Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Морской корпус в Бизерте. Джебель-Кебир

По приходе в Бизерту на всех судах, по приказанию французов, был поднят карантинный флаг и сообщение с берегом было строго запрещено. Кругом эскадры ходили французские сторожевые катера, и на берегу стояли чернокожие часовые. Создалось впечатление, будто эскадра оказалась в плену. Это положение сильно действовало на настроение всех.

Вскоре Командующий флотом отбыл на французском крейсере во Францию для переговоров о дальнейшей судьбе эскадры. Оставшийся еще некоторое время в Бизерте контр-адмирал Машуков, при посредстве офицера для связи капитана 2-го ранга В.В. Соллогуба[557], вступил в переговоры с морским префектом адмиралом Варрнеем, имевшими целью снятие карантина, разгрузки эскадры от пассажиров и перевода корпуса на берег. Адмирал Варрней пошел навстречу этим просьбам и, не дожидаясь распоряжений из Парижа, предоставил корпусу на выбор один из находившихся в районе Бизерты лагерей или форт Джебель-Кебир. Для осмотра лагерей была назначена комиссия под председательством капитана 1-го ранга Александрова, остановившая свой выбор на форту – для размещения воспитанников и на лежавшем в одном километре от него лагере Сфаят – для персонала и складов.

В связи с переходом корпуса на берег была произведена окончательная организация гардемаринских рот. Владивостокская рота, поступившая в Морское училище в мае 1918 года, имела большую морскую практику, полученную ею за океанский переход на «Орле», но севастопольская рота могла этому с успехом противопоставить свои всесторонние знания, полученные на военных кораблях, в боевых операциях. По теоретической подготовке обе роты были примерно равны. По настоянию капитана 1-го ранга Китицына, указавшего на блестящую дисциплину владивостокской роты, последняя была зачислена 1-й ротой корпуса в составе 36 гардемарин и из ее состава были назначены фельдфебели и унтер-офицеры в другие роты. Ее ротным командиром был назначен старший лейтенант Брискорн, одновременно совмещавший должность помощника начальника строевой части.

Севастопольская рота осталась 2-й, но в ее состав были окончательно зачислены 11 владивостокских младших гардемарин, доведших ее численность до 110 человек. Но, отстав на год по учению, им было очень трудно нагнать своих новых товарищей.

Сводная рота была расформирована. Старшее отделение в составе бывших гардемарин О. Г. К. и Морского училища, часть которых оставалась гардемаринами, а другая часть являлась подпоручиками или же мичманами, произведенными в Добровольческой армии, было назначено на «Якут», составляя его экипаж и одновременно продолжая начатые в Севастополе занятия. В командование «Якутом» вступил капитан 1-го ранга Гильдебранд[558], а потом капитан 2-го ранга Ульянин[559]. Следует особенно отметить труды мичмана Н.Н. Андреева[560], отдавшего много времени для занятий по мореходной астрономии и лоции. Остальные предметы изучались с офицерами эскадры или с приезжавшими преподавателями Морского корпуса.

Остальная часть «Сводной роты», пополненная из находившихся на эскадре кадет сухопутных корпусов и вольноопределяющихся и доведенная до 90 человек, образовала, под командой старшего лейтенанта Н.А. Окрашевского, потом капитана 2-го ранга А.А. Остолопова, новую 3-ю роту.

13 января начался съезд воспитанников на берег. В этот день ушла 1-я рота, на следующие дни – остальные. Бывшие «замарашками» на «Алексееве» кадеты совсем преобразились и стройными рядами, под звуки барабана, ушли по шоссе. Все прошли через дезинфекцию, где были оставлены непрошеные гости и паром ошпарены ремни вещевых мешков. После утомительного, почти все время в гору, перехода, с непривычки показавшегося очень тяжелым, прибыли на новое местожительство. 4 февраля последней в Сфаят пришла 3-я рота, которая, прожив там месяц, была отправлена в плавание на переименованную к тому времени в «Моряк» – «Свободу» (старший лейтенант Рыбин, которого летом сменил старший лейтенант Максимович), где по экзамену воспитанники были произведены в младшие гардемарины. Остальные роты поселились на форту Джебель-Кебир. По окончании переселения в корпусе числилось: 17 офицеров-экстернов, около 235 гардемарин, 110 кадет, 60 офицеров и преподавателей, 40 человек команды и 50 членов семейств.

