Маски Пиковой дамы

«У господ NN»

Осталась легенда о том, что Пушкин и Фикельмон после теплой дружбы якобы возненавидели друг друга. Ею современная историография обязана Льву Павлищеву, который по своей воле вставил в письма матери соответствующие фрагменты: «Александр был с нею (женой. — О. Е.) у Фикельмон, которую терпеть не может»[394].

В подлинных текстах эти строки отсутствуют[395]. Но надо думать, что племянник поэта вовсе не от себя «выдумал» вставленные места. Со слов матери он рассказывал о недоброжелателях Пушкина в высшем свете, в частности, зафиксировал ее дурные отзывы о Бенкендорфе, которого сам Александр Сергеевич называл в письме Вяземскому «безусловно благородным человеком». «По словам моей матери, графиня Фикельмон далека была от всякого сочувствия к Пушкину, что доказала как нельзя лучше в последний год его жизни». Она благоволила к врагам поэта: «В салоне графини Фикельмон и вертелся Дантес, вместе с усыновившим его голландским посланником бароном Геккереном». На вечерах, устраиваемых «не без злостного намерения людьми добрыми{18} (Ольга Сергеевна называла „Фикельмоншу“, возненавидевшую поэта, уже гораздо прежде), сводившими и стравливавшими врагов. „У господ NN, — буквально слова матери, — они грызлись, как собаки“»[396].

Понимать ли под «NN» Фикельмонов? Когда-то в Одессе Михаил Семенович Воронцов не мог закрыть перед Пушкиным даже дверь собственного дома. Теперь от официальных представителей Австрии требовали не пускать на порог голландского посла? Боюсь, что подобное поведение возможно только в фантазиях исследователей. Или в суждениях безутешной сестры, не разбиравшей разницы положений: «Достойная княгиня Вяземская заявила Дантесу, что встречи его с Пушкиным в ее доме ей не нравятся… и распорядилась закрыть „новобрачному“ доступ в ее квартиру по вечерам». Но Вера Федоровна — частное лицо. Не в пример «Фикельмонше».

Ольга Сергеевна подозревала в нерасположении к Пушкину практически все придворное общество, куда сама могла попасть только вместе с братом и его женой-красавицей. Во всяком случае, ее эпиграммы на гостей одного из великосветских балов, где она очутилась с Пушкиными, полны неприязни. Правда, беззубой. Отбрить строкой, как брат, Павлищева не умела.

У размышлений про неприязнь высшего света к Пушкину есть основания, но далеко не столь масштабные, как виделось исследователям советского периода. «Свет» за глаза точно также смеялся над значительной долей немецкой крови императора, называя его «Карлом Ивановичем», или над глухотой и забывчивостью Бенкендорфа… К сожалению, традиция уже заложена, острие подозрений нацелено на императорскую семью и самого государя. Чему, конечно, противоречат факты. Но кто же считается с фактами, когда речь идет о мифе в прямом, античном, значении слова? Выдумку можно опровергнуть. Миф же, как карта, бьется только другим мифом. И оба имеют корни в реальности.

Однако была ли неприязнь между Пушкиным и Долли? Охлаждение их дружбы явно имело место. Возможно, Дарья Федоровна все же узнала о нескромном анекдоте. А возможно, пренебрежительного отношения и колких отзывов в адрес ее матери, которую та почитала и любила как «лучшую подругу, подобной которой на свете нет», было достаточно.

История с охлаждением имеет самое прямое отношение к «Пиковой даме». До момента отдаления Дарья Федоровна должна была успеть рассказать поэту историю с привидениями, вывезенную из Вены. Такой рассказ мог состояться в начале знакомства, когда следовало заинтересовать собой собеседника. Но уже после установления доверительных отношений, поскольку в истории фигурирует австрийский канцлер Клеменс Меттерних, непосредственный начальник Фикельмона. То есть требовалась определенная кулуарность.

В год приезда Фикельмонов в Петербург Меттерних третий раз женился. Канцлер слыл старым ловеласом и сердцеедом. До позднего возраста он сохранял красоту и притягивал дам, помимо прочего, еще и своим непобедимым интеллектом. Этот «кучер Европы», как его называли, просчитывал в голове сотни дипломатических комбинаций, а сам стал жертвой необъяснимого случая — потусторонних сил.

Не о столкновении ли сумрачного германского разума с игрой случайностей, под которой явно проглядывает высшая воля, речь в «Пиковой даме»? «Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, — писал Пушкин в 1830 году, — он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая{19} — мощного, мгновенного орудия провидения»[397].

Первая супруга Меттерниха Мария Элеонора была внучкой канцлера Венцеля Антона Кауница, прославившегося еще во времена императрицы Марии Терезии в XVIII веке. Этот брак положил начало восхождению Клеменса. Он беспрестанно изменял супруге, но и ее не обделял вниманием, у них родились семеро детей. После смерти первой жены канцлер в 1827 году женился на юной баронессе Марии Антонии фон Лейкам — небогатой и не слишком родовитой, а главное — не светской женщине, как бы не из своего круга. Этот шаг разбил сердце старой матери Меттерниха, которая скончалась «от горя». Ее призрак явился несчастной невестке и упрекал ее. Перепуганная до смерти красавица скончалась.

Страшная история передавалась в Вене из уст в уста. Она еще была горячей новостью, когда ее поведали Пушкину — посетителю салонов Хитрово и Фикельмон. Возможно, эта сказка и навеяла сцену прихода Старухи к Германну.

Третьей счастливой женой Меттерниха стала совсем юная Моли, Мелания, баронесса Зичи. Она появилась в большом свете шестнадцатилетней девушкой, незадолго до второй женитьбы канцлера, и влюбилась в него. Меттерних, как казалось, тоже ответил ей взаимностью, но в жены выбрал другую. Только смерть Марии Антонии расчистила Моли дорогу.

В этих событиях, как видим, нет большого сходства с «Пиковой дамой», разве что блуждающий призрак Старухи. Однако вместе с особняком на Дворцовой набережной и некими таинственными событиями, закрученными вокруг Долли и ее матери, история о привидении заслуживает интереса. Как и тот факт, что постоянная для петербургских повестей Пушкина триада — молодой человек, старушка-вдова и ее дочь — персонифицировались как раз в лице Дарьи Федоровны, мадам Хитрово и самого поэта.