Смерть Мао Цзэдуна

В некоторых районах крестьяне говорили, что лучше всего им жилось в 1920-х или в 1930-х гг. Во Внутренней Монголии крестьяне считали, что им лучше жилось или хорошо жилось тогда, когда они работали на помещика, на землевладельца, потому что во время страды они каждый день могли съесть по килограмму-полтора зерна. Причем в виде пампушек из белой пшеничной муки или в виде лапши. Проработав сезон, крестьянин мог обеспечить семью едой на полгода, а проработав два сезона, он в основном обеспечивал семью на целый год. Отвечая на вопрос о том, чем в 1979 г. лучше, чем до 1949 г., один из крестьян после длительного раздумья сказал: «Сейчас, если пойти просить подаяние, можно выправить бумажку (то есть получить некий документ. — Ю.Г.)». [7]

На северо-западе Китая, на стыке провинций Шэньси—Ганьсу—Нинся, сравнительно с ситуацией, которая существовала там в 1940-1942 гг., доходы крестьян сократились на 60%, а количество зерна для пропитания — на 40%. [8]

В провинции Аньхой один из старых партийных работников говорил: «Наши места всегда считались самыми зажиточными. Когда во время войны сюда пришли японские черти, тогда гоминьдановские солдаты и бойцы Новой 4-й армии (армии КПК. —Ю.Г.) прятались в здешних лесах, и японские самолеты не могли их обнаружить. Потом, когда через наши места проходили, следуя на юг (в 1949 г. — Ю.Г.), войска Лю Бочэна—Дэн Сяопина, то они тоже укрывались в лесах, и гоминьдановские самолеты тоже не могли их обнаружить. В 1958 г. во время «великого скачка» все поголовно занимались выплавкой стали, и вот тогда-то все деревья извели под корень. Все вырубили подчистую. В 1930-х гг. доходы каждого крестьянина в наших краях составляли в нынешних ценах 340 юаней в год, а сейчас всего 80 юаней в год». [9]

Одного из низовых руководящих работников, который хорошо помнил годы войны сопротивления Японии, спросили: «Если бы японцы снова вторглись сегодня и партия приказала бы тебе опять остаться в этом районе партизанить, поддержали бы люди, массы тебя сейчас так же, как это они делали тогда, в годы антияпонской войны?» Воцарилась мертвая тишина. Затем спрошенный откровенно ответил: «Нет». [10]

В 1978 г. в деревнях жизненный уровень в двух третях районов страны был ниже, чем в начале 1950-х гг., а для одной трети районов он был ниже, чем в 1930-х гг. В 1978 г. каждый из крестьян от коллективного хозяйства получал в год в среднем 76 юаней. Из 800 миллионов крестьян 200 миллионов человек имели доход менее 50 юаней, а зерна для пропитания на семью приходилось менее 150 кг в год. При этом речь шла о так называемом грубом зерне, то есть о необмолоченных пшенице, рисе и т.д. Из 100 кг такой пшеницы можно намолоть от 80 до 95 кг пшеничной муки, а из 100 кг грубого рисового зерна — только 70 кг. Поэтому 150 кг грубого зерна в пересчете на зерно, пригодное для пропитания, составляет всего лишь чуть больше 100 кг. А это означает, что по крайней мере 200 миллионов крестьян не были обеспечены ни питанием, ни одеждой. [11]

В 1979 г. самые низкие доходы были в коллективном хозяйстве в уезде Пинлу провинции Шаньдун: 21 юань 97 фэней в год на одного человека, то есть в месяц меньше 2 юаней. За целый день зарабатывали всего несколько фэней. Это были столь низкие доходы, что крестьяне жили, как говорится, действительно хуже скотины, такую жизнь никак нельзя было назвать человеческой. [12]

В результате политики Мао Цзэдуна в 1959 г. страну постиг великий голод. В некоторых уездах умерли тогда 60% людей. Вымирали семьями. Было немало случаев людоедства. [13]

