Госсмех. Сталинизм и комическое

В этих пассажах налицо все стилистические приемы сталинского письма: риторические вопросы-ответы («Могут ли старые полководцы?.. Конечно, могут…»), противопоставления (выращивать новые молодые кадры, а не отталкивать их; вести войну по-современному, a не по старинке), повторы («способны вести войну… способны учиться… способны расти…»), пословицы («Век живи — век учись»), плеоназмы («молодых, талантливых полководцев наряду со старыми полководцами»). Сталин-резонер либо лично вписывал эти пассажи, либо наговаривал их, прогуливаясь вдоль бесконечного стола, а Корнейчук записывал за ним и этот священный текст не редактировал. Сталин же, как всегда, повторялся: в коротком тексте семь раз встречается слово «уменье», восемь раз слово «учиться», четыре раза слово «знание».

Сталин остался доволен пьесой. Накануне решительного наступления под Сталинградом она разрешала сразу несколько задач, главная из которых — мобилизационная. Тот факт, что Горлов имел реального прототипа, не только не умаляло ее эффекта, но усиливало его, делая разговор о происходящем в высших эшелонах военного командования предметным и очень персональным. Подобных Горловых было в начале войны немало среди военачальников всех рангов вплоть до маршалов (достаточно вспомнить Григория Кулика). В 1941–1942 годах на юго-западном направлении войсками руководили главным образом прославившиеся в годы Гражданской войны маршалы Буденный, Тимошенко, генералы Тюленев, Черевиченко, Рябышев и другие выходцы из 1-й Конной армии. Прототипом же Горлова был, видимо, Василий Гордов. Подобно герою пьесы, с 1918 года он прошел в Красной Армии путь от командира взвода до командира полка. В звании генерал-майора Гордов командовал в июле-августе 1942 года войсками Сталинградского фронта, оборонявшегося на дальних подступах к Сталинграду. От этой должности он и был отстранен как раз в те дни, когда пьеса Корнейчука печаталась в четырех номерах «Правды» за 24–27 августа 1942 года.

Пьеса предсказуемо вызвала гневную реакцию в командирской среде, резкое возмущение многих генералов и маршалов. Ее публикация многих привела в состояние шока: если раньше критиковали военачальников младшего уровня, то здесь объектом уничтожающей сатиры был высший командный состав армии — командующий фронтом и все его окружение. В редакцию «Правды» и в ЦК шли возмущенные письма, звонки и телеграммы высокопоставленных читателей, которые не могли знать, что на рабочем столе Сталина лежал машинописный экземпляр рукописи, на титульном листе которого рукой вождя было написано: «В тексте мои поправки. Ст.».

Сталин решил сам защитить автора пьесы. Так, буквально на следующий день после завершения ее публикации он получил телеграмму от командующего Северо-Западным фронтом маршала Тимошенко, в которой тот писал: «эта пьеса вредит нам целыми веками, ее нужно изъять. Автора привлечь к ответственности, виновных в связи с этим следует разобрать». В тот же день Сталин ответил Тимошенко следующей телеграммой:

Вашу телеграмму о пьесе Корнейчука «Фронт» получил. В оценке пьесы Вы не правы. Пьеса будет иметь большое воспитательное значение для Красной Армии и ее комсостава. Пьеса правильно отмечает недостатки Красной Армии и было бы неправильно закрывать глаза на эти недостатки. Нужно иметь мужество признать недостатки и принять меры к их ликвидации. Это единственный путь улучшения и усовершенствования Красной Армии.

Копии обеих телеграмм (Тимошенко и своей) 1 сентября 1942 года Сталин отправил Корнейчуку, в ответном письме 3 сентября Корнейчук благодарил Сталина «за защиту». В этой удивительной переписке исполнителя, героя и заказчика поражает неспособность героя узнать голос и стиль реального автора пьесы.

