Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

В один из последующих дней корпусной оркестр выступал на Народном Торгу, собрав огромную толпу слушателей, которые бурно приветствовали каждый исполненный номер. По вечерам некоторые кадеты ходили на эту городскую площадь, где в эти часы обычно устраивались гулянья. Местные жители, среди которых многие ходили в национальных костюмах, с большой симпатией относились к кадетам, в которых справедливо видели настоящих, достойных представителей Великой России.

Как только корпус более или менее устроился на новом месте, была отправлена Великому князю Николаю Николаевичу телеграмма о благополучном прибытии в Югославию. На эту телеграмму был вскоре получен ответ от Великого князя; была также получена приветственная почтограмма от Главнокомандующего генерала Врангеля. Вскоре после этого и. д. директора, полковник В.И. Попов-Азотов, уехал в Белград, чтобы выяснить дальнейшую судьбу корпуса. Его отсутствие продолжалось около двух недель, и это время было наполнено тревожным ожиданием. Всех волновала мысль – удастся ли остаться всем вместе, или корпусу суждено будет прекратить свое существование на далекой чужбине. Эти тревожные опасения скоро подтвердились: полковник Попов-Азотов вернулся из Белграда с печальной вестью: правительство Югославии не могло сохранить корпус, так как в стране уже находилось три русских кадетских корпуса, поэтому вновь прибывших было решено распределить по этим корпусам.

Ввиду такого решения и. д. директора, полковник Попов-Азотов, 1 февраля 1925 года издал в Сплите (Далмация) следующий приказ № 32 по корпусу:

«Дорогие кадеты Александровцы! Сегодня, 1 февраля 1925 года, воспитывавший вас 1-й Сибирский Императора Александра I кадетский корпус прекращает свое существование.

Как спаянная любовью семья стремится продлить дни находящегося на смертном одре любимого прадеда, так и мы, да будет это нам в утешение, сделали все от нас зависящее, чтобы отдалить на несколько лет оказавшуюся, увы, неизбежной кончину дорогого нам корпуса.

Сохраните же навсегда незапятнанной светлую память об орлином гнезде – питомнике героев, 112 лет дарившем Родине самоотверженно-стойких и безупречно верных работников на всех поприщах Государственного служения.

Запечатлейте, как святыню, в своих юных сердцах вензель «А I», который вы с гордостью носили на погонах, и да останется он для вас навеки эмблемой чести и благородства, которыми, как драгоценный бриллиант, блистал Венценосный Рыцарь, Основатель корпуса. Да будет этот вензель, выкованный в жгучем пламени любви к нашей страдалице-Родине, которым, знаю, горят детски чистые сердца ваши, той ладонкой, которой прадед – Корпус благословляет вас на жизненный подвиг. В этой ладонке кристаллизировались священные заветы старины русской и традиции, которыми корректировали свою жизнь деды и отцы ваши.

Спасибо вам, дорогие сотрудники, господа офицеры, до конца исполнившие свой долг. Когда наступит радостный день возвращения на Родину, а он, верю, близок, убежден в неминуемости возрождения в ряду других и нашего славного корпуса. Будущий историк страдного периода его существования не забудет увековечить ваши имена.

Пока же не наступил этот вожделенный день, работайте, кадеты, не покладая рук спешите обогатить ваш ум знаниями, закаляйте вашу волю, преумножайте ваши физические и духовные силы. Помните, что Родина-мать ждет вас, нуждается в вашей помощи. Но нужны ей не слабосильные робкие полузнайки, а могучие душой и вооруженные знаниями богатыри.

Только таким по плечу поднять с одра тяжкой затянувшейся болезни нашу страдалицу-мать. Прочь пошлые, своекорыстные, себялюбивые расчеты, не место им в этом святом деле и не к лицу они Александровцам. Итак, с Богом, родные Александровцы, вперед за работу и да благословит вас Господь.

И. д. директора 1-го Сибирского

Александра I кадетского корпуса

полковник Попов-Азотов».

