Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Читинское атамана Семенова военное училище

Читинское атамана Семенова военное училище было основано 14 ноября 1918 года. Описывая обстановку того времени, один из тогдашних юнкеров вспоминал: «…казенного обмундирования еще не было, и мы явились в том, что носили у себя в частях или дома… пестрота одеял на кроватях и обилие «собственных вещей», разложенных у стен, без всякого порядка, дополняли впечатление табора… на первых порах жилось нам довольно скучно. Отпусков не было, занятий не производилось, и мы целыми днями сидели на кроватях или бродили по коридорам…»

Тогда это безделье не было понятно юнкерам, они считали, что попали в военное училище, на самом же деле в эти дни только решалась судьба его – быть ли ему военным училищем или учебной школой для унтер-офицеров. Этим обстоятельством объясняется и то, почему училище первое время именовалось школой и почему оно имело все роды оружия.

Первое время кадр и юнкера размещались в помещении гостиницы «Селект», откуда только в половине ноября перешли в здание училища, в котором и был отдан приказ по училищу № 1, от 25 ноября 1918 года. Приказом по войскам Отдельной Восточной Сибирской армии № 134, от 17 апреля 1919 года, Читинская Военная школа переименована в Военное училище. Производство первого выпуска состоялось приказом Главнокомандующего всеми вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа № 141, от 1 февраля 1920 года.

Формирование происходило во время полной разрухи – ни материальной части, ни обмундирования, ни учебных пособий не имелось. Все надо было создавать и заводить заново. Тяжелая задача была задана начальнику училища полковнику М.М. Лихачеву[478], помощнику его по строевой части полковнику Дмитриеву, инспектору классов полковнику Хилковскому[479], командирам пехотной роты полковнику Буйвиду[480], сотни – полковнику Кобылкину[481], пулеметной роты – полковнику Вдовенко[482], инженерного взвода, позднее роты – полковнику Данину и другим офицерам и военным чиновникам училища. Однако они с этой задачей справились, хромала только одна хозяйственная часть у полковника Данилина. Батарея долго меняла своих командиров – есаул Новиков, затем подполковник Перекрестов и, наконец, полковник Масюков, который и пробыл в училище до его конца. Училищным праздником был избран день святого Архистратига Михаила – 21 ноября.

Формирование части – нелегкая работа даже при налаженной государственной машине, при готовых кадрах, наличии интендантских и артиллерийских складов, посылке воинскими начальниками тысячных партий людей, оборудованных казармах, депо конского состава; теперь же не было ничего, кроме твердой воли начальников к осуществлению задачи, данной им приказом атамана Семенова.

Начальником училища был назначен молодой офицер – выпуска 1912 года – полковник Михаил Михайлович Лихачев. В том, что начальником училища был назначен строевой офицер, не было никакой предвзятости, ибо, как показали иркутские события в декабре 1917 года, на опытных начальников школ прапорщиков с трехлетним опытом (например, полковник Хилковский) в случае сложной обстановки рассчитывать было трудно, поэтому выбор пал на офицера, в чьей твердости не было сомнений.

Училище было размещено в двух зданиях: Читинской учительской семинарии на Николаевской улице, где находились пехотная рота, пулеметная команда, батарея, классы, столовая, околодок, гимнастический зал, канцелярия училища, церковь, Офицерское собрание. Сотня, инженерная рота и рабочая команда размещались в здании мужской гимназии на Уссурийской улице; в марте 1920 года, когда пришли каппелевцы, в нижнем этаже была размещена Челябинская кавалерийская школа до ухода на Сретенский фронт.

Созидание нового, крепкого, сильного, стойкого офицера особенно было трудным в психологическом отношении, так как это было время государственного разложения, революционного развала, крайнего развития психологии вседозволенности и революционной безнаказанности преступлений, то есть полного освобождения от основ морали и этики во время не то вооруженной интервенции иностранцев, не то просто оккупации «союзниками» нашего Дальнего Востока и Сибири, которая тяжко давила на национальное сознание, глубоко оскорбляла народную гордость превосходством вооружения и навязыванием нам политически чуждых идеологий и вредных настроений, выгодных интервентам.

Не менее тяжелым и трудным было психологическое состояние и представления нашей интеллигенции, которая своею молодежью комплектовала добровольческие отряды, а из них военные училища. Сто лет систематической пропаганды материалистических идей гуманизма, пацифизма, социализма, идеализированного представления демократии, как основы республики, и идеализирования республики, полное охаивание своих народных представлений и исторически создавшейся своей государственной системы.

Война шла с безбожием и марксизмом, но идейного противовеса ему не было: от коммунизма-большевизма отталкивались не по идейным убеждениям, а в силу уголовной коммунистической практики – бессудных и зверских убийств, когда расстрел был наиболее легкой формой смерти, грабежа, насилий и разрушения привычных, веками слагавшихся форм жизни.

Добровольцы, из учащейся молодежи, зародившихся полков Сибирской армии блуждали в трех соснах, волновались и не могли найти в себе достаточно силы, не имея нужных знаний для осмысливания своего положения и места в происходящих событиях. Подпоручик 1-го выпуска И.И. Шитников – кадет-иркутянин, – вспоминая в 1920 году, в Даурии, те дни и настроения, говорил: «…не то было важно, что приходили добровольцы-студенты, гимназисты всякие и не умели даже явиться по форме – ну что возьмешь со шпака? – а было скверно, что рассуждали все неладно – мы, дескать, с братьями деремся, против трудового рабочего воюем… А я фельдфебелем в роте был, на меня косились, так что спать ложился с винтовкой, намотав ремень на руку…»

Поэтому-то было важно не только собрать твердых надежных людей в отдельную воинскую часть, но и начать подготовку из них новой смены массы офицеров, редеющей с каждым днем. Установив в ноябре 1918 года двухгодичный курс обучения, основатели и руководители училища показали, что они правильно понимали задачу, стояли на верной дороге, но не считались с обстановкой, поэтому-то первые два выпуска пришлось сделать после обучения в 14 месяцев.

