Госсмех. Сталинизм и комическое

Допустим, приехали на этот остров. Там срочно разделитесь на два фронта или, проще сказать, на две армии и начинайте действовать.

Одной стороной пусть командует какой-нибудь американский вояка, a другой стороной — английский любитель войны.

Начните, конечно, с разведки.

С одной стороны пошлите в разведку Черчилля, а с другой стороны пусть пойдет Уолл-стрит.

И дайте им по атомной бомбе — Черчиллю и Уолл-стриту.

Да только посоветуйте им (когда они встретятся друг с другом), чтобы Черчилль с перепугу не кидал бы атомную бомбу Уолл-стриту прямо на пенсне. Иначе подслеповатый Уолл-стрит не найдет дороги к дому.

После разведки можно будет открыть военные действия. Прорывайте фронт, заходите с фланга и берите друг друга в клещи. Одним словом, делайте все, что полагается делать на войне.

Что же касается до использования атомных бомб, то этот вопрос особой сложности, и поскольку дело это не совсем еще досконально изучено, то тут можно будет запросить ту самую козу, которая присутствовала при взрыве атомной бомбы, когда американцы делали испытания в тихоокеанских водах.

Как известно, американцы специально завезли к месту взрыва пароход с козами, чтобы поглядеть, как они будут чувствовать себя после взрыва.

Так они ничего себя чувствовали. И нам что-то помнится, что корреспондент агентства Ассошиейтед-пресс поделился с читателями своей научной беседой с одной из таких коз.

Эта коза заявила корреспонденту:

— Стою на пароходе и жую сено. Вдруг как бабахнет…

— И что же с вами после того? — научно спросил корреспондент.

— Ну, я, конечно, испугалась. И мемекнула.

— Очень сильно мемекнула?

— Очень сильно мемекнула. Но испугалась я во славу американского атомного оружия. Ведь я, так сказать, белая коза. Не думайте, что я не разбираюсь в вопросах.

— Ол-райт!

Так вот мы и говорим — такую козу непременно с собой возьмите. Такая коза будет у вас отличным консультантом.

Вот таким образом и воюйте, господа-мистеры.

И воюйте подольше. Мы не возражаем.

…A народ воевать не хочет![483]

В результате «учебы у классиков» автор находит разрешение сюжетного осложнения, но ничего сделать с готовым сюжетом не может, кроме как ввести козу. Текст Салтыкова-Щедрина адресовался либерально-интеллигентному читателю «Отечественных записок». Текст Остапа Вишни — дедам Щукарям. Появление козы, которая «мемекнула», — шутка для сельских недорослей, каковые и составляли основную часть читательской аудитории этих текстов. «Ол-райт!» — должно создавать языковой контраст и оттенять авторский юмор. Отсутствие остроумия в этой сатире компенсируется ее предельной «народностью». Этот фельетон широко исполнялся «мастерами художественного чтения» — от колхозных клубов до радиопередач. Критики особенно подчеркивали «народный язык» «усмешек» Остапа Вишни.

Язык в «сатире сверху» эпохи холодной играл ключевую роль, являясь основным приемом, при помощи которого осуществлялась ее главная функция: доместикация внешнеполитического дискурса с целью его последующей интернализации массовым сознанием. Троллинг западных противников, как мы видели, не требовал специальных поводов и мог осуществляться без привязки к каким-либо конкретным событиям. Но когда такие события имели место, пропагандистская волна, ими вызванная, могла длиться годы.

Так было с успешным испытанием советской атомной бомбы. Поскольку 29 августа 1949 года произведен был взрыв лишь ядерного устройства, а сама бомба должна была быть собрана только к 1 декабря, он держался в тайне из-за опасения ответных действий со стороны США. И только после публичного выступления Трумэна об испытании советского атомного устройства, когда скрывать далее не имело смысла, появилось официальное «Сообщение ТАСС», которое было сделано «в связи с заявлением президента США Трумэна о проведении в СССР атомного взрыва», то есть стало официальным ответом Западу. Сообщение ТАСС об испытании ядерного оружия в СССР было опубликовано 25 сентября 1949 года, но реально адресовалось не столько Западу, который уже знал об испытании, сколько советской аудитории. Однако язык официоза, которым только и могло говорить ТАСС, не был приспособлен для выполнения мобилизационных функций. Поэтому спустя две недели, 8 октября 1949 года, появляется стихотворение Сергея Михалкова, которое строится как прямая апелляция к Сообщению ТАСС и переводит его на «народный язык»:

Дули, дули, раздували
Каждый день и каждый час,
Всем грозили, всех пугали
В результате прочитали
Сообщенье как-то раз —
Сообщало миру ТАСС
Просто, скромно, без апломба:
Что, мол, атомная бомба
Есть у вас и есть у нас!
Да-с!

Здесь обращает на себя внимание не столько ритм каждому советскому ребенку известных стихов Михалкова «А что у вас?» («— А у нас в квартире газ! / А у вас? // — А у нас водопровод! / Вот!»), нарочито воспроизводящий ритм детских считалок и имитирующий детское поведение (автор как будто показывает противникам язык: «Да-с!» или дулю — «дули, дули…»), сколько рефлексия по поводу языкового поведения: ТАСС ведет себя «просто, скромно, без апломба…», то есть совершенно иначе, чем враги, которые «дули, дули, раздували… / Всем грозили, всех пугали…». В свете потери монополии на атомное оружие они выглядят теперь жалко, их поведение смешно.

