Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

К празднику корпуса подоспело и новое обмундирование, изготовленное нашими дамами, которые для воспитанников корпуса несли свое драгоценное миро, подобно Евангельским женам, мироносицам, принесшим его Христу, они, во имя Христа, принесли свое знание, труд и материнскую заботу оторванным от родных и Родины детям.

В своих «письмах из Африки» в газету «Новое время» настоятель церкви Морского корпуса отец Георгий Спасский так описывает праздник.

«6 ноября – день святителя Павла Исповедника – традиционный морской праздник. Сколько с ним связано воспоминаний, воспоминаний самых дорогих. Детство… Юность. Чистые, полные огня грезы… мечты и надежды. Корпус пригласил на праздник с эскадры и из лагерей всех бывших питомцев одной школы. Явились все. Сердце – не камень. А здесь, на чужбине, особенно дорог этот день. Радостно собраться вместе и грустно вспомнить прошлое.

Какой блеск раньше – горящее огнями огромное здание. Залы, залитые электричеством. Первый в сезоне бал всей столицы. А теперь форт, вместо столовой – ров и сверху моросит дождик. Но, несмотря на это, настроение приподнятое. Как сказал Апостол: «Внешний человек тлеет, зато внутренний обновляется». Гостей очень много во главе с и. д. Командующего контр-адмиралом Беренсом и начальником штаба К.А. Тихменевым.

Маленькая полутемная в каземате церковь. В самый торжественный момент над царскими вратами загорелся электрический крест, а посредине церкви паникадило, сделанное из баночек и старой жести.

Облачение из бязи, точно из белого шелка. Все сделано самими: свои художники, свои плотники, свои слесаря, свои портнихи. Делали любящие руки. Нужно отдать честь вдохновителю всего ктитору храма – инспектору классов. О, этот маленький пещерный храм! Как он дорог нам! Сюда несем мы свои скорби, сюда идем со своими надеждами.

«Молитву пролью ко Господу и Тому возвещу печали моя». Стройно и торжественно идет литургия. Служат пять священников и один диакон. Прекрасный бархатный голос его и красивая манера так способствуют благолепию службы. Задушевно поет хор из кадет, гардемарин, дам, офицеров и служащих.

Много труда и много любви вложил этот хор в свое святое дело. Исповедники морской идеи молятся Павлу Исповеднику. Кончается служба. На площадке перед фортом замер фронт. Впереди знамя. На правом фланге оркестр. Выходит директор корпуса, вице-адмирал еще царского производства. Старый моряк, суровый по виду, несколько сутуловатый, он из-за своего пенсне своими добрыми глазами окидывает юный фронт. Несмотря на внешнюю суровость, иногда даже резкость, видно, что он любит свою молодежь. Он хотел бы их побаловать, скрасить суровую обстановку, да бессилен.

– Здравствуйте, гардемарины и кадеты!..

– Здравия желаем, Ваше Превосходительство! – как один отрезали молодые голоса.

Выходит Командующий флотом и принимает парад. Церемониальный марш. Под бодрящие звуки оркестра плывут мимо стройные ряды: ведет их начальник строевой части (капитан 1-го ранга Китицын) – фанатик морской идеи, весь пропитан лучшими традициями флота.

Идет первая рота – высокая, стройная, вышколенная, гордая своим Владивостокским походом; вторая – серьезная, сосредоточенная, жаждущая знаний; третья – пылкая, горячая, отзывчивая; пятая и шестая – выравнивающиеся, заметно духовно и физически поднимающиеся и в конце седьмая – дети, без ружей.

Делают широкие шаги, поднимают плечи и голову, гордые собою. Прощебетали, как птички, на благодарность адмирала: «Рады стараться, Ваше Превосходительство». На фланге роты, прихрамывая (одна нога искусственная), идет их любимый отделенный начальник-воспитатель – Божией милостью (лейтенант Калинович). Публика с особенной нежностью провожает глазами ряды малышей. Гремит оркестр, а к горлу подкатывается какой-то клубок, отворачивают лица друг от друга, чтобы не заметили предательских слез. Обед во рву; обедает около 600 человек. Традиционный гусь. Тосты. Громовое «Ура!» за любимого адмирала Кедрова.

Он да морской агент в Париже, В.И. Дмитриев, – защита и опора корпуса в парижских сферах. Все знают, как это трудно делать им, имея ограниченные средства, не имея под ногами почвы – своего Государства. Благодарно вспоминает корпус и тот Комитет, что среди грохота, шума и дрязг мировой столицы взял на себя святую задачу поддержать питомник морской детворы и молодежи.

На другой день гимнастический праздник. Очень хорошо поставлена эта сторона (поручик Вл. Ив. Высочин). Праздники такие действительно дают внушительную картину физического развития: ловкости, силы, гармонии и красоты. Точно воскрес перед нами дух древних Эллады или Рима. Тело – как красивый пьедестал души. Большое оживление в жизнь корпуса вносили посещения его адмиралом Кедровым или главными французскими начальствующими лицами. Последним, видимо, импонировала стройная во всех своих частях корпусная организация.