Гора Кебир, доминирующая высота района (274 м), отстояла по прямой линии в 3 километрах от Бизерты, но по извилистому шоссе надо было пройти шесть километров. С ее вершины с двух сторон виднелось море, впереди открывался чудный вид на город и огромное озеро. На ее вершине находился прямоугольный форт постройки конца прошлого века. Его передний фас, длиной около ста метров, состоял из ряда больших и малых каменных сводчатых казематов и двух капониров. В пяти метрах от казематов тянулся высокий вал, образуя вдоль всего форта ров. Четыре больших каземата, в которых поселились 2-я и 6-я роты, имели железные нары в два яруса и были рассчитаны на 64 человека каждый. Через орудийную амбразуру и две бойницы проникал свет, но после 16 часов в половине помещения нельзя уже было читать. 1-я рота поселилась в одном из капониров, в другом была устроена своими силами церковь. Во внутреннем дворе форта находился лазарет и комната дежурного офицера; под навесом стояли походные кухни и находились кое-какие склады. Кроме того, отдельный барак, в котором в декабре поселилась 5-я рота. На форту не имелось электричества, но вскоре была установлена вывезенная из Севастополя дизель-электрическая станция. Перед главным входом в форт находился большой плац, на котором обычно устраивались парады.

Директор, все офицеры и преподаватели, их семейства и хозяйственная часть поселились в барачном лагере Сфаят. Под солнцем Африки образовалась маленькая русская колония, сама себя обслуживавшая и делавшая большое дело воспитания молодого поколения.

Вице-адмирал Герасимов, оставив за собою общее управление корпусом, поручил начальнику строевой части капитану 1-го ранга Китицыну непосредственное наблюдение за воспитанниками и организацию жизни в Кебире. Будучи холостым, Китицын, единственный из всех офицеров, поселился на форту и разделял всю жизнь воспитанников, вставая по горну и питаясь из той же кухни. Внутренние распорядки форта решались им единолично.

Вскоре после образования 5-й роты, 6-я – при отделенном начальнике лейтенанте А.А. Сокольникове[561] – была отправлена на «Моряк», где она сменила гардемарин 3-й роты. Капитану 1-го ранга Бергу было предложено сформировать из находившихся в лагерях малышей 7-ю роту. Во рву форта произошло трогательное прощание кадет со своим любимым ротным командиром. 6-ю роту принял старший лейтенант Е.Г. Круглик-Ощевский[562] с «Корнилова». Новый ротный командир, при необходимой строгости, оказался хорошим воспитателем и быстро поднял дисциплину в роте. Он понимал кадет, заботился об их нуждах, не забывая и развлечений. Под его руководством был составлен хороший хор, театральная группа и ротный оркестр, и он скоро получил большой авторитет среди кадет своей роты.

Кроме того, в 6-ю роту были назначены отделенными начальниками мичманы Макухин[563] и Арбузов[564], а в 7-ю роту лейтенант Б.А. Калинович[565]; лейтенанты Д.В. Запольский, Куфтин, Богданов и Жук перешли на нестроевые должности. Вместо капитана 2-го ранга Остолопова командиром 3-й роты был назначен лейтенант Мейрер…

22 марта 1-я рота, при участии корпусного ослика Яшки, устроила празднование точки «Овна», бывшее очень эффектным в африканском пейзаже. С конца апреля отношения между двумя старшими ротами стали более мирными и постепенно, по мере того как гардемарины знакомились друг с другом, перешли почти к нормальным. В мае несколько гардемарин 2-й роты удостоились производства в вице-унтер-офицеры.