Основным инструментом создания комического эффекта является здесь ярко своеобразное языковое поведение автора: издеваясь над незадачливыми врагами, он строит свой текст в необычном языковом модусе, говоря о врагах в третьем лице, ни разу (до последней строки — «Да-с!») не обращаясь к ним (и лишь в предпоследней строке используется местоимение — «у вас», «у нас»), он обнажает прием: текст не имеет иных функций, кроме чистого троллинга — ехидного подначивания и поддразнивания противника. Михалков говорит голосом сталинского субъекта, который таким единственно образом мог выразить свое отношение к факту обретения Советским Союзом секрета атомного оружия.

Если официальный дискурс (Сообщение ТАСС) давал серьезную версию происходящего, то художественный («сатира сверху») обнажал истинное его содержание. Технологический прорыв, сделавший возможным появление бомбы, обставлялся как нечто естественное и ординарное и подавался в подчеркнуто спокойном тоне («просто, скромно, без апломба»), поскольку в победе советских науки и техники ни у кого не могло быть сомнения. Напротив, реакция Запада на это событие преподносилась как паническая. При этом сам факт успешного испытания бомбы был окутан туманом секретности.

В интервью «корреспонденту „Правды“» Сталин подчеркнуто буднично отвечал на вопрос: «Что вы думаете о шуме, поднятом на днях в иностранной прессе в связи с испытанием атомной бомбы в Советском Союзе?»: «Действительно, недавно было проведено у нас испытание одного из видов атомной бомбы. Испытание атомных бомб различных калибров будет проводиться и впредь по плану обороны нашей страны от нападения англо-американского агрессивного блока»[484]. На второй вопрос — о том, что «различные деятели США поднимают тревогу и кричат об угрозе безопасности США. Есть ли какое-либо основание для такой тревоги?», Сталин ответил: «для такой тревоги нет никаких оснований», поскольку-де «деятели США не могут не знать, что Советский Союз стоит не только против применения атомного оружия, но и за его запрещение, за прекращение его производства». Однако поскольку «в случае нападения США на нашу страну правящие круги США будут применять атомную бомбу», Советский Союз «вынужден» иметь атомное оружие, «чтобы во всеоружии встретить агрессоров».

Факт обретения атомной бомбы Советским Союзом, обвинявшим Запад в «атомной дипломатии» и «гонке вооружений», входил в очевидное противоречие с риторикой мира. В этих случаях логика отказывала Сталину, и он начинал просто повторять свою аргументацию, как если бы она была кому-то непонятна:

Конечно, агрессоры хотят, чтобы Советский Союз был безоружен в случае их нападения на него. Но Советский Союз с этим не согласен и думает, что агрессора надо встретить во всеоружии. Следовательно, если США не думают нападать на Советский Союз, тревогу деятелей США нужно считать беспредметной и фальшивой, ибо Советский Союз не помышляет о том, чтобы когда-либо напасть на США или на какую-либо другую страну[485].

Сталин явным образом, говоря сегодняшним языком, троллит США. Он и его читатели прекрасно знают, что США «думают» напасть и теперь «недовольны тем, что секретом атомного оружия обладают не только США, но и другие страны, и прежде всего Советский Союз. Они бы хотели, чтобы США были монополистами по производству атомной бомбы, чтобы США имели неограниченную возможность пугать и шантажировать другие страны». Эта логика кажется Сталину непонятной: «на каком, собственно, основании они так думают, по какому праву?» — задает он риторические вопросы и отвечает на них в том смысле, что «интересы сохранения мира» требуют «прежде всего, ликвидации такой монополии, а затем и безусловного воспрещения атомного оружия». Тот факт, что СССР обладает бомбой, по логике Сталина, только приблизит этот момент: якобы «сторонники атомной бомбы могут пойти на запрещение атомного оружия только в том случае, если они увидят, что они уже не являются больше монополистами»[486].

Обращение Сталина адресовалось западным правительствам, которым он сообщал об изменении баланса сил; «миролюбивое человечество» в лице западных «полезных идиотов» он пытался убедить в том, что советское обладание атомной бомбой делает мир прочнее, поскольку СССР является «оплотом мира»; но самым интимным было сообщение, адресованное соотечественникам: в них он вселял уверенность в собственных силах, укрепляя комплекс превосходства, намекал на нечто большее, провоцируя браваду и озорно «подмигивая» (Запад в страхе и панике, а мы подчеркнуто спокойны: «Да-с!»). Интимный контакт вождя с читателем основывался на том, что он вполне разделял сталинский взгляд на мир и видел в избыточном сталинском резонерстве намеренное издевательство, подтрунивание над повергнутым и смешным в своей панике противником.

Написанное по горячим следам стихотворение Сергея Михалкова «Про советский атом» (эта «солдатская песня»[487] исполнялась военным хором на музыку Вано Мурадели) буквально переводило сталинские софизмы в эмоционально-смысловой ряд, в куда более доступный для массового восприятия — частушечный — регистр. В отличие от сталинского интервью, стихотворение Михалкова, построенное как прямое обращение к врагам, было адресовано исключительно внутреннему потребителю. Поэтому логизирование заменено здесь откровенным ерничанием, которое у Сталина прикрывалось напускной дипломатической серьезностью. Вначале — радостная новость, окутанная тайной, но поданная буднично:

Мы недавно проводили
Испытанья нашей силе,
Мы довольны от души
Достиженья хороши!
Все на славу удалось,
Там, где нужно, взорвалось!
Мы довольны результатом
Недурен советский атом!