Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Картинка Сфаята

Крепость, в которой устроился Морской корпус, находилась на вершине высокой горы. Вершина эта кончалась плоским холмом, поросшим жесткой травой и колючим кустарником. В этой толще французские военные инженеры и саперные войска искусно врезали крепкий форт, окруженный глубоким рвом и высоким валом. Вал широкой каменной стеной кольцом обнимал всю крепость и замыкался высокими каменными воротами, с толстой железной решеткой.

На воротах в камне была выбита надпись: «Джебель-Кебир». Начиная с этих ворот вся крепость и внутренние здания были выстроены из крепкого камня, как бы вросшего в окружающие его дикие, острые, грубо изломанные каменные холмы. В широкие окна крепостных стен, кроме стеклянных рам, были вделаны толстые чугунные решетки. В эту мертвую, мрачную, серую крепость широкой волной влилась молодая, веселая, бодрая русская жизнь в лице 320 жизнерадостных гардемарин и кадет.

Из нижнего лагеря Сфаята, извиваясь белой змеей, шла по краю горы на Кебир шоссейная дорога, с внутренней стороны ее обрамляли дикие камни, колючие кусты шиповника и густые заросли серебристой полыни, с внешней стороны тянулись ели и сосны и кружил обрыв горы, убегавший полого в широкую долину с полями и рощами кудрявых маслин. Шоссе кончалось на плоской широкой площадке у самой крепости, ворота которой, глубоко спрятанные в вырезах горы, неожиданно открывались вам навстречу.

Эта площадка служила Морскому корпусу как бы «Шканцами» – священным местом корабля; на ней служились молебны, выносился знаменный флаг (39-го флотского Черноморского экипажа). Проходил «церемониальным» маршем весь батальон корпуса, читались приказы и речи начальствующих лиц, устраивались парады в храмовой праздник корпуса 6 ноября, в приезды французского адмирала барона Эксельманса, генерала Дюжонши и маршала Петэна, вице-адмирала Кедрова, контр-адмирала Беренса, Военно-морского агента во Франции капитана 1-го ранга Владимира Ивановича Дмитриева, коим Морской корпус был всецело обязан всем своим существованием в этой французской колонии. Повернувшись налево кругом, спиной к городу и морю, вы входите в железные ворота Кебира. На этом месте встречает рапортом дежурный по корпусу офицер всех старших офицеров, кому по уставу положена такая встреча. Проходите ширину рва, перед вами вырастают серые стены форта и глубокий проход во внутренний двор под могучими сводами. Дежурный гардемарин с палашом и дудкой отдает честь.

Входите под гулкие своды. Справа и слева серые деревянные двери. Первая слева – динамомашина с русского судна освещает весь форт электрическим освещением. Вторая – в карцеры; третья – караульное помещение арабского караула крепости. Направо длинный коридор с казематами, превращенными в классы Морского корпуса, и два из них гордость и слава инспектора классов капитана 1-го ранга Александрова. Первый – физико-электро-технический, второй – естественный кабинет.

Как венец просветительного творчества, показываются эти кабинеты всем русским и иностранным гостям, и преподносятся на последнее, после осмотра рот, кухонь, помещений, как редкий десерт. Ах, этот естественный кабинет Александра Захаровича Имшенецкого! Чего только в нем нет! Вместо стен – во весь рост человеческие скелеты, люди в коже и без кожи, листья, травы, цветы и плоды. Картины флоры и фауны Африки. Зеленые лягушки служат барометром, террариум, где живут ядовитые змеи, тарантулы, сколопендры, смертоносные скорпионы. Коллекции дивных бабочек, крошечных и громадных, пестрых, ярких жуков, минералы; заспиртованные рептилии на столе, где стоит микроскоп, ползает по руке гардемарина ручной уж; белая крыса мирно греется на груди кадета – помощника строгого профессора, у которого на плече сидит хамелеон и ловкой стрельбой липкого языка ловит мух.