Но личной переписки показалось Сталину недостаточно. Уроки пьесы казались ему настолько важными, что на третий день после публикации ее репетиции начались сразу в трех московских театрах (впоследствии она шла на сценах многих столичных и провинциальных театров, а режиссеры «Чапаева» братья Васильевы сняли по ней фильм, удостоенный в следующем году Сталинской премии). Но и этого казалось Сталину мало. Поэтому с беспрецедентной редакционной статьей выступила «Правда» (а затем — газета «Литература и искусство»), где «разъяснялись положения пьесы»: в ней-де

показаны руководители знающие и умные, руководители незнающие и неумные. Война всех проверила. Тот, кто не выдержал сурового испытания, оказался за бортом. Таков урок действительности. Ничто не спасет в Советской стране незнающего и неумного руководителя — ни личная храбрость, ни старые заслуги.

Это был первый урок пьесы. Критика была адресной, и объект ее назывался без обиняков — это командиры:

Александр Корнейчук, советский писатель-патриот, не боится всенародно сказать горькую правду о том, что мешает нашей победе над врагом, о недостатках в руководстве военными операциями некоторых наших командиров. Пьеса подвергает суровой критике деятельность этих командиров […] Красная Армия переросла таких командиров, которые не захотели учиться и не умеют поэтому воевать по-современному. Красная Армия стала сильнее.

Таков второй урок. И наконец третий — на тему «Нам нечего бояться критики»:

От сознания своей внутренней силы звучит резкое и прямое слово правды. Только слабость трусливо скрывает свои недостатки. Сила не боится разоблачать их, чтобы уничтожить их. Конечно, найдутся такие люди, которые не поймут пьесы Корнейчука, обидятся. Всяким Хрипунам и Тихим столь резкая критика наших недостатков кажется «опасной» <…> Жизнь неумолимо отбросит людей, не желающих критически смотреть на свою деятельность, не желающих учиться на опыте современной войны[674].

Как и целые фрагменты пьесы, некоторые места в статье, отредактированной Сталиным, выдают автора. Это знаменитые сталинские тавтологии, повторы, противопоставления и легко узнаваемый сталинский юмор: «Конечно, Крикуны не понимают, зачем напечатана пьеса Корнейчука. Они кричат теперь, что таких Крикунов не бывает. Но они на то и Крикуны, чтобы всегда кричать»… Критика достигла цели: она была переведена на отставших от жизни «руководителей на местах», усилила давление на «военные кадры» и в очередной раз продемонстрировала диалектику сталинского политического мышления — Сталин вскрыл причины поражений и, отстранив самовлюбленных невежественных генералов, выдвинул молодых передовых полководцев. Вот почему вождь не особенно пытался скрывать свое участие в создании пьесы и не очень старался закамуфлировать свои редакторские усилия: то обстоятельство, что зритель узнавал в речах Гайдара или Мирона Горлова сталинские интонации и речевые конструкции, делало вождя лично причастным к торжеству справедливости и обеспечению победы.

По сути, Сталин был не только заказчиком и редактором, но и драматургом — автором этой пьесы. Отсюда — значимость заложенной в ней модели конфликта. Так, при четком распределении света и теней Корнейчук (и его верховный редактор-соавтор) был весьма осторожен в изображении Горлова. Корнейчук и так был обвинен в том, что, высмеивая командующего фронтом, он подрывает принцип единоначалия в армии. Поэтому Горлов изображается патриотом, «преданным делу партии», хотя и отставшим от «передовой военной науки» и «разложившимся» благодаря своему окружению. Отсюда впоследствии будет произрастать конфликт хорошего с лучшим, где «хорошее» — лишь эвфемизм того, что было хорошим вчера, а сегодня уже «отсталое» и должно «уступить дорогу новому».

Но если прежняя коллизия состояла в том, как перестроится герой, то теперь стало ясно, что номенклатурному герою в сталинском мире перестроиться не дано: если он стал объектом сатиры, это означает, что приговор оглашен. Говоря словами «Правды», он будет «неумолимо отброшен жизнью». Вот почему в послевоенных сатирических пьесах, построенных по матрице «Фронта», возможны «перестройки» «простых людей», но никогда — главных, номенклатурных персонажей.