Госсмех. Сталинизм и комическое

Враг в рисунках: О типическом

Количество карикатур на иностранных политических деятелей в советских газетах намного превышало количество их фотографий, и потому логично предположить, что, подобно политическим плакатам в первые годы советской власти, карикатуры на политические темы часто служили энциклопедией вражеской реальности[410]. Таким образом, у читателей (и тех, кто действительно читал, и тех, кто лишь мельком бросал взгляд на иллюстрации) вырабатывались стойкие ассоциации с именами Уинстона Черчилля, Эрнеста Бевина, Марио Шелба, Альчиде Де Гаспери, Шарля де Голля, Джорджа Маршалла, Дуайта Эйзенхауэра, Трюгве Ли (рис. 1; см. также рис. 2, сатирически изображающий членов итальянского парламента, чьи головы приколочены к американскому военному джипу, за рулем которого лениво развалился офицер армии США). По этой же причине подписчики на советские газеты были гораздо лучше знакомы с аллегорическими репрезентациями основных категорий деления мира на два лагеря. Читатели газет знали, как «они» выглядят и что означает «их конституция» (рис. 3), чем действительно занимается американская армия (рис. 4), для чего существуют «их законы» (рис. 5). Не случайно после войны «Правда» выпустила, среди прочих хроник великой войны, трехтомное издание сатирических стихотворений Маршака и карикатур Кукрыниксов[411]. Примечательно и то, что центральные советские газеты делегировали на Нюрнбергский процесс в ноябре-декабре 1946 года именно ведущих карикатуристов, которым было поручено рисовать портреты нацистских преступников «с натуры» в процессе судебных заседаний[412].

1

2

3

4

5

6. Рис. 1–6. Карикатуры Бориса Ефимова. «Литературная газета» (1. 1 мая 1951; 2. 5 апреля 1950; 3. 4 декабря 1948; 4. 30 января 1951; 5. 4 августа 1951; 6. 26 ноября 1947)

Среди самых распространенных приемов и методов карикатуристов — приравнивание объекта изображения к животному. Примеров тому среди советских карикатур западных политических лидеров немало. Борис Ефимов предсказуемо использует именно эти метафоры, описывая собственные иллюстрации Нюрнбергского процесса:

Бальдурр фон Ширах подоб[ен] хорьку… плешив[ая] крыс[а] … Заукель; прилизанн[ый] седо[й] фон Папен, помесь лисы и павиана; буйволообразн[ый] министр строительства Шпеер; огромн[ый] костляв[ый] стервятни[к] Кальтенбруннер… носат[ый] геббельсовск[ий] попуга[й] Фриче[413].

Страницы советских газет украшало бесчисленное количество ядовитых капиталистических жуков[414], пауков империализма, американских гусей-вояк, а пионер карикатурного фотомонтажа Александр Житомирский находил все новые возможности сочетания животного и политического (рис. 7, 8, 9). Такие «смещенные» (по Шмитту) формы жизни иллюстрируют сочетание несочетаемого, когда мир управляется империалистами, в действительности являющимися жуками, клинически больными политиками или же — буквально — призраками прошлого, восставшими из мертвых (рис. 4, 13). Жуки одеты в смокинги и котелки, мертвые нацисты возвращаются к жизни в образе полускелетов-полуживотных и приобретают сверхъестественную способность управлять действиями современных политических деятелей, и кажется, что безумие для них намного более естественное состояние, чем уравновешенное, разумное поведение. Они существуют в мире, организованном на принципе дисгармоничных сочетаний физического и символического, настоящего и прошлого, живого и мертвого.

