Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Севастополь

Весной 1920 года училище прибыло в Севастополь и расположилось в летних казармах бывшей Константиновской батареи, на Северной стороне. Казармы были окружены высоким валом и глубоким рвом, в середине же городка находились деревянные бараки с различными пристройками. Для юнкеров были приготовлены деревянные койки с жиденькими соломенными матрасами; кухня находилась во дворе под навесом от солнца и дождя, и тут же была и столовая с длинными столами и скамейками.

Условия жизни были по тем временам более чем удовлетворительными: можно было прекрасно спать, мыться в умывалке, а летом купаться в море (куда на ближайший пляж нас водили поотделенно); главными продуктами питания оставались все та же камса и «шрапнель» и часто пшенная каша. По праздникам давали английские консервы. Теперь юнкера поняли и оценили значение «баз», так как все это было приготовлено стараниями «базы № 1».

При училищном лазарете появился даже зубной врач-женщина. Ввиду того что никаких средств для лечения зубов у нее не было, ее обязанности заключались в вырывании зубов, причем, когда ей не удавалось сразу вырвать какой-нибудь крепко сидящий зуб, она частенько сама падала в обморок, но юнкера все ей прощали за ее очень привлекательную наружность…

Два раза в неделю юнкера имели несколько часов отпуска. Иногда совершались прогулки по историческим местам Севастополя, причем главным нашим проводником был училищный священник отец Мильяновский, который отлично знал Севастополь, так как когда-то был священником на броненосце «Святой Евстафий» (если не путаю названия), а затем настоятелем храма-памятника на Северной стороне.

Однажды мы попали и на «кладбище» Черноморского флота: в Южной бухте стояли пришвартованные к молу старые боевые корабли: «Святой Евстафий», «Святой Иоанн Златоуст», «Пантелеймон» и другие, уже заброшенные и приготовленные на слом, а напротив, в «Сухом доке», лежала перевернутая килем вверх «Императрица Мария». Печальная картина… Против Графской пристани стоял на якорях «Георгий Победоносец», превращенный в учебное судно.

Устроившись на новых квартирах, юнкера принялись за учение и также за гарнизонную службу. И то и другое давалось юнкерам нелегко… Педагоги наши с радостью принялись за обучение юнкеров, стараясь наверстать потерянное в боевой службе время. Это очень утомляло юнкеров, уже в достаточной степени обремененных караульной службой, в которую каждый юнкер попадал приблизительно через каждые три дня.

Курс теории артиллерии вел сам начальник училища, полковник Козьмин, блестящий офицер и знаток артиллерийского дела, наравне с такими учеными артиллеристами, как генерал Нилус и полковник Петрович.

Введен был курс верховой езды (училище получило для этого около 20 верховых лошадей), во время которой инструктор верховой езды, известный всем старым юнкерам капитан Гавликовский вполне оправдал свое назначение, внушая юнкерам правила езды не только словами, но и «делом» и доказывая, что «верховая езда – наука тонкая, это вам не университет!»…

На вооружение училища были получены английские орудия, с которыми и производились занятия. Орудия эти, несмотря на их «двойную» наводку, намного уступали нашей славной «трехдюймовке».

По слухам, к октябрю должно было состояться наше производство в офицеры. Был открыт новый прием юнкеров в училище, положивший начало младшему курсу – 14-му выпуску. Командиром дивизиона был назначен полковник Грибовский, а 2-ю батарею снова принял капитан Мамушин.

Как было уже сказано выше, училище вошло в состав гарнизона Севастопольской крепости. В распоряжении командующего войсками Севастопольского округа и коменданта крепости генерал-лейтенанта Стогова[290] и начальника гарнизона генерал-майора Елчанинова[291] были, кроме училища, еще и другие части и формирования, запасные и учебные команды, но главная тяжесть и ответственность за порядок в городе была возложена на сергиевцев, которые несли множество различных караулов, а именно: в штабе крепости, в таможне, на складах Родоканаки и в порту, на почте и телеграфе, на электрической станции, гауптвахте и т. д. Поэтому каждому юнкеру приходилось бывать в наряде каждый третий день. Это вызывало у юнкеров, принимая во внимание еще и ежедневные учебные занятия, ведшиеся ускоренным темпом, сильное утомление: бывали совершенно невероятные для юнкеров случаи, когда часовые засыпали на посту.

Однообразная и монотонная жизнь юнкеров была нарушена в июле месяце приездом в училище Главнокомандующего генерала Врангеля, который произвел смотр училищу и лично наградил Георгиевскими крестами 40 юнкеров, представленных к этой награде за зимние бои на крымском фронте. В числе награжденных наводчик 1-го орудия, юнкер Готовец, имевший уже 4-ю и 3-ю степени, получил Георгиевский крест 2-й степени.

Если не ошибаюсь, в этот же день начальник училища, полковник Козьмин, был произведен в генерал-майоры. Было произведено и много новых портупей-юнкеров, но был при этом и пострадавший: фельдфебель 1-й батареи В. Оттерстетер, который, при всех своих блестящих данных, страдал хроническим катаром горла и не мог командовать (у него получался какой-то хрип). Новым фельдфебелем был назначен Иван Горенюк.

К концу сентября курс учения подходил к своему завершению, и, наконец, в октябре выпускные юнкера начали отбывать практическую стрельбу на полигоне, расположенном близ села Бельбек, к северу от Севастополя.

К этому времени положение на фронте опять становилось грозным: после победоносного выхода Русской армии из Крыма и ряда больших побед снова начались неудачи, неудачный десант на Кубань, Каховку, а главное – сосредоточение громадных сил противника, прибывающих на крымский фронт со всех концов России, из Сибири и с польского фронта. Новое отступление в Крым… Всем было ясно, что красные готовят последний удар. В октябре началась атака Перекопа.

