Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

В пути

Вскоре вокруг стали говорить о том, что мы уже недалеко от Босфора. У тех, кто все еще думал, что нас повезут в Крым, – исчезла и последняя надежда. Значит, всякая связь с Родиной пока что прервана. «Саратов» отчаянно пыхтит, скрипит, ползет.

Я у борта. Рядом со мной прехорошенькая девушка лет восемнадцати. На ней элегантная меховая шубка. Щечки у нее раскраснелись, она о чем-то весело мне говорит, но я не могу разобрать о чем. Чему-то смеется, невольно смеюсь и я. Хорошо мне с ней. Потом она со счастливой улыбкой всплескивает руками и перебрасывается через поручни в воду.

«Человек за бортом!» Машины постепенно стопорят, дается задний ход. Матросы бросают девушке спасательный круг, он шлепается почти рядом с ней, но она не делает попытки его взять. Он ей не нужен, ей так хорошо сейчас, она счастливо смеется, а шубка отлично держит ее на воде, она еще не набухла. Вот, наконец, прыгает в воду матрос и вытаскивает девушку. «Да кто же ее выпустил, черт подери!» Кто-то рядом рассказывает, что она убежала из лазарета, что у нее уже второй день бред, и вот санитары не досмотрели… Ну что ж, бывает.

Приближается берег. Вскоре проплывают мимо живописные городки в зелени. Босфор. Кто-то бывалый объясняет – вот летняя резиденция русского посольства, Буюк-Дере, а вот там дальше – Еды-Кей. Это так называемый Семибашенный замок; там когда-то сидел в цепях русский посол, Толстой. А сам замок выстроен в виде начальной буквы любимой жены султана. Высятся, упираются в небо десятки, сотни минаретов, а вокруг нас уже чуть ли не тысячи судов. Вот это и есть Стамбул! Беготня по палубам, суматоха. «Сейчас в город поедем!» – «Как, по классам, что ли, отпускать будут?»

Но вот на «Саратове» взвился желтый карантинный флаг. Слишком уж много у нас больных, этак всю Турцию перезаразим. Ну а что теперь? А там видно будет. У борта вода кишит лодками. «Кардаш!» – кричат фески, надрываются. Это торговцы хлебом, фруктами, сластями. Мы спускаем им деньги на веревочке. Керенки почти не идут, а «колокольчики» и царские в почете. Правда, много у «кардаша» не получишь. Сотни рублей уходят на плитку шоколада, какую-нибудь связку винных ягод и пачку сигарет.

Сколько мы там стоим – не помню. Помню, что на берег спускают только директора корпуса и его переводчика, хорунжего Чеботарева[604], он же и адъютант. Тут же выясняется, что это сын покойного директора, генерал-лейтенанта П.Г. Чеботарева, скончавшегося от тифа в Новороссийске, о чем говорилось выше.

А ночью проходим Дарданеллы. Я стою у борта, силюсь рассмотреть, что они собой представляют, но ничего не видно, темень. А так хотелось бы – вспоминаю из книги: древний Геллеспонт, лорд Байрон… Как будто он этот самый Геллеспонт где-то здесь и переплывал. Жаль, не видать! Из душного трюма наша «непромокаемая» четверка перебралась в спасательную шлюпку. Дважды уже гнали, но не помогает, махнули на нас рукой. Все равно на борту втрое больше, чем полагается, где уж тут на это обращать внимание.

А потом чудное солнечное утро. Давно пройдены Принцевы острова. Мы уже стоим около острова Кипр. На нас смотрят средневековые башни Фамагусты. Рыцари-тамплиеры, арабы, греки, турки, венецианцы – кто только тут не побывал! И в довершение всех бед, в ворота города стучится теперь обовшивевшая толпа голодных русских. Но желтый флаг – плохая визитная карточка, с ней не пускают никуда. Гостеприимные жители швыряют на борт апельсины размером с добрую дыню. О таких до сих пор и не слыхивали. Одно плохо – слишком толстая кожура, под ней апельсин оказывается не таким уже громадным. Бросали также рожки, еще какие-то фрукты. Все это для нас такое лакомство! Юг, благословенный юг! После страшных норд-остов, как ласково ты встретил нас – солнцем и фруктами. Если бы еще нас пустили сюда, хоть немного пожить, отогреться. Набираем воду, уголь, еще какие-то припасы. Вдруг распространяется слух, что губернатор острова решил нас разоружить. Старшие кадеты возмущаются – «Не отдадим оружие, с ним пробивались!» Некоторые с возмущением и руганью бросают винтовки и шашки в воду. В это самое время кто-то кричит, что англичане оружие отбирать не будут, но кадеты успели бросить три шашки и пять винтовок.

«Саратов» снимается с якоря, мы снова в открытом море. И совсем скоро перед нами вырисовываются очертания белого города. Штыками минареты, и все ослепительно белое, и море, и океан песка, куда ни посмотришь. Это Александрия. Но нет, оказывается, и здесь нас просто так принять не могут, сначала повезут куда-то дальше. И вот тут-то оружие пригодилось. Старшие кадеты караулят поезд с вещами. Поговаривают о том, что предполагается нападение арабов с целью грабежа. Остальных везут, как прокаженных, в какой-то лагерь недалеко от города. Это местечко Сиди-Бишр. Здесь обычно держат в карантине грязных арабов, богомольцев из Мекки. А теперь извольте сбрасывать с себя все обмундирование и все вещи сдавать в дезинфекцию. Совершенно позабыв, что в кармане у меня целое богатство («Вот тут несколько десятков тысяч царскими, не потеряй, побереги до встречи, слышишь?..»), я сдал все вещи. Ну а потом – да стоит ли рассказывать? Все богатства «развеялись прахом» – дословно. Превратились в труху.

Мы бродили в больничных белых халатах из барака в барак. Мечтали о том, как нас, наконец, отпустят в город, в Александрию. Кто-то уверял, что покажут сожженную Александрийскую библиотеку. Малыши верили. Вербное воскресенье. Лагерь посетил сам патриарх Александрийский. Торжественная служба под открытым небом. Прекрасно поет кадетский хор, греки с изумлением слушают. Патриарх лично оделял всех пальмовыми ветвями – как необычно после наших вербочек! А потом вспоминаешь, что ведь так и должно быть: «и вайями, и ветвьми…» Я с благоговением держу веточку в руке, даю себе обещание сохранить ее на веки вечные в какой-нибудь книге, что ли. И вдруг вспомнилось: «Верба хлест, бей до слез!» И я исправно отстегал прехорошенькую девчурку, бегавшую поблизости. Странно было встретить ее лет через двадцать и любоваться ею в четверке Королевского балета в Белграде. Маленькая фея превратилась в королеву, как и полагается в сказке, даже и в беженской, и была она теперь настолько хороша, что рука моя на нее теперь уже не поднялась бы.

Не помню, сколько времени мы пробыли здесь, в Сиди-Бишре. Помню туманное утро, пробивающиеся лучи солнца, поезд. Погрузка в вагоны. «Господин есаул, куда везут?» – «В Высокое Солнце, кадеты!» – весело объявляет есаул. Недоуменные рожицы. «А это – с арабского. Местечко так называется – Тэль-эль-Кебир…»