Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Памяти русских воинов[629]

В палисадничке перед главным зданием корпуса и сейчас стоит небольшой скромный памятник. Время стерло в моей памяти то, что там написано, но общий смысл написанного таков: «В память трех русских солдат, расстрелянных австрийцами за отказ грузить снаряды на русский фронт в 1916 году». Кто-то из приехавших из Югославии рассказывал мне не так давно, что по приходе советских войск он сам видел советских солдат, стоявших в раздумье перед этим памятником.

В 1916 году большая партия военнопленных была пригнана на станцию Устипрача, километрах в двадцати от Горажде. Грузили какие-то ящики, не зная, что в них, пока кто-то из русских, разбиравшихся немного в немецком, не прочитал надписи: «На восточный фронт!» А когда один из ящиков упал и разбился, выяснилось, что там – снаряды. Среди пленных вспыхнуло недовольство, они бросили работу. Наконец, австрийцы поняли, в чем дело, и приказали сейчас же возобновить работу, в противном случае – расстрел. Пленные вернулись. Все, кроме троих. Те остались твердыми в своем решении. Расстреляли их тут же и зарыли по соседству, на земельном участке, принадлежащем какому-то мусульманину-босанцу. Кончилась война. Босанец посадил здесь сливовые деревья и не мог нарадоваться прекрасному урожаю с них. Суеверный босанец приписывал это тому, что на его земле закопали трупы. Много позже, после нашего отъезда оттуда, я как-то перелистывал какой-то немецкий справочник и нашел сведения о том, что босанская слива котируется выше всего на международном сельскохозяйственном рынке и что на первом месте стоит крошечный городок Горажде. В дни пребывания нашего корпуса там босанец разболтал о случившемся когда-то и эти слухи дошли до русских. Генерал Перрет сразу же поставил об этом в известность русского военного агента, полковника Базаревича и русского посла Штрандмана. Надо сказать, что Югославия была чуть ли не единственной страной, не желавшей признавать СССР. В свое время король и сам был кадетом и считал себя во всем обязанным России-матушке. По этой причине в наше время еще были русский посол и военный агент. Началось расследование и, наконец, переговоры с собственником участка, где находились могилы.

Он не желал уступать даром то, что ему приносит такой богатый урожай. Сошлись на какой-то цене, и тела, вернее, то, что там еще оставалось, то есть скелеты, фляжки и сапоги, да еще пуговицы с двуглавым орлом, – все это было извлечено и доставлено в корпус для погребения. Это было обставлено очень торжественно – вдоль пути следования погребального шествия с обеих сторон дороги были выстроены шпалерами кадеты с зажженными свечами в руках. Из столицы в тот день прибыли посол и военный агент, представители югославского правительства и короля, генералитет, представители иностранных держав. При приближении к корпусу кадеты сняли гроб с катафалка и понесли его на руках. Корпусной хор трубачей играл похоронный марш Шопена, а кадетский хор время от времени исполнял «Вечную память» и «Со святыми упокой». Гроб был поставлен в корпусной церкви, и там служились панихиды. Возле гроба стоял почетный караул – кадеты с шашками наголо. На следующий день гроб с отданием воинских почестей был опущен в могилу, вырытую невдалеке от церкви, у подножия горы. Были произнесены прочувственные речи, и русские воины нашли, наконец, место последнего упокоения, зарытые родными русскими руками. Впоследствии корпусные власти воздвигли тот скромный памятник, о котором я говорил в самом начале. Этот памятник в далеком босанском городишке – это, в общем, и все, что может еще напоминать о пребывании там Донского Императора Александра III кадетского корпуса.