Вечером после Гимнастического праздника в устроенном мною театре во рву крепости я дал жителям Кебира и Сфаята и всем приглашенным гостям с эскадры и лагерей представление своей пьесы «Руфь», артистами которой были красавицы Сфаята Т. Гран, Т. Оглоблинская, А.Н. Куфтина, М.А. Жук и В. Васильева и гардемарины и кадеты от каждой роты корпуса. Музыка была составлена и подобрана Н.Н. Кноррингом, он же играл на скрипке. На пианино играл старший лейтенант Н.П. Солодков[575]. Оркестром дирижировал гардемарин 1-й роты Данюшевский… Ставили в декорациях натуральных – среди живых растений и цветов, и каменных стен форта. Библейские костюмы были сделаны из бязи и одеял. Парики достали в Бизерте.

При волшебном свете прожектора сглаживались все шероховатости и впечатление временами получалось самое сильное. Помню, в одном месте, где на полях Вифлеемских молятся жнецы (мелодекламация) перед отходом ко сну, обращается ко мне сосед и шепчет: «Правда, точно в Художественном театре?» Татьяна Гран дала высокопоэтичный образ моей «Руфи», и все артисты играли прекрасно, как и нежная музыка рояля и скрипки. Хор морского корпуса сыграл как финал «Тоску по Родине», под эти звуки и громкое «Ура!» автора снова высоко качали. Я получил благодарность директора и крепкий поцелуй Владыки Кебира.

В другой русской газете так описали мой спектакль: «Русский театр в Африке».

«В далекой и чужой стране, в мрачном рву заброшенного старинного форта творится красивое дело. Под ярким серебряным блеском снятого с корабля прожектора идет русская пьеса под русскую музыку, с русскими артистами и для русской публики. Темное звездное вечернее небо повисло над суровыми, каменными стенами, между которыми приютилась кучка любителей искусства, изголодавшаяся после семимесячного поста. Библейская история Руфи, принявшей добровольно тернии изгнания ради высшей самоотверженной любви, – оживает для терпящих ту же самую судьбу. Нежно и осторожно играют артисты-любители, тихо и трогательно звучит тонкая и глубокая музыка. Благоговейно слушают зрители древнее сказание, переживая его своим настрадавшимся духом.

В коротком вступительном слове автор пьесы, на черном фоне траурного занавеса, среди многозвездного мрака надвигающейся ночи, тихим и проникновенным голосом говорит о своих переживаниях, приведших его к пьесе. Давным-давно история Руфи становилась перед его духовным взором; но повседневные работы отодвигали этот образ от него. И вот теперь, среди испытания судьбы, потеряв близких… Родину… потеряв «все, кроме чести», он снова и ярко вернулся к этому образу. Поразительная аналогия между судьбой Руфи и загнанной в чужие края Русью властно потребовала воплощения. И образы этого воплощения, в виде чутко написанной пьесы, с тонким музыкальным сопровождением в наиболее выразительных местах автор скромно предлагает вниманию собравшихся. «Надо оживить души», – говорит он, и он не ошибается. Шаг за шагом проходят перед зрителями тяжелые испытания добровольной изгнанницы, пока не начинает чувствоваться рука Возмездия… Чутко и с надеждой внимают зрители святому пророчеству… И в душах этих людей, заброшенных в далекую, чужую страну, зарождается зерно веры в высшую справедливость. Тихо задвигается занавес. Грустные звуки марша – «Тоски по Родине» – тонут в бодром говоре молодых голосов. Это чествуют автора пьесы, сумевшего в символических образах оживить падающую веру в нашу большую Родину… Чествуют задушевно и даже с энтузиазмом. Они теперь знают, что «пока что» им придется жить мечтою; но эта мечта обязательно воплотится в действительность. Ведь обрела же Руфь в конце концов воздаяние за свои самоотверженные страдания.

Первые ряды зрителей просто лежат на земле, покрытой старой палаткой, задние сидят на высоких столах, многие смотрят со стен, переходящих в земляные валы. И наконец, вместо богатой театральной техники и патентованного искусства – просто любовь к Родине. Эта любовь и у автора, и у исполнителей, и у оркестра, и у зрителей. Нужды нет, что тысячи препятствий стоят на путях впечатления, что многие очень привыкли к московским и петроградским театрам с их большими артистами и богатым инвентарем. Любовь к Родине заставляет производить в себе могучую работу: угнетать досадные последствия бедности и уметь глубоко почувствовать самое важное и вечное – Идею. Вспоминаются шекспировские пьесы, шедшие когда-то с громадным подъемом, но где вместо декорации был шест с соответствующей надписью. Она углубляет зрителя, призывает «терпеть до конца» и закаляет колеблющийся дух. Эта исповедь кроткого духом человека, сумевшего путем красоты оживить наши надежды нетленной верой в воплощение нашей высшей мечты – мечты о Родине».