Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Первые годы в Сараеве

Около середины июня 1920 года было получено предписание перевести в Сараево одесских и полоцких кадет из Панчева, и киевских из города Сисака. В Сараеве нам было предоставлено постоянное помещение – казарма Краля Петра, построенная еще при австрийцах и раньше называвшаяся казармой императора Франца-Иосифа. Мы прибыли в Сараево ночью, на трамваях доехали до казармы, где нашли уже киевлян. В эту ночь мы впервые поужинали за столами, впервые легли спать на настоящих простынях.

Сараево расположено в долине, по берегам горной речки Милячки; вокруг высятся высокие скалистые горы – Динарские Альпы. Почти весь центр города имел европейский вид, но вокруг его все напоминало провинциальный турецкий город, со всеми его характерными особенностями. Повсюду много мечетей с высокими белыми минаретами, много магометанских кладбищ и отдельных могильных камней, напоминавших о страшной эпидемии чумы в середине XIX века. На улицах много людей в живописных местных одеждах, с красными фесками или с белыми и пестрыми чалмами на головах, женщины в чадрах и в длинных цветных платьях, скрывающих фигуру. Население делилось на три основные группы: христиане, мусульмане и евреи. Нас очень смешило, что по пятницам бывали закрыты все мусульманские магазины и предприятия, по субботам все еврейские, а по воскресеньям все христианские. Особенно своеобразны были евреи, которых называли «шпаньолы» или пренебрежительно «чифуты». Говорили, что это были потомки испанских евреев, бежавших на Балканы в Средние века от преследований инквизиции. Они жили замкнутой общиной, и мы с любопытством наблюдали за их патриархальными обычаями, встречая на улицах и в парках целые их группы, державшиеся совершенно обособленно.

В городе было много узких, кривых улиц, с таинственными закоулками, много зелени и парков, все это было красиво и своеобразно. Кое-где на горах виднелись старые австрийские форты, из которых по праздникам производили орудийные салюты. Помню, на следующий день после нашего приезда с раннего утра мы были разбужены орудийной стрельбой. Нам еще так трудно было привыкнуть к мысли о том, что мы живем в мирной обстановке, что все решили, что это коммунистическое восстание и что форты обстреливают город. Оказалось, что стрельба происходит по случаю какого-то магометанского праздника, но мы еще долго не могли привыкнуть к тому, что орудийная стрельба не всегда означает войну.

Корпус был расположен вблизи набережной Милячки, через которую в этом месте был переброшен Латинский мост; на другом конце моста было место, где в 1914 году произошло роковое для всей Европы событие – убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги. На этом месте австрийцами были поставлены большие каменные крест и скамья; сербы этот крест сняли, но каменная скамья осталась.

Казарма наша была в три этажа и построена в виде буквы «П», причем открытую сторону занимали конюшни для офицерских лошадей штаба и гарнизона. Посредине был обширный плац, а у выхода в город находилось помещение для 25 солдат сербского караула. В распоряжение корпуса был прислан сербский солдат-трубач, и его сигналы регулировали нашу жизнь с утра и до вечера. Сигналы были сербскими; кажется, это было потому, что русские сигналы напоминали болгарские и сербам это не нравилось.

С переездом в Сараево жизнь наша и занятия стали быстро налаживаться. Исчезли пестрота в одежде и остатки истрепанного добровольческого и старого кадетского обмундирования, и нас одели однообразно. Форма одежды в эти первые годы была такая: ежедневная, внутри корпуса – защитные сербские солдатские френчи без пояса, такого же цвета брюки и обмотки, а на ногах солдатские ботинки, довольно грубые, но прочные. Для выхода в город вместо френча надевались белые бязевые гимнастерки, с кожаным поясом без бляхи, фуражки были защитные, русского образца, с русской кокардой. Погоны сначала носились старые, у кого они еще сохранились, но в конце лета были введены однообразные защитные, а в августе мы получили малиновые, без трафарета. Зимой носили русские серые шинели из солдатского сукна.

Наименование корпуса, за время до начала октября 1920 года, менялось несколько раз согласно приказам Главнокомандующего и его Представителя в Константинополе, генерала Лукомского. Сначала это был Русский Сводный кадетский корпус, а после переезда в Сараево – Русский кадетский корпус в Сербии. Затем, 20 августа, корпус был наименован Русским Киево-Одесским, и, наконец, приказом от 1 октября корпусу было присвоено окончательное название Русского кадетского корпуса в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, название сохранившееся до конца пребывания в Сараеве, то есть до осени 1929 года.

В классах все сидели на табуретках, за отдельными столиками. Только к 9 декабря появились парты на двух человек. Вначале учебников не было и каждый преподаватель диктовал нам свой предмет и мы записывали это в тетради. Постепенно стали обзаводиться классными досками, картами и другими пособиями. Часть преподавателей была еще старая, прибывшая с кадетами из России, но появились и новые. В эти первые годы состав преподавателей в старших классах был таков: русский язык, полковник Ф.И. Миляшкевич, которого (как и его друга, полковника П.С. Молчанова, преподававшего русский язык в младших классах) мы дружно не любили. Он был раньше в Ярославском корпусе, потом в Одесском; его система преподавания заключалась в механическом зазубриваньи наизусть того, что он нам диктовал по теории словесности. С литературой он нас почти не знакомил, признавая только Пушкина и Лермонтова. Отвечая урок или делая письменную работу, нельзя было изменить или пропустить ни одного слова или высказать какую-либо свою мысль: все это считалось своеволием и заслуживало у него неудовлетворительную отметку. Генерал Адамович сочувствовал нам, но только лишь весной 1922 года он был заменен другим преподавателем.

