Госсмех. Сталинизм и комическое

Водевильная метасатира: Хихикающие Гоголи и Щедрины

До 1953 года советская сатира представляла собой, по сути, смесь производственной пьесы с водевилем. Уже к концу 1930-х годов производство так называемых бесконфликтных пьес стало поточным. Советские водевили, стыдливо именовавшиеся «лирическими комедиями» — с героями и героинями труда, семейно-производственными страстями, испытанием чувств и т. п., типа пьес Виктора Гусева «Дружба» и «Слава», написанных стихами, — заполнили советские сцену и экран. Снятый по одной из пьес Гусева фильм Ивана Пырьева «Свинарка и пастух» дает представление об этом пользовавшемся широкой популярностью жанре. Критика тоже была довольна уровнем «реализма» этих пьес и фильмов, утверждая, что, к примеру, в картине Пырьева «Трактористы» «показаны реальные жизненные отношения, существующие в колхозной деревне, которые сложились на основе социалистического отношения к труду и собственности»[727].

Чтобы представить себе, что являла собой образовавшаяся на месте сатирического жанра «положительная сатира» — смесь водевиля с легкой социальной критикой, — обратимся к одной из самых популярных комедий первых послевоенных лет — пьесе В. Дыховичного и М. Слободского «Факир на час» (1945).

Типичная в стране всеобщего дефицита ситуация: в гостинице нет номеров для командировочных. Приезжие спят в вестибюле. Но для ожидаемого артиста-факира номер забронирован. «Защищает» гостиницу от наплыва гостей неприступная заведующая Олимпиада Александровна. Фоторепортер Коля предлагает писателю Караванову не скрывать, что он «знаменитый журналист и писатель, она мигом „люкс“ найдет!.. Это она артистов не боится, фельетона-то она побоится» (собственно, сама пьеса — расписанный в диалогах фельетон). Но Караванов отказывается:

Довольно с меня банкетов, выступлений, совещаний… Я приехал в этот город как обыкновенный гражданин, незаметный наблюдатель. Мне хочется видеть людей такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они хотят попасть в литературу.

Итак, зрителю обещан «реализм», но тут происходит «неожиданное происшествие»: сохраняющего свое «инкогнито» Караванова принимают за… факира. Ему тут же предоставляют номер, и работники гостиницы начинают ходить к нему с просьбой загипнотизировать их, чтобы помочь им от различных недугов (кому-то — побороть страх перед начальством, кому-то — избавиться от выпивки, от равнодушия, от бюрократизма и т. д.).

И вот всегда безропотная «загипнотизированная» уборщица гостиницы заявляет заведующей:

гражданам пассажирам картинку на стену хочется. И чтоб душ работал. И чтоб скатерти чистые были. […] Жильцу, матушка, ласка нужна. Он на земле странник, по-теперешнему — командировочный. Он, может, дома своего сколько не видел. Да сколько еще не увидит. Здесь ему должен быть дом… Уют… Отдых… А у нас что? Спальная контора!.. Ночлежный цех на все сто процентов!.. Вот!

Олимпиада Александровна потрясена «безответственным выступлением» уборщицы, но спрос с нее невелик: «Не знаю, матушка, ничего не знаю, я усыпленная…»

Но и сама Олимпиада Александровна пришла к «факиру» за помощью: она страдает бессонницей, ей снятся кошмары, во сне она ругается с постояльцами и просыпается от собственного крика. Дошло до того, что «муж третий месяц спит на диване, в кабинете. Потому что в полусне я уже несколько раз грозила выселить его в Дом колхозника». По совету «врача» начальница перестает ругаться с «жильцами».