Находившаяся до лета в плавании 3-я рота не участвовала в общей жизни корпуса. Руководящее ядро этой роты составляли бывшие кадеты Петроградского Морского училища, пользовавшиеся известным уважением со стороны старших гардемарин.

С первого дня пребывания на африканской земле хозяйственная часть под начальством старшего лейтенанта Помаскина, потом прекрасного организатора лейтенанта И.Д. Богданова делала большие усилия, чтобы обеспечить корпус всем необходимым. Не имея ни средств, ни материалов, это было очень трудное дело. Главной заботой был вопрос о питании пятиста человек. Французское правительство, на иждивении которого находился корпус, уменьшило первоначальное ассигнование с 2 франков 12 сантимов в день на человека до 80 сантимов. Воспитанники стали получать голодный паек, заключавшийся в 150 г хлеба и два раза в день супа из чечевицы, в котором можно было обнаружить следы консервированного мяса. Заведующий кухней, полковник А.Ф. Калецкий, изощрялся всеми способами, чтобы из провизии не пропала ни одна кроха, и, забыв свой чин, лично мешал котлы и строго следил, чтобы порции у всех были бы равны. Но благодаря хлопотам вице-адмирала Кедрова и морского агента в Париже, капитана 1-го ранга В.И. Дмитриева[566], к лету паек был увеличен и дошел до достаточного.

В Сфаяте, при участии дам, были оборудованы швейные и сапожные мастерские. Из присланной с «Кронштадта» бязи дамы сшили всем летнюю одежду, шляпы на манер головного убора американских матросов и сделали парусиновые туфли. Сшитое по приказу генерала Врангеля обмундирование гардемарины получили лишь в Кебире! Французы дали бушлаты. Таким образом, наконец, все воспитанники смогли прилично одеться. В Сфаяте было организовано производство тетрадей и переплетная мастерская, бумагу для которых и кое-какие другие принадлежности прислал из Парижа М.М. Федоров, выхлопотав последние из Союза Земств и Городов.

Капитан 1-го ранга Александров, имея в лице лейтенанта Куфтина, потом капитана корпуса корабельных инженеров Насонова[567] энергичных помощников, быстро и хорошо наладил учебную часть. Специальные кабинеты и классы, столы и скамейки, которые дала эскадра, были устроены в малых казематах. Ушедшие преподаватели были заменены другими, но надо сказать, что профессорский состав всегда стоял на большой высоте. Для преподавания французского языка был приглашен учитель-француз – господин Лафон. Ввиду полного отсутствия учебников, все преподаватели написали каждый свои собственные курсы, которые были отпечатаны в оборудованной в Сфаяте литографии, печатавшей, кроме того, «Морской сборник», выходивший под редакцией капитана 2-го ранга Н.А. Монастырева[568].

С целью подогнать воспитанников к требованиям французских школ, программы были несколько изменены. В гардемаринских ротах, в ущерб артиллерии и минному делу, был сильно развернут курс высшей математики и введен курс «Истории русской культуры». С большим интересом гардемарины слушали курс богословия всеми уважаемого отца Георгия Спасского. В летние жаркие дни, в особенности когда дул сирокко, заниматься было очень трудно, и в такие периоды число учебных часов сокращалось с 8 до 3.

«К сожалению, – пишет капитан 1-го ранга Кольнер, – не только сирокко мешал нормальному течению учебной жизни, несмотря на ее прекрасную организацию. Низший персонал, обслуживавший корпус, был очень невелик; ни о каких дневальных-дядьках, заботившихся о гардемаринах и кадетах Санкт-Петербургского Морского корпуса, не могло быть и речи. Приборка ротных и прочих помещений на форту и классов лежала на самих воспитанниках; они же помогали обслуживать походную кухню, ездили за провизией, чистили овощи и сами стирали свое белье у колодца лагеря. Нередко можно было наблюдать забавную «сцену у фонтана», в которой принимали участие и малыш-кадет, и гардемарин, и почтенный преподаватель-холостяк, и молодой мичман. Все они на равных началах с примерным усердием мыли, терли и полоскали свое белье и летнее обмундирование.