В один ненастный февральский день кадет погрузили в последний раз на маленький пароход, вернее, катер, и отправили в большой порт на юге Далмации – Груж, откуда железная дорога расходилась в разные концы страны. Отсюда кадеты были разосланы в разные стороны: младшие классы в Донской корпус в Черногории, седьмой класс – в Сараево, в Русский кадетский корпус, а окончивших кадет разбили на две группы: одну послали на технические курсы при артиллерийском заводе в Крагуевце, а другую – на железнодорожные в Белграде. Отправка производилась двумя эшелонами: с 1-м уехали кадеты от 6-го класса и младше в Донской корпус, а со 2-м эшелоном – 7-й класс с оркестром в Сараево и окончившие корпус на курсы в Белград и Крагуевац. Последние часы перед разъездом из Сплита были описаны кадетом 96-го выпуска Н. Морозовичем в журнале «Кадет Сибиряк-Александровец», № 1, июль 1925 года.

«Кажется, навсегда врежутся в память дни вынужденной кончины родного корпуса. Поздний вечер… За окном надрывно плачет ветер. В неприветливой казарме Сплитского гарнизона кучками собираются кадеты. Грустно мигает керосиновая лампа, сыро, полутемно… Лица унылые, не слышно обычных шуток-острот, молодого заразительного смеха… Доживаем последние дни вместе. Завтра уезжают 6-й и 5-й классы и большинство малышей в Донской корпус, а дня через два разбивается и остальная дружная кадетская семья: кто в Сараево, кто в Белград, Крагуевац. Настроение похоронное… Хочется побыть последние минуты вместе, почувствовать, что связь еще не оборвалась, что час еще не настал.

Несмотря на то что укладка уже была, дежурный офицер, понимая нас, не гонит спать. Больно щемит в груди, и невольно поднимается злоба на свое бессилие побороть, разбить роковую обстановку, приведшую к концу… В чем, где смысл нашей борьбы за сохранение корпуса, где смысл наших мытарств, полуголодных последних дней в Шанхае? За этим ли мы сюда ехали?

Так хотелось верить, верилось, что корпус, пройдя великий путь Омск – Сербия, огрызаясь от наседающего врага, оставляя десятки лучших кадет в степях Семиречья, на сопках Забайкалья и Приморья, найдет, наконец, тихую пристань и, отдохнув, перейдет к мирной творческой работе.

Скверно на душе… Кое-где вспыхивает песня, грустная повесть о гибели Ермака – покорителя Сибири, любимая песня кадет. Вспыхнет и стихает. Не поется… Скорбными, понимающими очами смотрит со стены Спаситель. «За что, Господи?»

Дождливое темное утро. Подводы с вещами уезжающих и сами они ушли. Дежурный офицер-воспитатель строит всех остающихся идти провожать. «Равняйсь! Смирно!» – и рота, имея в голове оркестр, черной узкой лентой потянулась из казармы.

Лица после бессонной ночи хмурые, усталые, шаг вялый. Но вот грянул бодрый марш, привычно четко начала «печатать» рота, все мигом подтянулись. Свежий ветер гнал последние следы усталости с лиц. Высунулись из окон несколько растрепанных голов хорватов, разбуженных столь несвоевременной прогулкой «русов», мелькнули Диоклитиановские ворота, и мы на пристани.

Катер. Мелькают суетливые фигуры кадет, лица местной русской колонии, так тепло нас встретившей. Последние слова прощания, крепкие пожатия рук, обещания писать, держать связь – и катер чуть заметно стал отделяться от мола. «Провожающие, строиться!» Длинной ровной линейкой вытянулась рота. Грянул марш «Звериады», загремело в утреннем тумане наше прощальное «Ура!». С катера ответили. Долго еще стояли мы, катер был едва виден, а оркестр все играл, знакомый дорогой кадетам мотив все звенел, и невольно проплывало перед глазами прошлое, горькое, тяжелое, но так спаявшее нас в минуты стихийных крушений, так сроднившее нас. Пусто на душе. В который раз смыкаем мы ряды? Встретимся ли?..»