Является вечно пьяный швейцар и просит излечить его от пьянства. А пьяницей он стал из-за «бездушия начальства»: он раньше не пил, но один раз выпил от простуды. Его начали прорабатывать на каждом собрании. Так что он решил, что теперь ему «по должности полагается»:

Я кто? Я нездоровое явление! Если я пить не буду, я и Олимпиаду и все наше начальство подведу. Прорабатывать некого будет. Я у них главный отрицательный пример. Для докладов, для отчетов, для статей в газету. Сперва, значит, достижения отмечаются, a потом в порядке самокритики, мол, имеются отдельные недостатки. А кто отдельный недостаток? Трофим! Что с ним надо делать? Записать его в резолюцию! Ну, послушаешь, послушаешь и пойдешь хватишь двести грамм для оправдания резолюции!

Приходит заикающийся лифтер, которому Караванов советует петь то, что он хочет сказать. И теперь на протяжении всей пьесы лифтер поет на популярные мотивы то о покупке билетов в оперетту, то о починке лифта (на мотив песни «Два друга»): «Надо бы лифт починить у нас. / Пой песню, пой. / A если нельзя, то надо как раз / Поставить совсем другой. / A то пешком на восьмой этаж. / Пой песню, пой…»

С появлением в номере «факира» завкоммунхозом города Миронова ситуация окончательно начинает напоминать «Ревизора»: Караванов решает, что его пришли разоблачать и выгонять из гостиницы, но с удивлением обнаруживает, что все как раз наоборот: ему выделяют лучший номер. Бюрократ пришел к «доктору» с просьбой научить его читать мысли начальства.

Этот парад гостиничных работников — от пьяного швейцара до заикающегося лифтера — демонстрирует почти опереточный состав объектов сатиры и указывает на явный дефицит таких объектов. По мере того как объекты сатиры мельчают, смех деградирует до опереточного уровня, когда предметом осмеяния становится заикание.

Водевильная сатира — это смесь водевильной формы (с путаницами, неузнаваниями и репризами) с «сатирическим» содержанием. Если в классическом водевиле куплеты поются о «грезах любви», то здесь — о поломанном лифте или о том, что везде приходится стоять в очередях, о чем повествует «Ожидальная песенка», в которой авторы допускают даже известные «обобщения»: «В Туле, в Харькове и в Сочи / Мы ждем… // Утром, днем и даже ночью / Мы ждем… // Каждый раз в любом отеле / Мы ждем… // В марте, в августе, в июле / Мы ждем… // В холле, в зале, в вестибюле / Мы ждем… // Всех приветствуем словами: / „Кто последний? Я за вами!“ // Ждем… Ждем… Ждем… // Так нередко, к сожаленью, / Мы ждем… // Попадая в учрежденье, / Мы ждем… // Резолюций… указаний / Мы ждем… // Исполненья обещаний / Мы ждем… // Трепеща, надеясь, веря, / Мы ждем, // Что в последний раз у двери / Мы ждем, // Что покончим со словами: / „Кто последний? Я за вами!“ // Ждем… Ждем… Ждем…»

Пользуясь своим положением «врача» и «факира», Караванов заставляет начальство «повернуться лицом» к жильцам. Как по мановению волшебной палочки, все в гостинице преображается — появляются чистые занавески и постель, цветы и украшения в комнатах, заработали электричество, водопровод и радио, которое сообщает, что «в гостинице принимаются заявки на билеты в театр, в кино, на стадион!..» Дошло до того, что Олимпиада Александровна посоветовала завкоммунхозом сократить анкету, которую заполняют приезжающие и которая содержала множество ненужных вопросов. Миронов приказал отремонтировать баню.

Наконец, решается главная проблема: оказывается, в гостинице нет мест потому, что в ней постоянно проживает начальство. И вот Олимпиада Александровна заявляет, что «надо поставить ребром вопрос о постоянных жильцах. Районное начальство обосновалось в гостинице и не выезжает. План выполняем, но приезжающих же некуда селить!» Миронов подписывает это ходатайство, а также соглашается на открытие в гостинице буфета. Он не может поверить, что делает все это по собственной инициативе, уверенный в том, что все эти чудеса происходят под влиянием «гипноза». А Караванов его убеждает, что он «просто действует как нормальный человек». Преобразившаяся Олимпиада Александровна признается, что «забыла о бессоннице, готова петь, танцевать», «вселять пассажиров без прописки! С ними происходит что-то странное… Они улыбаются. Благодарят. Один преподнес мне цветы… Мне даже начинает казаться, что жильцы — это тоже люди!..»