Все, что мы видим в нем, создано, собрано, найдено, поймано руками гардемарин и кадет на прогулках и экскурсиях под просвещенным руководством преподавателя естественной истории и географии. Обойдя все казематы-классы со скамьями, железными столами и досками из линолеума, на которых вы увидите меловые бином Ньютона, дифференциальное исчисление, чертежи корпуса корабля с бимсами, шпангоутами и пиллерсами, и длинные формулы по девиации, вы выходите опять под своды ворот и проникаете в левую половину форта.

Там коридор и в нем казематы – ротные спальни. Похоже на кубрик дредноута: двухэтажные железные рамы – на них толстые дубовые доски-стеллажи. На досках тюфяки, набитые соломой, две простыни из бязи и серое солдатское одеяло; на нем у каменной стены подушка, над ней на шелковой ленточке маленький образок – последнее благословение оставшейся в России матери.

На крюках у рам висит белье и одежда, под нижней койкой тяжелые танки, подбитые гвоздями. В черных пирамидах русские ружья, возвращенные корпусу французами. «Мы должны вас считать беженцами, но мы видим в вас образцовую воинскую часть», – говорил маршал Петэн. Под единственным окном в конце каземата ротный образ в венке живых цветов, перед ним лампада, а под ним наш ротный флаг и расписание ротного дежурства. Походная сумка с учебными книгами и личными вещами в ногах под тюфяком. И все имущество гардемарина и кадета от номера ружья до носка и платка носового находится в описи у отделенного начальника и в книге ротного командира. И часто проверяется наличие на форту. Вы проходите спальни в глубь коридора. Там на картонном барабане тянут нитку через жбан горячего воска – делают собственные свечи для церкви. (Изобретение ктитора капитана 1-го ранга Александрова.) Сладко пахнет медом и ладаном – дверь в церковь открыта.

Вы выходите в полутемный каземат. Там, в стране магометанских мечетей и католического костела, поставил отец Георгий свою Русскую православную церковь в пещерном каземате высокого Кебира. С низкого, сводчатого потолка спускаются зеленые гирлянды пушистого воска и туи, в них вплетены живые цветы. Гирлянды темной рамой окружают белый иконостас с Царскими вратами. На иконостасе образа Христа Спасителя и святого Павла Исповедника. Справа и слева две белые хоругви и знаменный флаг. Белые покрывала на аналоях сшиты из бязи и золотых позументов, паникадило из жести. Через узкую бойницу падает луч солнца на Тайную вечерю над Царскими вратами. В этой церкви, бедной и скромной, уютно-ласковой, свершал все службы и требы церковные для Морского корпуса и семей заместитель епископа Северной Африки, митрофорный протоиерей отец Георгий Спасский – настоятель церкви Святого Павла Исповедника, духовник Морского корпуса и его законоучитель, лектор, оратор и писатель.

Но вот вы вышли из церкви, опять мимо рот идете и выходите на длинный узкий двор, окруженный бастионами и валами со всех сторон. Во дворе три жилых барака вытянулись в одну линию фронтом. В самом дальнем – сперва жили владивостокские мичмана, затем гардемаринская, а после их окончания кадетские роты; уютный уголок был отделен под «кают-компанию». Во втором была мастерская – столярно-слесарная и походная кухня; а в третьем, дверью выходящей прямо на выход из форта, в небольшой скромной комнате с голыми стенами, в углу висел золотой образок, под ним простая кровать, под ней чемодан; другой у стены – заменял платяной шкаф Стол, два, три стула, лампа над столом.

В этой скромной келье жил сам владыка Кебира – помощник директора корпуса, начальник строевой части, комендант крепости капитан 1-го ранга Михаил Александрович Китицын.

