Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Традиции

Говоря о корпусе, нельзя умолчать о той области внутренней жизни кадет, которая обычно бывала скрыта от посторонних глаз, – о традициях. Без них корпус не был бы корпусом и кадеты не были бы кадетами; без традиций не было в Российской армии ни одной части и ни одного военно-учебного заведения. Традиции не были сухими, казенными постановлениями, они создавались самой жизнью и условиями среды настолько, что связывали на всю жизнь сослуживцев и однокашников, свято береглись и передавались из поколения в поколение. Но невозможно ясно и коротко ответить на вопрос – что понимать под словом «традиции» и в чем заключалась «традиционная жизнь». Это был сложный, неписаный кодекс внутренней жизни и взаимоотношений, который подготовлял кадета, а потом юнкера к ответственной службе в армии.

Большинство традиций имело серьезно продуманный характер, но были и шуточные, особенно в корпусах и училищах, что вполне соответствовало молодости и настроениям кадет и юнкеров (ночные парады, похороны химии и даже всех наук по окончании курса и т. д.). Они вносили в суровую казенную обстановку свежесть, разнообразие и юмор, причем немалую роль играл соблазн риска, так как далеко не всегда начальство закрывало глаза на подобные нарушения порядка и дисциплины. Но были также традиции суровые и требовательные, учившие молодежь с ранних лет уважать и любить старших однокашников, уметь подчиняться раньше, чем получить право командовать, проникаться любовью к армии и к Отечеству. Они пробуждали жертвенность по отношению к своим товарищам, учили поступаться личными интересами, дорожить именем своего корпуса, училища и полка, поддерживать дисциплину, развивали сообразительность, мужество и отвагу.

Такие пороки, как стяжательство, эгоизм, доносительство и «фискальство», все это искоренялось своими средствами в кадетской среде, а более тяжелые проступки карались суровыми мерами товарищеского воздействия, вплоть до изгнания. Такие меры были более эффективны, чем постановления педагогического персонала.

Вполне естественно, что внутренняя кадетская организация, со своими законами и своей иерархией, встречала нередко сильное противодействие со стороны воспитательского персонала, что еще больше укрепляло внутреннюю дисциплину и тесную спайку в кадетской среде. Эта среда готова была в полном составе нести наказание за одного необнаруженного виновника какого-либо проступка, за исключением бесчестных; она чутко реагировала на каждую несправедливость и нередко устраивала организованные бунты против особо нелюбимых педагогов, так называемые «бенефисы», но одновременно строго следила за соблюдением всех требований общевоинской дисциплины и за охраной репутации корпуса вне его стен.

В старое время во всех корпусах традиции были более или менее одинаковы, с некоторыми лишь различиями, в зависимости от местных условий. Так, например, в части корпусов был цук, занесенный в них близостью кавалерийских училищ, в других же цука не было совершенно. В большинстве корпусов полное участие в традиционной жизни начиналось с 6-го класса, то есть с переходом в строевую роту; в корпусах 4-ротного состава это начиналось с 4-го класса, который был уже во второй роте. Там, где был цук, старший 7-й класс именовался «корнетами», а все младшие «сугубыми», а иногда «сугубыми зверями». Во главе 1-й роты был «корнетский комитет», или «майорат», который состоял из «майоров» и «полковников», и возглавлялся «генералом выпуска». Все члены «майората» назначались предыдущим выпуском, во время последнего традиционного парада. Звание «майора» давалось иногда некоторым, особенно «отчетливым» кадетам 6-го класса; они получали все права «корнетов», но в заседаниях «майората» не участвовали. Эти заседания происходили по мере надобности; на них каждый мог высказать свое мнение, но последнее слово принадлежало «генералу» и имело силу приказа.

Описанные выше порядки, звания и должности были неодинаковы в разных корпусах, и, кроме того, на них часто сказывалось влияние местных обычаев, особенно в корпусах, находившихся в казачьих областях, на Кавказе, в Сибири и в других отдаленных местностях России. Но, несмотря на разницу в названиях и в некоторых порядках, внутренний смысл их был одинаков и повсюду выпускной 7-й класс был хранителем традиций и руководителем внутренней жизни всего корпуса.

Влияние внутренней кадетской иерархии на корпусную жизнь было всеобъемлющим. Если нарушение воспитательской дисциплины считалось часто допустимым, то непослушание старшим кадетам было немыслимым. Происходило это не от страха перед силой, а из сознательного чувства восхищения и гордости за старших товарищей, из желания им подражать, стать такими же отчетливыми строевиками, лихими традиционерами и хранителями заветов старины. Как это ни звучит странно для тех, кто сам не жил этой жизнью, но в случаях необходимости восстановления общего порядка в корпусе, что иногда было не под силу всему воспитательскому персоналу, достаточно было одного слова «генерала выпуска», и подчинение было немедленным.

На хранении у выпуска был объемистый альбом, называвшийся «Звериада», или правильнее – «Звери-ада». Происхождение этого слова старинное и связано с тем наименованием, которое в старые времена давалось корпусному начальству. Родилось оно еще в дореформенное время, в суровую эпоху Императора Николая I, когда еще существовали телесные наказания и когда начальство считало карательные функции лучшим методом воспитания. Книга эта была священной реликвией, и ее могли видеть только кадеты 1-й роты. Звериада была украшена портретами, рисунками и виньетками, а на первых страницах обычно помещался стихотворный текст, приблизительно одинаковый во всех корпусах, который описывал рождение корпуса и его историю и начинался словами «Когда наш корпус основался…», а кончался прощанием с корпусом перед переходом в военное училище. На следующих страницах каждый выпуск вписывал свои новые куплеты, которые посвящались всегда насмешкам над воспитателями и педагогами и с немалой долей юмора описывали «страдания» бедных кадет и все несправедливости, которым они будто бы подвергались в стенах корпуса: «Скорей померкнет мира свет, на землю явится Создатель, чем прав окажется кадет, а виноватым воспитатель!»