Из уезда Пинчжай провинции Аньхой во время войны сопротивления Японии вышли более 60 человек, которые впоследствии дослужились до чина генерала в вооруженных силах КНР. В 1979 г. в этих местах можно было видеть, как рушатся крестьянские дома, как 17-18-летним девушкам было нечего надеть на себя, у них не было даже штанов. Видя все это, первый секретарь парткома провинции Аньхой Вань Ли заплакал, сказав: «Только тогда, когда крестьяне набьют животы, когда у них будут штаны, чтобы прикрыть наготу, когда у них будут дома, в которых они смогут жить, только тогда можно будет считать, что компартия оправдается перед крестьянами». [14] Старый секретарь партийной ячейки из провинции Хэнань, герой войны сопротивления, роняя слезы, говорил: «Мы-то все думали об этом самом «социале» (то есть о социализме. —Ю.Г.), все мечтали об этом самом «социале». И кто же мог знать, что, когда этот самый «социал» настал, пришел на нашу улицу, мы же и оказались самыми настоящими преступниками». Крестьяне, бывало, рассуждали в беседах между собой таким образом: «В свое время мы помогали коммунистам бить Гоминьдан, считали, что коммунисты смогут принести нам хорошую жизнь, а в результате с этими коммунистами мы только горе мыкаем. Вот если гоминьдановцы вернутся, а мы поможем им теперь уже побить коммунистов, тогда мы, почитай, расквитаемся с коммунистами». [15]

В той же провинции Хэнань секретари уездных и окружных парткомов тайком говорили: «За 30 лет компартия довела до полного разорения, как говорится, порушила и горы, и реки». [16]

После Второй мировой войны в большинстве стран мира сложилось положение, при котором сельское население развивающихся государств ежегодно сокращалось по крайней мере на 1%, а то и больше, а в КНР сельское население с 81,4% в 1949 г. увеличилось до 84% в 1978 г. Одновременно с увеличением численности рабочих рук в 2 раза проявилась тенденция к снижению производительности труда. Например, в 1956 г. на каждого человека приходилось 306 кг зерна в год, а к 1978 г. этот показатель снизился до 295 кг. В то же, время значительно возросла себестоимость продукции сельского хозяйства. Например, в 1978 г. по сравнению с 1949 г. количество химических удобрений, которые применялись в сельском хозяйстве, увеличилось более чем в 150 раз, а мощность сельхозмеханизмов выросла более чем в 12 тысяч раз. [17] Во всех странах мира вслед за ростом себестоимости материалов снижается себестоимость человеческого труда. Выражаясь словами К. Маркса, за ростом материализованного труда уменьшается количество живого труда. В КНР же имел место одновременный рост и овеществленного труда, и живого труда, а производительность труда при этом снижалась. За рубежами КНР трудно было понять природу этого феномена. Источником всех бед и несчастий были «народные коммуны», в которых на рабский труд накладывалась еще и уравниловка.

Здесь необходимо разобраться в том, какую систему создал Мао Цзэдун в китайской деревне и почему эта система принесла сокращение сельскохозяйственного производства.

Вслед за созданием кооперативов высшего типа, а особенно после создания «народных коммун», крестьянам ничего другого не оставалось, как жить и трудиться в производственных бригадах, которые были организованы на базе естественных или натуральных деревень. В таких бригадах крестьяне трудились коллективно под руководством бригадира и звеньевых, и каждый день им начислялись трудовые единицы в качестве оплаты их труда. В конце года после подведения итогов осуществлялось распределение. Такой способ производства имел в КНР и свое краткое название: «коллективный труд плюс трудоединицы». Трудовые единицы, трудоединицы или «палочки» — это способ распределения.

Применявшийся при этом метод начисления трудоединиц был таков, что в основном различий между трудоспособными людьми почти не было. Например, полноценный трудоспособный человек получал обычно 10 «палочек» за трудовой день или «на трудодень». Тот, кто был чуть послабее, получал 8 «палочек». Самые лучшие получали 20 трудоединиц. Такой способ и представлял собой рабский труд, к которому приплюсовывалась еще и уравниловка.