За два дня до 6 ноября, с восходом солнца, на самой утренней заре все жители Сфаята были разбужены страшным криком гусей. В пижамах, полуодетые, выскакивали обитатели кабинок на двор, и удивленные сонные лица с тревогой смотрели в сторону отчаянных криков. Не враг ли воинственный ночью обложил полчищами мирный лагерь Сфаят и вместе с солнцем бросился в атаку на спящих русских. И вот гуси по примеру знаменитых предков, спасших Рим, криком и воплем спасают лагерь. Так спрашивали друг друга испуганно-удивленные лица.

Но люди крайней кабинки уже улыбались, поняв, в чем дело: Ванька Махин – этот русый богатырь Сфаята – кухонный мужик, вооруженный острым топором, носился по птичьему двору и ловил трепетавших гусей, убегавших во все стороны в паническом страхе. Ловкие, сильные руки ловили их на лету, склоняли белые, длинные шеи на дубовый сруб, сверкал топор, и алая кровь фонтаном обагряла белоснежные крылья; обезглавленная птица долго еще кувыркалась по двору; а Ванька ловил уже другого гуся. Перепуганные петухи и куры горланили во все горло, хотя побоище касалось только гусей. В своих клетушках пестрые кролики задумчиво вращали свои красные глазки и быстро шевелили ноздрями и усами, точно шептали: «Что такое творится в нашем мирном Сфаяте?»

На краю у обрыва в небольшом хлеву толстая жирная свинья беспокойным хрюком призывала поросят под свою защиту. Поняв, в чем дело, радостно успокоенные, ушли в свои кабинки жители лагеря. Солнце уже ярко блистало над горами. Кадет-горнист играл «Побудку», и эхо повторяло его медный призывный аккорд.

Напившись кофе с маисовым хлебом, освеженные мытьем, в платочках, скрывавших бумажные и железные папильотки – будущие локоны 6 ноября, жены Сфаята расселись в кружок и, положив себе на колени по жирному гусю, ловко и быстро щипали его перья. Мелкие пушинки носились вокруг их голов, как снежинки, лица раскрасились от быстрой работы, глаза блестели улыбкой от приятной, веселой беседы. Готовились к празднику все эти милые добровольные кухарки, прачки, швеи, обдумывали варенья, печенья, пироги, которые надо было замесить, испечь, сварить, жарить на 600 человек своих и гостей.

Обдумывали еще более сложное, во что одеть, принарядить свое тело, какой лентой обвить лоб и локоны свои, какой пудрой побелить лицо и помадкой освежить свои губы, чтобы «в прежней красе» былых счастливых годов украсить «прелестною дамою» Морской бал 6 ноября и, проплясав ночь под военную музыку, закружить голову в пьянящем тумане вальса или бешеной мазурки, наутро 7-го снова погрузиться в серые будни, мечтать об ушедшем «миге восторга» за швейной машинкой, за пеной мыла, за утюгом горячим, за мясорубкой и похлебкой бобовой. Вот о чем болтали милые дамы Сфаята, пока проворные руки общипывали гусей. Прошел час-другой, белым снегом вокруг их ног лежали пух и перья. На камбузе разводили огонь, приготовляли яблоки для начинки «Традиционного гуся». В дежурной комнате кадеты писали меню: «Суп Сен Жермен. Волованы. Гусь с яблоками. Мороженое. Фрукты. Кофе».

На Кебире капитан 1-го ранга Китицын производил репетиции парада белому батальону. А днем до глубокой ночи гардемарины и кадеты расписывали стены рва видами морских сражений, и силуэт памятника Петра Великого украсил стену французской крепости.

Казематы – классы и часть ротных помещений – превращались в уютные, интимные гостиные. Плоскогорье с гимнастической площадкой подметалось и чистилось, расставлялись параллельные брусья, турник, аппараты для прыжков, тюфяки, маты, флажки и жерди для праздника гимнастики. (Гимнастические приборы были закуплены во Франции адмиралом Машуковым, как и многие учебные книги и письменные принадлежности; так и вдали от нас Николай Николаевич продолжал заботится о любимом им корпусе.)