Так было в старые годы, и повелось это еще с очень давних времен. Но едва лишь в зарубежье были созданы новые Звериады, как содержание их, по крайней мере в первые годы, стало совершенно иным: в них с большой выразительностью высказывалась тоска по Родине, описывалась белая борьба, вспоминались погибшие товарищи и выражалась твердая вера в воскресение России под сенью Двуглавого орла. Исчезло высмеивание педагогов и начальства, да и вообще отношение к ним, за некоторыми исключениями, перестало быть враждебным и сменилось добродушным подшучиванием. А многих из них полюбили и оценили, зная, что и они перенесли те же невзгоды и лишения, что и кадеты.

Зарубежные корпуса создались из кадров разных корпусов: в Сараеве это были Киевский и Одесский, причем кадеты других корпусов примыкали к одной из этих групп. Хотя у обоих было много общего в традициях, некоторые существенные различия имелись, но главное заключалось в том, что киевляне прибыли в Одессу и продолжали свою жизнь в здании Одесского корпуса как самостоятельный организм. Одесситы же считали себя «хозяевами» и на этом основании претендовали на подчинение киевлян одесским традициям, в числе которых был цук, к чему киевляне относились резко отрицательно. Это привело к образованию двух лагерей, из-за чего во внутренней жизни появилась взаимная отчужденность, иногда переходившая в открытую вражду.

Примирение, происшедшее весной 1921 года, не привело к объединению, и каждый лагерь продолжал жить обособленно, соблюдая традиции своего основного корпуса так, как если бы он продолжал существовать и за рубежом.

Так продолжалось до конца 1925 года, когда VI выпуск установил полное примирение между обоими группами и создал для корпуса единые традиции. Решительным толчком к этому послужило прибытие в корпус группы кадет-сибиряков из Шанхая. Это были кадеты, спаянные крепким товариществом, прошедшие суровую школу и блестяще сохранившие дисциплину и кадетский дух, несмотря на все пережитые испытания.

В объединении кадет в одну семью и прекращении розни между двумя лагерями сыграл свою роль тот факт, что к этому времени в корпусе уже не оставалось старых кадет тех основных корпусов, при которых родилась и подогревалась рознь между двумя лагерями. Острота всего пережитого постепенно исчезала, забывались причины, породившие разделение, и в сознание кадет все больше входила мысль о том, что это уже не Сводный Киево-Одесский, а Русский кадетский корпус.

Радуясь наступлению мирной и объединенной кадетской жизни, генерал Адамович даже поступился некоторыми своими правами директора, закрыв глаза на новые вводимые традиции и предоставив самим кадетам устройство своей внутренней жизни и взаимоотношений между старшими и младшими. И даже делал вид, что не замечает ни похороны химии, ни ночные парады. Следуя его примеру, на это закрывали глаза и офицеры-воспитатели.

Установленные единые традиции, собственно, мало отличались от прежних, но в них было две новых основных черты: они были общими для всего корпуса без исключений и из них полностью и окончательно был исключен цук. Большое значение оказало также и следующее обстоятельство, вытекавшее из всей сложившейся обстановки, а именно то, что в Российской империи, поступая в корпус, молодежь вступала на первую ступень того жизненного пути, который с каждым годом приближал ее к избранной цели – военное училище и полк.

Но у кадет в зарубежье положение было другим: у них не было НИЧЕГО, ни училища, ни полка, ни самой России. У них был только корпус, и на нем, и только на нем, сосредоточивалась вся любовь к потерянной Родине. Кроме того, если в старое время в корпуса шли почти исключительно сыновья офицеров, то есть той среды, к которой и сами они готовились принадлежать, в зарубежных корпусах была молодежь из самых различных слоев русского беженства и даже сербы. Однако, несмотря на все эти исключительные обстоятельства, в основу новых традиций были по-прежнему заложены внутренняя дисциплина, иногда очень суровая, товарищеская спайка и, как главная руководящая мысль, любовь к родному корпусу и к прошлому Императорской России.

В 1925 году «Звериады» Киевской и Одесской частей корпуса были увезены последними генералами выпусков, и VI выпуск, ставший 1-м традиционным, создал новую общую «Звериаду». Это была книга в роскошном переплете из малиновой кожи с золотым тиснением и обрезом, с прекрасной меловой бумагой; на крышке переплета был прикреплен нагрудный знак корпуса, а страницы были украшены художественными орнаментами, портретами Государей и различными эмблемами. Начальный текст упоминал и о Киевском, и об Одесском корпусах, об их соединении в Сараеве и о создании Русского корпуса: «В горах средь Боснии, далеко в долине дикой и глухой…», а заканчивался выражением веры в грядущее возрождение Родины. Каждый выпуск, оканчивающий корпус, имел право вписывать в «Звериаду» свои собственные строки, изливая в них свои чувства к педагогам, к некоторым событиям или просто к окружающей среде. Надо признать, что стихи эти редко обладали литературными качествами, а были места и не совсем цензурные. Но они служили своеобразной «отдушиной», как это было и в старое время в России.