екатерины II из английских карикатур). Медный всадник тоже преследовал Евгения, «озарен луною бледной». «Бледная» — у Пушкина частый эпитет луны. Германн сидит, озаренный «бледным светом».

«Лицо в луне» — изображает мечтателя, заблудившегося среди иллюзий. На карте нарисован рак в море, пятящийся назад, — он символизирует человека, боящегося развития. Можно выбрать или путь наверх, или бегство на спасительную глубину прошлого. Мимо моря ведет дорога, которую предстоит пройти. На ней два пса, лающие на луну, — они символизируют дьявола, мастера создавать препятствия. Путника напугают привидения, выискивающие жертв по ночам, и рушащиеся башни, где заточены узники (о символике падающей башни и заключенных душах мы поговорим ниже). Башни отмечают выход из земного мира. Если романтик преодолеет страх и пройдет между ними, он выйдет за пределы обыденного[489].

Многое из дальнейшей судьбы Германна уже на этой карте — его вот-вот посетит призрак Старухи.

Сложенные руки отличали многие изображения Наполеона. Например, в кабинете Онегина, где Татьяна видит его бюст наряду с грудой книг и портретом Байрона:

…И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом.

«Пасмурное чело» и «…грозно нахмурясь» — практически одно описание. Татьяна принялась за чтение книг, «но показался выбор их / Ей странен…». Она увидела отметки на полях и поняла, по какому человеку «осуждена судьбою властной» вздыхать. Из довольно большого первоначального перечня серьезных изданий Пушкин оставил герою

…два-три романа,
В которых отразился век
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.

Позволим себе сцепить сходные рифмы и присовокупить к последним двум строкам описание Бонапарта: «С руками, сжатыми крестом». Получится любопытная картина. С одной стороны, розенкрейцерский знак в сочетании с «озлобленным умом» и характеристикой действия — великого делания — как дела пустого покажет, что Пушкин видел «за фасадом масонского храма» зло и пустоту. С другой — император, призывая «к порядку», кипит в «действии пустом». Николай I работал очень много, но конец царствования — Крымская война — перечеркнул в глазах современников все им сделанное. Даже дочь, великая княжна Ольга, писала, что «результаты тридцатилетних трудов и жертвенных усилий принесли только очень посредственные плоды»[490].

«Озлобленный ум», «безнравственная душа», себялюбие, сухость и безмерная преданность «мечтаньям» — черты Германна. Читая книги Онегина, Татьяна задается страшным для героя вопросом:

Что ж он? Ужели подражанье…
………………………………………………………
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
………………………………………………………
Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено?

Вместе с героиней, задумавшейся о любимом, Пушкин задумался о «друзьях, товарищах, братьях». «Ужели слово найдено?» Пародия на европейские тайные общества. На итальянских карбонариев, на восстание Астурийского полка Риего в Испании, на французских якобинцев… У всех сразу позаимствован «слов модных полный лексикон». Жестоко. И непривычно для исследователей декабризма, даже после того, как догадка о горьком издевательстве поэта над тайными обществами, как «забавой взрослыми шалунами», уже утвердилась в сознании.

В таком контексте «мечтанье», которому «безмерно» предана черствая душа, обретает не романтический, а политический характер. Политическими мечтателями можно было бы назвать и декабристов. И императора, именно это свойство подчеркнул когда-то Отто фон Бисмарк: «Едва ли известен другой пример, когда неограниченный монарх одной державы оказал своему союзнику такую услугу (помощь Австрии в 1848 году. — О. Е.)… Лишь такой самовластный, преувеличенно рыцарственный самодержец был способен на это. По природе император Николай был идеалистом, и надо удивляться, как при всех испытаниях, начиная с декабристов, он сумел пронести через всю жизнь идеалистический порыв»[491].

Сам факт придания Германну черт Пестеля не говорит о солидарности поэта и заговорщика. Аморальность, сбитые нравственные ориентиры — так называемый релятивизм[492] — Павла Ивановича в сочетании с математическим складом ума и мечтой о перевороте породили характер, для которого цель оправдывала средства. Тип, к несчастью, частый среди позднейших отечественных революционеров. Мог ли противостоять им идеализм? Преувеличенная рыцарственность? Время показало, что нет. Но душа дороже.

Концепция порой сужает горизонт. Верх дерзости для российского исследователя гласно признать, что непоколебимостью убеждений, последовательностью в достижении поставленной цели Пестель был близок по психологическому типу к своему победителю Николаю I[493]. Правда, цель оставалась разной — разрушить страну, сохранить ее. Но разве не это единство показано в Германне?

Если от послания «К вельможе» идут нити к «Пиковой даме» через противопоставление поколений внуков и дедов[494] — «Как посмотреть да посравнить / Век нынешний и век минувший», говоря словами Александра Грибоедова, — то окажется, что образ Германна как реалиста новой формации еще плотнее связан с оппозиционными к «старому режиму» кругами. Эти люди «едва опомнились» от «вчерашнего паденья» — французской революции — засохли душой, «жестоких опытов сбирая поздний плод».

Они торопятся с приходом свесть расход.
Им некогда шутить, обедать у Темиры
Иль спорить о стихах…

Даже лира Байрона не смогла их развлечь. Им скучно всё, кроме денег. «Итак, эти страстные письма, эти пламенные требования, это дерзкое, упорное преследование, все это было не любовь! Деньги — вот чего алкала его душа!» — рассуждала Лизавета Ивановна. «Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения». Вывод бедной воспитанницы: «Вы чудовище!» — закономерен.

Этими словами Пушкин как бы подвел итог негласных споров с друзьями, упрекавшими его за то, что в послании «К вельможе» он слишком очарован прошлым и осудил прозаическое настоящее, деловых, а вернее «дельных» (в терминологии братьев Николая и Александра Тургеневых) людей. В истории русской литературы общественная мысль часто позволяла себе давить на писателей, призывая их работать в реалистическом ключе, бичевать социальное зло, занимать прогрессивную позицию. Такое давление испытали на себе и Гоголь, и Иван Сергеевич Тургенев, и Достоевский, и Чехов. Все реагировали по-разному. На Пушкина давить не следовало, он знал себе цену. Как писал в 1828 году Жуковскому Вяземский: «Пушкин такой ли человек, чтобы признаться, что есть в людях ключ, способный его заводить?»[495]

Если высказанная поэтом мысль не понравилась, он готов был лучше несколько раз повторить ее в разных произведениях, чем отказаться. О «дельных людях» Пушкин не без усмешки говорил еще осенью 1829 года в «Романе в письмах»: «Не я, но ты отстал от своего века — и целым десятилетием. Твои умозрительные и важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость правил и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг, — нам было неприлично танцевать и некогда заниматься дамами… теперь все переменилось. Французский кадриль заменил Адама Смита, всякий волочится и веселится как умеет. Я следую духу времени. Но ты… стереотип». Почти то же слово, что у Татьяны: «Уж не пародия ли он?» Пародия — стереотип — дельный человек — политический заговорщик — чудовище.