Госсмех. Сталинизм и комическое

Пословицы и поговорки: Повторение со смещением; чтение

Пословицы можно воспринимать и как первичные, и как вторичные жанры, то есть либо как минимальные единицы значения, которые потом входят в более сложные семантические структуры, либо, напротив, как лаконичные переформулировки уже сказанного. Эта двойственность во многом объясняет их место в дискурсивном пространстве сталинизма, ибо они воплощали сталинскую жанровую травестию, заявляя о себе, с одной стороны, как о формах традиционной народной мудрости, а с другой — как об идеологически насыщенной переработке языка нового общества.

Самоутверждение сталинского режима как демократического в большой степени основывалось именно на смещении границ между первичными и вторичными высказываниями, то есть на пропаганде права каждого и всех стать источником некоей идеи, которая затем будет подхвачена остальными, когда само деление высказываний на первичные и вторичные — не более чем условность. Хотя фактически исходной точкой дискурса сталинизма были только слова самого властителя, подразумевалось, что суверенное слово легитимно лишь постольку, поскольку оно выражает некий первичный глас народа, основываясь на принципе «не только учить массы, но и учиться у масс»,[750] «прислушиваться к голосу низов, к голосу масс»[751]. Не зря пропаганда тех лет неустанно напоминала о том, как охотно вожди социалистической революции использовали в своих речах и работах народные пословицы[752]. Использование народных пословиц вождем важно не только потому, что, по словам составителя сборника пословиц для «Библиотечки пропагандиста» 1949 года, «каждый раз старинная народная пословица в употреблении И. В. Сталина приобретает новый, глубокий политический смысл»[753]. Оно означает в первую очередь, что вождь — простой, хороший человек, прислушивающийся к голосу народа. Такую роль играет Сталин, когда, характеризуя кандидатов в депутаты, «о которых не скажешь, кто он такой, то ли он хорош, то ли он плох, то ли мужественен, то ли трусоват, то ли он за народ до конца, то ли он за врагов народа», он пользуется словами «великого русского писателя Гоголя»: «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан», добавляя тут же, что «о таких неопределенных людях и деятелях также довольно метко говорится у нас в народе: „так себе человек — ни рыба, ни мясо“, „ни богу свечка, ни черту кочерга“»[754], когда он напоминает, что «у русских имеется хорошая пословица: „собаки лают, караван проходит“»[755] или иронично взывает к высшей силе: «избави нас, боже, от „друзей“, а от врагов мы сами избавимся»[756]. Как утверждалось в статье с характерным названием «О языке пропагандиста»,

привлекая эти произведения народной мудрости, товарищ Сталин говорит на языке миллионных масс. Он воспроизводит в таком случае самый образ мышления народа, его излюбленные средства и приемы выражения. Поэтому-то такими близкими и понятными народу являются, например, следующие употребляемые товарищем Сталиным выражения: «Волков бояться — в лес не ходить», «Семья не без урода», «Так себе человек — ни рыба, ни мясо», «Ни богу свечка, ни черту кочерга», «Будет и на нашей улице праздник» и др. Употребление товарищем Сталиным этих выражений служит образцом применения народной фразеологии к темам общественно-политического характера[757].

Сам Ленин

с изумительным мастерством использовал пословицы и поговорки народа в своих выступлениях <…>, внимательно изучал произведения народного творчества, читал и перечитывал сборники поговорок, чутко прислушивался к живой народной речи, запоминая все наиболее яркое и выразительное[758],

и употреблял в своих работах

главным образом <…> те пословиц[ы], которые больше всего употребляются широкими народными массами: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж», «Семь раз отмерь, один отрежь» яя, «Что посеешь, то и пожнешь», «Где тонко, там и рвется», «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь», «Слышал звон, да не понял, откуда он»[759].

В той мере, в какой пословицы подразумевают локализацию авторитета вне говорящего, будучи «создан[ными] коллективным разумом народа»[760], они — плоть от плоти режима, утверждающего себя как воплощение духа демократизма: «пословицу создал народ, и употребивший ее в своей речи как бы говорит: мною сказанное не только мое, но и народное, то, что признано за истину народом. Сила пословицы в силе мнения народных масс»[761]. Пословицы — воплощение цитируемости. Являясь «цитатой цитат»[762], обращением к анонимному авторитету, ссылка на который, по мнению Гэри Сол Морсона, гарантирует авторитетность самих пословиц[763], они, в свою очередь, обязывают к цитированию, что делает их тем более ценными для дискурсивного режима, основанного на круговой цитатности. Хотя исследователи неоднократно указывали на ключевую роль цитат в сталинизме и в советском режиме вообще[764], тема круговой цитатности, когда вождь должен цитировать народ, цитирующий его самого, по-прежнему остается мало разработанной. Между тем круговая цитатность была основой сталинского, и советского вообще, языка. Именно круговая цитатность гарантировала языку сталинизма возможность быть полностью самодостаточным, продублировав «мир внутри себя», то есть создав не только набор понятий и референтов, достаточный для производства всей дискурсивной материи, но и саму систему отношений между всеми, кто вовлечен в это производство[765]. Так, в 1958 году успешные армейские агитаторы делятся с коллегами опытом использования в работе с народом народных же пословиц:

Надо повседневно освежать запас пословиц, обогащать себя новыми крылатыми словами и пускать их в оборот в беседах с воинами. Если внимательно прислушиваться к живой народной речи, к разговорам солдат, сержантов, офицеров, можно встретить у них много ярких, образных, самобытных народных выражений. Эти выражения надо запоминать[766].