Математику преподавал полковник Н.С. Ракитин[632], отец одного из моих товарищей (у обоих было прозвище «пончик»). Его мы любили, да и он нас тоже, хотя и был вспыльчив и запускал в нас иногда мелом или классным журналом. Скоро ему пришлось уйти из корпуса, после инцидента с преподавателем Кулаковым, который делал в учительской заявления в резко левом духе, за что получил от Ракитина оскорбление действием. Космографию читал полковник В.Ф. Гущин, которого тоже не любили и за его левые взгляды, и по многим другим причинам. Сербский язык преподавал полковник югославской армии В. Белич, большой русофил, окончивший Николаевскую академию Генштаба. На уроках мы его обыкновенно просили рассказывать нам про его жизнь в России, что он делал с удовольствием и, конечно, по-русски, так что сербскому языку мы от него не научились, за исключением нескольких фраз, вроде «Сараево е врло лепо».

Похожим на него в этом отношении был и полковник Б.Н. Протопопов[633], преподаватель географии; историю преподавал полковник К.Д. Красовский[634], физику А.М. Гайдовский-Потапович[635], химию Н.К. Седлецкий[636], законоведение генерал-майор П.Ф. Старк[637], участник Турецкой войны 1877–1878 годов, больной и дряхлый старый офицер, дочь которого давала уроки французского языка в младших классах. В старших можно было выбирать по желанию лишь один язык: немецкую группу вел у нас А.Ф. Гизе[638], а французскую – полковник В.А. Скалон[639]. По рисованию был капитан Г.Л. Реммерт, к которому мы относились с особенным уважением за его доблестное поведение в походе на румынскую границу. Возможно, что перечень этот не полный, но остается добавить, что с большинством педагогов мы жили в ладу и старались наверстать потерянное время.

Законоучителем и настоятелем корпусной церкви был протоиерей отец Сергий Троицкий. Создание корпусной церкви было одной из первых забот, с первых же дней после прибытия в Сараево. Сначала корпусу, по его просьбе, было предоставлено место в православном соборе города, построенном частично на пожертвования Императора Александра II; некоторые церковные службы происходили на плацу корпуса или в зале. Для разработки проекта и создания постоянной корпусной церкви в декабре 1920 года была создана комиссия под председательством инспектора классов, полковника Розанова[640], и в составе: отца Сергия Троицкого, генерала Старка, полковника Орлиц-кого и Селицкого[641], подполковника Кадьяна и капитана Реммерта и Енько-Даровского[642]. Уже к марту 1921 года церковь была устроена в зале корпуса, и 26 марта в ней была отслужена первая всенощная.

С этого дня она стала служить также приходской церковью для всех русских, проживавших в Сараеве. Все в ней, начиная с образов и кончая столярными работами, было сделано руками офицеров и кадет корпуса. Запрестольным образом было знамя Симбирского кадетского корпуса, спасенное кадетами и переданное корпусу в числе других реликвий, после эвакуации Крыма. Помимо икон и церковной утвари, созданных в Сараеве, в церковь поступили также иконы, складни и предметы церковного имущества, принадлежавшие раньше некоторым полкам Российской армии и корпусам Владимирскому-Киевскому, 1-му Сибирскому (Омскому) и Хабаровскому. Церковь была освящена во имя святого Благоверного Князя Александра Невского, и корпусной праздник был установлен 6 декабря (23 ноября по ст. ст.), в день памяти погребения Александра Невского во Владимире, в 1263 году.

К началу августа занятия были закончены, и после выпускных экзаменов наш 1-й выпуск стал готовиться к отъезду в Крым, для поступления в военные училища. В то же время из Штаба Главнокомандующего были получены известия о том, что изыскиваются возможности для переезда в Крым всего корпуса, ввиду укрепления положения на фронте. Весть эта нас обрадовала и подбодрила. 1 августа был поставлен выпускной спектакль и устроен бал, прошедшие с большим успехом и собравшие много публики. И наконец, 7 августа наш 1-й выпуск, в составе 50 кадет нашего корпуса и двух омских кадет, вице-унтер-офицера Григорова и кадета Давац, во главе с воспитателем капитаном Федоровым, были отправлены в Белград, для дальнейшего следования в Крым. Мы проводили их на вокзал и попрощались с ними тепло и задушевно, не подозревая того, что большинство их скоро погибнет в боях и во время эвакуации.

Выписка из приказа по Русскому кадетскому корпусу в день выпускного молебна по случаю 1-го выпуска – приказ № 126, параграф 5, от 4 августа 1920 года, город Сараево:

«…Полгода назад налетевшая буря выбросила из гнезда кадетскую семью. Одесский и Киевский корпуса потеряли все. Кадеты, воспитатели и преподаватели спасались разными путями. Казалось, что все погибает и что жизнь корпусов если не прервется, то надолго замрет; но вот нашелся новый приют в братской стране, вот затеплилась воля к жизни, загорелась борьба за существование, и мы, люди пришедшие без всего, «с одной душой», воскресили на чужбине нашу старую кадетскую жизнь.

Сегодня Бог благословил наши труды рождением выпуска-первенца на чужбине. Пятьдесят наших питомцев, почти приговоренных к лишению образования, закончили курс и отправляются, как лучший и драгоценнейший дар, в наши военные училища. Я поздравляю корпус с рождением первенца, а нашему первенцу на чужбине желаю послужить на благо Родины так же, как служили ей бесчисленные выпуски Киевского, Одесского и всех наших старинных и молодых корпусов.