В то время как 1-я батарея отбывала практическую стрельбу, пришла весть о прорыве красными перекопских позиций. 29 октября утром в Бельбек прибыл один из училищных офицеров, привезший приказ об эвакуации Крыма и приказание батарее возвратиться в Севастополь. К вечеру мы уже были в Севастополе, в новых казармах (тоже на Северной стороне), подготовленных для зимы, и в которых юнкерам пришлось прожить всего лишь два дня.

1 ноября рано утром училищу было приказано двинуться в порт и погрузиться на транспорт «Рион». В порту шла лихорадочная погрузка. К моменту посадки на «Рион» этот огромный транспорт был уже перегружен беженцами и войсками. Все-таки училище кое-как втиснулось на палубу.

Вместе с 12 другими юнкерами я был послан в какую-то бухту огромного севастопольского рейда для приведения в негодность находившихся там новеньких французских орудий. Мы вынимали из орудий «стреляющие приспособления» и бросали их в воду. Пушек было около пятидесяти, все – с «эксцентрическими» затворами. Совершив переезд туда и обратно на катере, мы снова поднялись на «Рион».

С наступлением вечера стало известно, что в городе не все благополучно: начались грабежи складов и была подожжена мельница Родоканаки, превращенная в склад. Не думаю, чтобы склады эти были бы интересны нашему командованию, так как они все равно должны были быть брошены, но важно было сохранить порядок в городе и не затруднять эвакуации. Поэтому училищу было приказано сойти на берег и прибыть в штаб крепости, находившийся в самом начале Екатерининской улицы, на возвышенности.

Уже почти в темноте училище прибыло туда, и было встречено самим генералом Стоговым, который распорядился: главным силам училища оставаться в его распоряжении, частью юнкеров патрулировать в городе и, самое важное, занять ответственные караулы на главном вокзале, в тюрьме, на телеграфе и на электрической станции, сменив находящиеся там наряды от других частей.

В составе взвода, под командой капитана Сомова, я попал на вокзал. Сменять никого не пришлось, так как никого там не оказалось, кроме одного телеграфиста и пары железнодорожных служащих, оставшихся верными долгу.

Ночь проходила спокойно, но вдруг взволнованный телеграфист доложил капитану Сомову, что он получил сообщение о приближении к вокзалу советского бронепоезда! Сообщение было невероятно, но через полчаса мы действительно услышали, что к вокзалу движется какой-то состав, который остановился где-то среди путей. Капитан Сомов выслал дозор (я и юнкер Буряк) с задачей узнать, в чем дело. Мы осторожно двинулись в темноте среди вагонов к таинственному поезду и вдруг увидели идущего с фонарем в руках стрелочника, а за ним какую-то воинскую часть. На наш окрик: «Кто идет?» – последовал ответ: «Юнкера Атаманского Новочеркасского училища!» Мы с облегчением вздохнули.

От юнкеров-атаманцев мы узнали, что за ними идет еще ряд эшелонов с ранеными и с отступающими частями, а также поезд генерала Кутепова. Им удалось пробиться к станции, а остальные сгружаются по пути и направляются пешим порядком в Килен-бухту, где их якобы ждут пароходы…

Действительно, после прибытия этого эшелона все на путях замерло. Капитан Сомов связался утром по телефону со штабом крепости и получил приказание снять караул и возвратиться в штаб. Идя к нему, мы заметили, что в городе было еще много отдельных военных и беженцев, переходящих от одной пристани в другую в поисках места на отходящих перегруженных пароходах.

Подойдя к штабу крепости, мы нашли там небольшую горсточку юнкеров с командиром дивизиона, полковником Грибовским, который объявил нам, что, по приказу генерала Стогова, все училище было ночью снова погружено на «Рион». Штаб крепости перешел в гостиницу Киста на Графской пристани, куда прибыл и генерал Врангель. Охрана гостиницы поручена прибывшему Новочеркасскому училищу, а нам, несшим караулы ночью, приказано выставить заставы на Екатерининской улице, на Нахимовском проспекте и на других пунктах, ведущих к Графской пристани, и никого туда не пропускать.

Полковнику Грибовскому, добровольно возглавившему оставшихся юнкеров, генерал Стогов обещал во что бы то ни стало погрузить нас в последнюю минуту. Это значило, что мы должны были прикрывать отход последних частей с Графской пристани.

Чтобы исполнить это приказание, полковник Грибовский отдал еще на рассвете 2 ноября распоряжение снять все караулы и собраться у штаба крепости. Постепенно стали приходить караулы из разных мест, но одного из них недоставало, это – караула в тюрьме, двенадцати юнкеров, под командой капитана Георгиевского.

После долгого и тщетного ожидания полковник Грибовский решил двинуться к Графской пристани, чтобы исполнить приказ о выставлении застав. Налицо оказалось 145 юнкеров и 2 офицера.

Молча, четко отбивая шаг, юнкера двинулись вниз по Екатерининской улице, сопровождаемые тревожными взглядами одиночных прохожих или смотревших из некоторых окон жителей. И вдруг запевалы грянули: «Вспоили вы нас и вскормили, Отчизны родные поля!..» – марш, любимый юнкерами и вообще очень популярный в армии.

Какой-то странный энтузиазм поднялся у всех поющих. Чувствовалось, что в последний раз мы проходим по ставшим нам родными улицам Севастополя. Встревоженные жители стали открывать окна, некоторые махали нам платками…