Водевильный сюжет, который держит эту «сатирическую» конструкцию, с неизбежностью выводит на сцену девушку Таню, в которую Караванов влюблен. Она очень переживает, что гостиница, которая была ее первым архитектурным проектом, превратилась в огромное общежитие для родственников и знакомых местного начальства. Виновен в этом дядя Тани… завкоммунхозом города Миронов:

«Первыми жильцами оказалось местное начальство — и оно не захотело выезжать. Так до сих пор и живет в половине номеров. A дядя не решается их выселить. Из-за этого теперь не хватает мест, и наши уютные номера превратили в общежития. Олимпиада думает только о выполнении финплана. Остальной штат вы тоже видели. Швейцар у дверей такой пьяный, что как попадет в вертящуюся дверь, так всю смену и ходит по кругу — не может из него выбраться. Критиковать все боятся. Один порядочный человек — лифтер, да и тот заика. Пока спросит, какой вам этаж, вы проехали». Выход один: «Снять дядю. Пусть уступит место другому работнику, который в один день разгонит всю эту спившуюся богадельню».

Действие принимает черты фарса, когда Таня начинает угрожать дяде, что если тот сам не подаст в отставку, «факир» загипнотизирует его так, что он будет думать, что он собака:

он вас гипнотизирует, ставит на четвереньки и в таком виде отправляет к начальству… Вы входите в секретариат, лижете руку завкадрами, облаиваете профсоюзную организацию и кусаете за ляжку председателя горсовета!.. Выбирайте: либо вы уходите сами на двух ногах, либо вас выгонят на четвереньках.

Но Миронов и сам — жертва системы, ведь в том, что он боится начальства, виновато… оно само:

Потому не решаю, что отвык!.. А почему отвык?.. Опять верно — потому, что много лет внушало мне мое начальство, и сам я себе внушал: помни, что у тебя своя голова на плечах. Зачем она тебе дана? Чтобы ты соображал, что тебе будет, если ты этой головой самостоятельно пользоваться начнешь! Так и привык — у меня голова не для того, чтобы ею думать, а для того, чтобы ее беречь!.. А теперь вдруг инициативу просят. Давай, говорят, пользуйся головой по прямому назначению. Сам!.. А я уж разучился… Забыл…

Но тут появляется «настоящий факир», обман раскрывается, и опомнившийся Миронов в панике требует все вернуть, как было до «гипноза», на что Олимпиада Александровна заявляет: «A какие меры я могу принять? Закрыть буфет? Нарастить анкету? Чтоб жильцы начали письма писать? Или мне Акима обратно заикаться учить? Дайте указание — я сделаю».

В финале гостиничные проблемы чудесным образом разрешаются — даже без помощи сомнительного «гипноза»: начальство само звонит Миронову и, очень довольное нововведениями, объявляет благодарность ему и заведующей гостиницей. А собственно водевильная линия разрешается еще проще. Между Каравановым и Таней назревает конфликт: она влюбляется в него, но думает, что это тоже результат «гипноза». Однако Караванов объясняет ей, что он пытался освободить людей от гипноза, а не загипнотизировать их. А вот она действительно находится под гипнозом —

самым стойким, самым опасным — гипнозом прошлого! Самый вредный, самый ненавистный для меня гипноз — гипноз неверия в людей… Это страшный гипноз, Татьяна Алексеевна! Под его влиянием человек слепнет и перестает видеть то хорошее, что есть в людях! Нельзя, как вы, всех снимать! Всех гнать!