Почему можно сказать, что крестьяне работали как рабы? Да потому, что при этой системе они потеряли все свои свободы и права. Каждый день они работали коллективно: бил колокол, раздавался свисток, либо бригадир зычно кричал, и крестьяне немедленно шли на поля; не позволялось ни опоздать, ни уйти пораньше. Для того чтобы пойти на ярмарку или навестить родственников, надо было испрашивать разрешение. Мужчины и женщины вместе выходили на работу, вместе отправлялись на поля, весь день трудились дотемна, работали так круглый год; за детьми некому было присматривать; дома некому было заниматься домашними и семейными делами. Для стариков, не везде, существовали сельские приюты, которые, по иронии судьбы, именовались «домами счастья».

Кроме того, правительство контролировало производство через «народные коммуны» и производственные бригады; распределяло между производственными бригадами производственные задания по производству зерна, хлопка, масла. Китайская деревня занимает обширную территорию с неодинаковыми почвами, различным климатом, разнообразными конкретными условиями, и поэтому нет совершенно никакой возможности на основе одинаковых показателей давать твердые установки. А установки, в том числе и цифры будущего урожая, спускались сверху вниз. В прошлом, когда крестьянин индивидуально вел хозяйство, у него были и опыт, и основания; он знал, как сеять в песчаную почву, как возделывать глинистые почвы, как работать на склонах гор, как на вершинах холмов, как обрабатывать поле перед дождем, а как после дождя, как возделывать тот или иной сорт; все эти вопросы он решал самостоятельно. Когда же бригада вела производство коллективно, то бригадир оказывался не в состоянии подробно анализировать эти чрезвычайно сложные условия сельскохозяйственного производства.

О методе начисления трудовых единиц, с помощью которого осуществлялось распределение, крестьяне говорили, что в обычное время всем начисляют поровну, а «в сезон», во время страды, начисление производится «галопом». Почему считалось, что в обычное время начисляют, уравнивая людей? Потому что ежедневно, вне зависимости от того, много ты работал или мало, был ты трудолюбив или работал спустя рукава, почти во всех случаях начислялось обычное число трудоединиц. Честные люди работали намного больше других, а за день им начисляли по 10 «палочек». Ленивый не только не прикладывал усилий, но и, напротив, стремился выгадать; и ему за день начисляли тоже 10 или 8 «палочек». В итоге все получали гроши. Чем больше времени проходило, тем более никто не желал работать хорошо. А когда наступала страда, было просто не успеть переделать всю крестьянскую работу. И тогда тот, у кого выполненных заданий оказывалось больше, во много раз больше получал и трудовых единиц. В итоге те, кто в обычное время не работали добросовестно, когда наступала страда, бросались на штурм и «вырабатывали» «палочек», возможно, больше других. Поэтому крестьяне говорили: «На общественных работах мы трудимся полегоньку, не спеша; вот как сосед работает, так и я за ним; все равно ведь на день приходится примерно 10 «палочек»; а работать больше никакого расчета нет». Так складывалось положение, при котором каждый учился тому, как быть лентяем. [18]

Еще более серьезная проблема заключалась в том, что не было соответствия между трудом и его оплатой. С одной стороны, если даже производить еще больше, все равно продукты, полученные благодаря этому усиленному труду, забирали власти по низким ценам. С другой стороны, пусть даже человек будет работать еще лучше, распределение производилось по принципу уравнительности, по едокам, и, следовательно, у того, у кого в семье едоков, пусть даже не работающих, было больше, тот и получал больше. Поэтому те семьи, где было много детей, мало рабочих рук, при распределении получали зерна столько, что могли как-то поддержать свое существование, а семьи, в которых людей было немного, причем это были одни лишь рабочие руки, наоборот, испытывали недостаток. Ежегодно те семьи, где было больше полноценных людей, получали меньше и становились дворами, которые, как говорится, требовали дополнительной поддержки; мало того, их причисляли еще и к разряду должников.