7

8

9. Рис. 7–9. Монтаж Александра Житомирского (7. «Известия» 27 марта 1952; 8. «Литературная газета», 1 октября 1947; 9. «Литературная газета», 30 ноября 1949). © Владимир Житомирский

Эти рисунки одновременно и отражали, и конструировали, каждый из этих героев оказывался равным не себе как личности с именем и биографией, но некоей внеличностной сущности. Возможно, они относятся к чуждому обычным людям биологическому виду или же воплощают собой социальную функцию, которая не соответствует нормам нового, прогрессивного общества — что бы это ни было, они всегда должны восприниматься как представители какой-либо обобщенной категории. Ханна Арендт видела в этой склонности мыслить типажами одну из характеристик тоталитарного сознания[415]. Для карикатуристов умение видеть типичное за индивидуальным — профессиональная необходимость: «Классовый враг убивает рабочего писателя, вор ворует, пошляк совершает пошлости, лентяй проваливается на школьных испытаниях»[416]. Существует ли лучший материал для карикатур, чем тот, который производит подобное фаталистическое ви´дение мира? Сенатор и гангстер занимаются тем, что обкрадывают честных людей просто потому, что они — сенатор и гангстер, попавшие в «палату для нервнобольных», как гласит подпись под рисунком (рис. 1); паук опутывает паутиной всю Европу просто потому, что он — паук, и ничего другого делать не умеет, а поскольку Джордж Маршалл подобен пауку (то есть поскольку он изображен в виде существа, более близкого к этому биологическому виду, нежели к роду человеческому), он делает то, что должен делать паук, что бы он ни утверждал на словах (рис. 6). Такова круговая логика карикатур на службе идеологии: тот, кто похож на что-то или на кого-то, является этим чем-то или кем-то, что соответственно определяет и его характер, и его поступки. Один из первых советских карикатуристов Иосиф Игин (Гинзбург) суммировал общее направление развития жанра в Советском Союзе так:

Наряду с применением в карикатуре обобщенного, типизированного образа, резко определилась и вторая линия — линия индивидуализированного образа, выраженного через конкретную личность, конкретного представителя той или иной социальной группы[417].

Оставив пока в стороне вопрос о том, насколько оправданно рассматривать эти принципы как чисто советский феномен, можно отметить, что между этими двумя подходами к карикатуре сходств больше, чем различий. В обоих случаях акцент делается на изображении обобщенного, идет ли речь об «обобщенном, типизированном образе» или же о «той или иной социальной группе». Как в классическом примере изображения французского короля в образе груши, комический эффект достигается трансформацией индивидуального в общее, поглощением уникальности личности стандартными категориями совершенно иной семантической группы (межвидовая таксономия — один из самых распространенных комических приемов)[418]. В фотомонтажах Житомирского (рис. 8) сходство между человеком и животным должно вызывать смех не только из-за предсказуемых ассоциаций между определенными поступками людей с поведением животных, но и потому, что принадлежность к животному миру подразумевает отсутствие прав на индивидуальность: «Своеобразие лишенного лица животного заключается в том, что природное, биологическое здесь выступает как родовое, как нечто включенное в категорию, в ряд»[419]. Все поступки и слова объекта изображения воспринимаются лишь как бесконечно повторяемое проигрывание моделей, уже заложенных биологическими законами, определяющими поведение представителей того или иного вида. Политики и военные лидеры (рис. 1) оказываются сатирой на самих себя — но вместе с тем они представляются как группа безумцев, и именно их принадлежность к «классу безумцев» создает комический эффект, потому что сопроводительный текст предлагает читателям познакомиться с «галереей лиц, находящихся в своем обычном, так сказать, естественном состоянии». Точно так же в карикатуре И. Семенова «Колорадские жуки в Италии» («Литературная газета», 3 сентября 1949), сопровождавшей сообщение о том, что вместе с партией картофеля, завезенной в Италию по плану Маршалла, в страну были завезены колорадские жуки, изображение американских империалистов как колорадских жуков может восприниматься или как оскорбление, или как метафора, или как и то, и другое[420].