В том же году преподаватель педучилища Галочкин рассказывает о своей убежденности в том, что «каждый пропагандист и агитатор использует в беседах с трудящимися народные пословицы и поговорки». Сам Галочкин уже двадцать лет собирает советские пословицы, убедившись в том, «как оживляют они доклад и беседу»[767]. Вот примеры выражения «мудрости» народа, говорящего «о самых главных вопросах жизни»: «За коммунистами пойдешь — дорогу в жизни найдешь»; «Нас с пути никто не собьет: нас партия ведет»; «Правда Ленина по всему свету шагает». Для «бесед с молодежью, недавно пришедшей на производство», преподаватель находит особенно полезными следующие пословицы: «Счастье в воздухе не вьется, а руками достается», «Люби дело — мастером будешь», «Не следи за гудком, а следи за станком» и «В труде рождаются герои». В беседах же на темы колхозной жизни он рекомендует использование «пословиц, сложенных самими колхозниками», к каковым относятся, например, следующие: «Человек красен делами, а колхозное гумно — скирдами», «Будут на ферме корма — не страшна зима», «В поле огрехи — в колхозном амбаре прорехи».

С другой стороны, официальные «народные» пословицы являлись не чем иным, как сокращенными до предела цитатами из выступлений и статей самого Сталина. Примеров тому масса. Например, сталинские размышления вслух о том, что «стахановское движение знаменательно в этой связи в том отношении, что оно содержит в себе первые начатки, правда, еще слабые, но все же начатки такого именно культурно-технического подъема рабочего класса нашей страны»[768], что «стахановское движение представляет будущность нашей индустрии, <…> содержит в себе зерно будущего культурно-технического подъема рабочего класса, <…> открывает нам тот путь, на котором только и можно добиться тех высших показателей производительности труда, которые необходимы для перехода от социализма к коммунизму и уничтожения противоположности между трудом умственным и трудом физическим»[769], обращаются в «стахановское движение — народное радение». В поговорках «машину поймешь — далеко пойдешь» или «за руль сесть, не бублик съесть: поучиться нужно» можно увидеть переформулировку разъяснений роли техники в новой жизни:

многие неправильно поняли лозунг партии: «Техника в период реконструкции решает все». Многие поняли этот лозунг механически, то есть поняли в том смысле, что ежели нагромоздить побольше машин, то этим будто бы будет сделано все, что требуется этим лозунгом. Это неверно. Нельзя технику отрывать от людей, приводящих технику в движение. Техника без людей мертва. Лозунг «Техника в период реконструкции решает все» имеет в виду не голую технику, а технику во главе с людьми, овладевшими техникой. Только такое понимание этого лозунга является правильным. И поскольку мы уже научились ценить технику, пора заявить прямо, что главное теперь — в людях, овладевших техникой. Но из этого следует, что если раньше однобоко делали ударение на технику, на машины, то теперь ударение надо делать на людях, овладевших техникой. Этого требует наш лозунг о технике[770].

Сталинский призыв к «уничтожению бесхозяйственности, мобилизации внутренних ресурсов промышленности, внедрению и укреплению хозрасчета во всех наших предприятиях, систематическому снижению себестоимости, усилению внутрипромышленного накопления во всех без исключения отраслях промышленности», то есть к тому, чтобы «внедрить и укрепить хозрасчет, поднять внутрипромышленное накопление»[771], переформулируется как «Хозрасчетная бригада — потерям преграда». Напоминания о необходимости «критики недостатков», «свободы критики и самокритики», регулярных проверок «хозяйственных, профессионалистских и иных руководителей на беспартийных активах, на массовых совещаниях всякого рода», участники которых «критикуют недостатки и намечают пути их исправления», обращаются в «Кто не любит критики, тот не хочет исправиться». Рифмованное «На месте застрял — от жизни отстал» вполне может быть воспринято как переложение сталинского грозного напоминания:

иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать. Этого требуют от нас наши обязательства перед рабочими и крестьянами СССР. Этого требуют от нас наши обязательства перед рабочим классом всего мира. Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют[772].

Наконец, печально известные кампании 1930-х годов по внедрению трудодней в колхозах, вплоть до постановления Совнаркома «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания», принятого в мае 1939 года и установившего минимумы трудодней, обратились множеством пословиц, подобных следующим: «Лицо лодыря видней при подсчете трудодней», «Губит лень, а спасает трудодень», «У кого много трудодней, тому и жить веселей», «Не обижайся, лень, на трудодень, будем кушать — посиди у порожка», «Сам не скажет — трудодни покажут», «За лень не получишь трудодень».

Нельзя утверждать, конечно, что конкретные пословицы появлялись немедленно после процитированных выше выступлений вождя, как прямой ответ на них. Речь идет о принципе инструментализации пословиц для перевода общего направления идеологии в форму цитируемой народной мудрости и для создания особой схемы производства значений, что и позволяет авторам многих статей того времени представить обзор пословиц, появлявшихся на каждом поворотном этапе советского строительства[773].