Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Донские кадеты в Югославии[630]

Донской Императора Александра III кадетский корпус накануне Рождества 1919 года, вместе с отступавшими частями Донской и Добровольческой армий, был вынужден покинуть Новочеркасск и ушел походным порядком в Новороссийск, откуда был эвакуирован англичанами в Египет. Генерал Рыковский, инспектор классов корпуса, собрал отставших и больных кадет и с ними тоже добрался до Новороссийска, откуда им удалось вскоре попасть в Крым.

В Симферополе генерал Рыковский получил для своих питомцев, которых было 12 человек, дачу на Суворовской улице, где во время большевиков помещалась Чека; затем он выхлопотал у Главного командования разрешение на формирование кадетского корпуса, названного Вторым Донским, причем он сам был назначен его первым директором.

Число кадет и персонала беспрерывно возрастало настолько, что в очень скором времени помещение сделалось слишком малым и корпус был перевезен в Евпаторию, на дачу купца Терещенко, где было несколько зданий, расположенных в саду, на берегу моря с прекрасным пляжем. По приказу генерала Врангеля молодые люди с незаконченным средним образованием направлялись из армии в кадетские корпуса и военные училища; такие же приказы были отданы войсковыми атаманами Донского, Кубанского и Терского казачьих войск, на основании которых казачью молодежь из частей Русской Армии стали направлять во Второй Донской корпус, для продолжения образования. К августу 1920 года корпус насчитывал около 120 кадет, и их жизнь и занятия постепенно налаживались по выработанной программе, в которую входили лекции, прогулки, гимнастические игры и купание в море. Кадет иногда отпускали в отпуск, в город; некоторые старшие кадеты пытались снова убегать на фронт, но их вскоре возвращали этапным порядком в корпус.

Во время эвакуации Русской Армии из Крыма, в начале ноября 1920 года, корпус был вывезен в полном составе на пароходе «Добыча». Пароход был старый грузовой, небольшой, лишь с одним действовавшим котлом и с не совсем исправными машинами. Принадлежал он раньше к турецкому флоту и был захвачен русскими во время войны. Переход на нем через Черное море был связан с громадным риском и закончился благополучно только благодаря исключительно хорошей погоде.

При погрузке на пароход кадеты получили дневной паек, который сразу же был съеден, а других запасов продовольствия не было. В течение всего перехода кадеты буквально голодали и страдали от жажды, так как пресной воды тоже не было, а опреснитель работал неисправно. У инспектора классов, генерала Евсеева, оказался мешок сухарей; по просьбе директора, он раздал их кадетам, но этого, конечно, было недостаточно, чтобы насытиться. Ночью в одной из спасательных лодок посчастливилось обнаружить мешки с мукой, и, под прикрытием ночи, кадеты организовали «раздачу» этой муки. Смешав ее с морской водой, стали делать тесто и на паровых трубах пекли лепешки.

Пароход держал курс на Босфор. По прибытии стали на рейде около яхты «Лукулл», на которой находился генерал Врангель. Меняя несколько раз пароходы, корпус пробыл у берегов Босфора около трех недель. За все это время горячую пищу получили только один раз, да и то суп был с червями. В остальное же время кадет кормили очень плохо какими-то консервами. Последний пароход, на который переселили кадетский корпус, был «Владимир», большой грузовой, с многоэтажными трюмами. Расположили корпус в носовой части, в нижнем трюме. На «Владимире» уже находился Сводный Полтавско-Владикавказский (Крымский) корпус. Пароход стоял на якоре около Собачьих островов, ожидая согласия одной из союзных держав принять кадетские корпуса. Положение было трагическое, никто не торопился, никому мы не были нужны, и никто нами не занимался.

Наконец была получена радостная весть: Королевич Александр – Регент Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев, бывший воспитанник Пажеского корпуса, принимает корпуса к себе в страну.

Пароход снялся с якоря и взял курс на север Адриатического моря. После долгого и утомительного перехода мы прибыли в бухту Бакар, находившуюся на границе Королевства СХС и Италии, где пароход бросил якорь и стал в карантин 27 декабря 1920 года. Всем очень хотелось сойти на берег, но никого не выпускали. Наконец желанный момент настал, и нам объявили, что на следующее утро будет разгрузка парохода. Рано утром на следующий день раздался сигнал утренней повестки Второго Донского корпуса, все кадеты собрали свой небольшой «багаж», поднялись на палубу и построились на молитву; трубачи заиграли зорю, пропели молитву, и директор корпуса, генерал Рыковский, вышел перед строем, поздоровался и объявил, что корпус будет выгружен и перевезен на север Словении, где нас временно поместят в бараках в лагере, но что до отправки мы должны пройти некоторые формальности на берегу.

Все с нетерпением ожидали момента выгрузки; наконец раздалась команда «Справа по одному, шагом марш!» – и кадеты, вытянувшись в цепочку, стали сходить по трапу с парохода. Странное ощущение на берегу! Казалось, что земля под ногами качается… слегка кружилась голова. С пристани нас повели к каким-то зданиям, расположенным недалеко. Это оказался старый, заброшенный цементный завод, разбитый во время войны, оставались только стены, крыши не было. Нас ввели в одно из зданий. Там находилась группа людей, штатских и военных, в русской и сербской форме. В стороне стояла группа сестер милосердия. Наш скромный «багаж» забрали и нас построили; офицер в сербской форме нас приветствовал и поздравил с прибытием в Королевство. Затем нас разбили на группы для медицинского осмотра, купания и дезинфекции нашего обмундирования.