После того как сходство иностранных политических деятелей с жуками закреплено графически, сатирическое искажение их черт приносит с собой радость узнавания, в основе которого — приравнивание сходства к тождественности. Так, президент Трумэн комичен в изображении чешского художника (рис. 10) не просто потому, что его черты шаржированы, но потому, что он принадлежит к классу инициаторов обреченных на неудачу нападений на СССР: сначала Гитлер, за ним — Трумэн. В карикатуре Кукрыниксов «Команда поджигателей войны» («Правда», 7 ноября 1946) эффект комического искажения черт каждого из западных лидеров усиливается тем, что герои (пассажиры фургончика, едущего прямиком к следующей войне) сидят в неудобных позах на крошечной платформе, что вызывает ассоциации с коллективным образом бродячих циркачей. В «Известиях» от 25 марта 1952 года было опубликовано сообщение об интенсивных разработках биологического оружия в США. На сопровождавшей материал карикатуре И. Игина, подписанной незатейливой рифмой «Уродил дядя, на себя глядя», Дядя Сэм породил крысу, внешним видом от него самого почти не отличающуюся: нет сомнения в том, что они относятся к одному виду, представители которого не отличаются друг от друга ни внешностью, ни поведением.

Рис. 10. Карикатура из чехословацкой газеты «Руде право». «Литературная газета», 23 февраля 1952

Понятие «типов», «типического» относилось к наиболее семантически насыщенным концептам советского теоретического и пропагандистского дискурса тех лет. Когда второй человек в стране заявил, что «проблема типичности есть всегда проблема политическая»[421], он вполне мог иметь в виду карикатуры, сопровождавшие многочисленные репортажи советских газет о международном положении, героям которых присваивались определенные черты, должные восприниматься как «типические». Нетождественность себе, или принадлежность к группе, являющейся частью более обширной или просто принципиально иной категории или типа (например, когда индивидуальное воспринимается как проявление общего, личное — как проявление общественного и человеческое — как проявление животного начала) — это все хорошо известные традиционные условности жанра карикатуры и комического вообще, охотно использовавшиеся советской пропагандой.

Типично советский прием — использование синекдохи (которую некоторые исследователи считают присущей тоталитарному сознанию как таковому)[422], когда любое обобщение использовалось для описания внешних врагов. С точки зрения Москвы, эти люди были не просто частью системы, в которой они жили; они были самой системой, а потому любое их действие противоречило основам рационального поведения и наглядно доказывало, что законы их мира отличаются от тех, которыми руководствуются нормальные, честные граждане мирных, прогрессивных стран. Американский госсекретарь Джордж Маршалл нарушил принципы международного права и самые естественные законы, регулирующие течение жизни в ее биологическом понимании; он превращается в паукоподобное существо (рис. 6). Американское правительство фактически потеряло право на доверие международного сообщества, после того как причислило изучение советского юмора к секретным проектам[423]. Поставив подпись под предательскими договорами и согласившись распространять ложь о Советском Союзе, практически каждый западный лидер погрешил против требований обычной человеческой порядочности и самого права причисляться к роду человеческому[424]. «Задача художественной типизации состоит в том, чтобы все детали образа сделать выражением внутренней сущности»[425], — объясняла статья о типическом в Большой советской энциклопедии издания 1956 года. Подобная двойственная природа типического, когда внешние маркеры должны являться проявлением внутренней сущности субъекта, отражает фундаментальные принципы сталинского универсума вообще, где, по словам Игаля Халфина, предполагалось, что «все внутреннее должно находить внешнее проявление»[426]. Этот же принцип и в основе жанра карикатуры. Обычно внешние проявления внутренней сущности не могут быть частью собственно физического тела изображаемого. Эта функция отдается, например, различным аксессуарам, по которым легко узнаются почти все стандартные типажи в советских карикатурных иллюстрациях международного политического положения: шляпы-котелки, долларовые банкноты, толстые кошельки, сигары, брюки с лампасами, маски, скелеты политиков и диктаторов прошлого. Нередко подобные внешние маркеры внутренней сущности не просто внешние по отношению к человеческому телу, но относятся к иному биологическому виду: паучьи ноги, свиные рыла, собачьи морды… В примерах, рассматриваемых здесь, практически нет разницы между уподоблением людей животным и использованием аксессуаров. Эти аксессуары указывают на принадлежность к определенному (социальному) классу, все равно как изображение того или иного политика с обезьяньей мордой или рылом свиньи указывает на принадлежность к чуждому человеческой сущности биологическому виду. Социальный класс и биологический вид становятся неразличимы. У капиталистов жирные щеки и толстые животы по той же причине, по какой у пауков много ног; для империалистов зло усмехаться — так же естественно, как для свиней — хрюкать.