Состав юнкеров 1-го выпуска так описан одним из них: «…Среди всевозможных гимнастерок, френчей, бушлатов виднелись странные в этой военной обстановке тужурки двух-трех студентов и учащихся среднеучебных заведений… В огромном большинстве это был «тертый», боевой народ, прошедший суровую школу Гражданской войны и хорошо умевший держать винтовку в руках. Среди нас были и почти мальчики, и солидные отцы семейств. Много было кадет из Иркутского, Хабаровского и Сибирского корпусов… Дисциплина сразу же была установлена железная, и, что важнее всего, курсовые офицеры и преподаватели стремились привить юнкерам лучшие традиции военно-учебных заведений былых времен. Большую услугу в этом отношении оказали училищу многочисленные кадеты. Они принесли с собой дисциплину и выучку и, заняв портупей-юнкерские должности, способствовали установлению того истинно-воинского духа, которым так отличалось Читинское военное училище от обычных школ прапорщиков военного времени…»

Отмена в 1915 году черты оседлости де-факто привела в училище евреев: в батарее – Гавриловича, в пехотной роте – Горбулева, в сотне – Кавалерчика, георгиевского кавалера, юнкера Иркутского военного училища, участника боев за Иркутск в декабре 1917 года; караим Гусинский – фельдфебель 1-го выпуска, позднее в Шандуне, китайской службы подполковник.

Цель формирования юнкерам представлялась так: «…Нам казалось, что мы кончили период «кустарной войны» и должны готовить себя к службе в настоящей, быть может, общерусской армии… Прибывшие добровольцы из частей создали политически монолитную массу…»

Революционные события отозвались даже на домах: здание училища было попорчено и постепенно его приводили в порядок, электричество перестало гаснуть, исправлено было отопление, оттаяли стекла в окнах. Пестрота обмундирования была изжита после того, как училищу был передан вещевой склад читинской областной тюрьмы, и хотя не очень-то красиво, но строй получил однообразие: широкие, серого солдатского сукна шаровары, серые фланелевые гимнастерки, солдатские сапоги, полушубки и папахи. Как ни странно, в недалекой полосе отчуждения Восточно-Китайской железной дороги, где, казалось, можно было бы купить все, что надо, на деле оказывалось или ничего, или такое, как знаменитая синяя форма из крашеной мешковины, которую после двухнедельного ношения пришлось изъять, так как она не только пачкала белье, но и вызывала кожные заболевания. Внешний вид юнкеров оставался непрезентабельным, и хозяйственной части пришлось много потрудиться, пока, наконец, удалось добыть приличное обмундирование.

В преодолении этой трудности сказывалось не только налаживание хозяйства, но и понимание психологии: генерал Краснов в своих лекциях, читанных в 1918 году в Новочеркасском военном училище, особенно подчеркнул, какое сильное психологическое воздействие на войска оказывает красивая форма из хорошо сшитого материала. В конце концов появились хорошо сшитые и аккуратно пригнанные шинели желтого сукна и черная форма – мундиры и шаровары читинской конвойной команды, сразу сделавшие заметными на улицах Читы и других городов отпускных юнкеров-читинцев.

С работой налаживался и порядок: была приведена в порядок церковь, открылся «околодок», зубоврачебный кабинет, появилась лавка для юнкеров, в гимнастическом зале были поставлены все гимнастические снаряды. По вечерам в столовой устраивали дополнительные лекции на богословские и культурно-просветительные темы. Было введено преподавание танцев. Можно сказать, что те, кто бросал нам, читинцам, пренебрежительный вопрос: «Читинское военное училище? Было такое? Ну, какое же это училище», навряд ли знали об этой трудной организационной работе, а своим тоном и оценкой смыкались с коммунистическими агитаторами, которые до боя у «станции Доно» дали юнкерам презрительную кличку – «сенькины ребята», от которых им пришлось отходить в глухую бездорожную тайгу.

В общем, к 1919 году все было налажено: на батарею и сотню был получен конский состав и упряжь, получены два орудия – поршневая пушка образца 1887 года и орудие образца 1890 года. Пулеметная рота получила пулеметы Максима, Шварцлозе, Кольта, Гочкиса, легкие пулеметы Бергмана и Шоша и 8 никуда не годных французских Сентьена. Инженерный взвод получил полный шанцевый инструмент и на проверке бойко и бодро рассчитывался на «кирко-мотыгу, лопату-топор».

В первых числах декабря начались строевые занятия на расчищенном плацу, перед боковым фасом здания училища. Одновременно начались и классные занятия, которые довольно долго велись по запискам, пока не были разысканы, дополнены по опыту войны 1914–1918 годов все потребные учебники, наставления и уставы. Курс, при переименовании школы в училище, был расширен. Короче, за неполных три месяца была налажена вся организация, снабжение и работа училища. Срок этот, при трудности работы, надо признать минимальным. Вскоре молодое училище стало гордостью и политическим оплотом Дальнего Востока. Теперь в училище и откомандировывались, и сами просились самые лучшие, образованные и талантливые офицеры, выковавшие из трудного, по революционным временам, человеческого материала счастливых, щеголявших выправкой, дисциплиной и лихостью юнкеров. За выполнение этой задачи приказом № 25, от 22 января 1919 года, по войскам Отдельной Восточно-Сибирской армии полковник Лихачев был произведен в генерал-майоры.