Каждая группа, под командой воспитателя, уходила в другое помещение, где нам было приказано раздеться и завязать вещи в узелок, оставив его на скамье. После беглого медицинского осмотра направляли в баню, причем медицинский персонал приходил в восторг от вида и физического состояния молодежи. Импровизированная баня была устроена в длинном помещении, в виде широкого коридора, с высокими кирпичными стенами, бетонным полом и без крыши. Посреди, по всей длине, тянулся ряд вагонеток, на небольшом расстоянии друг от друга, наполненных водой, по которой плавали темные пятна лизоля, очевидно предназначенного для дезинфекции. Под ними пылали костры, а рядом стояли жестяные банки, вероятно заменявшие шайки. Дым и пар поднимались к небу, кадеты по 5–6 человек окружали вагонетки, и никто не решался начать обряд купания. Но вот один из группы, из озорства, зачерпнув черной воды из «ванны», плеснул ее на соседа. Этого было достаточно, чтобы началось общее купание. Поднялся страшный визг, крики и свист, и на фоне зарева костров, дыма и пара, между высокими кирпичными стенами, под открытым небом голые люди начали выплясывать дикий танец, поливая друг друга водой.

Картина была потрясающая своей необычайностью. Это веселое купание продолжалось минут 15–20; раздалась команда «строиться!». Все купальщики стали в одну шеренгу и направились к выходу. Мало кому удалось избежать купания и остаться сухим и чистым, большинство были мокрые и вымазанные лизолем. Вытереться было нечем. Вернувшись в нашу «раздевалку», мы не нашли нашей одежды, ее еще не вернули из дезинфекции. В ожидании, чтобы не замерзнуть, одни стали бегать, другие скакали на месте, размахивая руками. К всеобщей радости, в скором времени одежду принесли. Она оказалась вся перепутана и была так измята, точно ее жевали коровы. С ужасом обнаружили, что все кожаные пояса перегорели, лопались и не держали брюк. Счастливцами оказались обладатели матерчатых поясов. С трудом натянув на себя обмундирование и поддерживая руками брюки, чтобы их не потерять, мы перешли в новое помещение, где вкусно пахло хлебом и супом. Там стояли походные кухни и столы с кусками белого хлеба, суетились сестры милосердия, приготовляясь нас кормить, и в первый раз за все время нашего странствования нас накормили вкусным, горячим супом с мясом и свежим, пушистым белым хлебом.

На следующий день, переспав ночь на бетонном полу завода, корпус погрузился в теплушки товарного поезда и нас повезли на север Словении, к городу Птуи. Для больных и для женщин были предоставлены пассажирские вагоны. Нас разместили в лагере Стрнище, бывшем австрийском лагере военнопленных, состоявшем из деревянных бараков на опушке леса. Весь лагерь был занесен снегом, и снег этот был также и в бараках. Корпусу отвели два барака, стоявшие в стороне от других; в них разместились вместе с кадетами директор и холостые воспитатели и преподаватели. Директора кадеты очень любили и называли его «папашей».

Корпус стал получать от государства денежные средства, и жизнь стала постепенно налаживаться. Наше начальство старалось занять кадет и привести их в более или менее нормальное состояние. В корпус стали прибывать кадеты, гимназисты и реалисты, желавшие продолжать образование; после поверхностных испытаний их определяли в соответствующие классы. В младший и старший приготовительные классы стали принимать малышей. Классные занятия были организованы в очень примитивных условиях; помещений не хватало, и в хорошую погоду иногда занимались в лесу, на поляне. Устраивались экскурсии, военные прогулки, гимнастические игры, были созданы футбольные команды, и происходили состязания. Кадетский хор давал концерты. Кадеты жили дружной семьей, возглавляемые своим любимым директором, генералом Рыковским.

Неожиданно для всех произошла смена директора. Новым был назначен генерал Бабкин, а генералу Рыковскому предложили должность инспектора классов, но он от нее отказался и покинул корпус. Все кадеты и некоторые воспитатели и преподаватели были возмущены этим происшествием, и новому директору была объявлена война, которая приняла очень резкие формы. После первого бурного заседания педагогического совета несколько чинов персонала подали в отставку и уехали из корпуса. Были также исключены несколько кадет, но их всех принял генерал Адамович в свой корпус, в Сараево, и они все прекрасно его кончили. Но крутые дисциплинарные меры, принятые генералом Бабкиным, не усмирили кадет, а еще больше озлобили.

Новый директор выхлопотал перевод корпуса в бывшую австрийскую крепость в горах Герцеговины, на границе с Черногорией, около маленького городка Билече, в 30 километрах от железной дороги. Поздней осенью 1921 года корпус был туда перевезен и расквартирован в помещениях крепости.

К этому времени корпус состоял из 6 классов и двух приготовительных; некоторые классы имели по два отделения. Корпус был в составе трех сотен, и каждая размещалась в двухэтажном здании казармы: на первом этаже классы, на втором спальни. Холостые командиры сотен и воспитатели тоже разместились в отдельных комнатах казарм, а остальной персонал занял бывшие офицерские квартиры гарнизона. Жизнь корпуса в Билече подробно описана в предыдущих очерках, и остается лишь сказать, что она постепенно входила в нормальные рамки. Первый выпуск был с аттестатом за 7 классов, но после этого, начиная с 1922 года, был введен 8-й класс, с выдачей аттестатов зрелости, так называемая «большая матура».