Госсмех. Сталинизм и комическое

Гнат издевается над своим американским гостем, подобно тому, как Самед Вургун издевался над своими британскими хозяевами. Но разница в различии речи поэта и колхозника несущественна: и тот и другой, не будучи профессионалами, оказываются искусными дипломатами. Хотя, по логике осмеяния, и дипломатами наизнанку: эта дипломатия — не искусство лжи, но искусство правды; не искусство диалога, но искусство разрыва и скандала; не искусство сокрытия, но искусство разоблачения; не искусство мира, но искусство (холодной) войны — искусство троллинга. Эта дипломатия воспринимается читателем как дипломатия победителей. Хотя в обоих случаях дипломатические усилия поэта и колхозного бригадира заканчиваются фиаско, с точки зрения функций военной сатиры они завершаются советской победой и унижением и символическим уничтожением врага. Это знакомый «смех победителей», функция которого сводится к утверждению советского превосходства — пусть и сугубо риторического. Этот риторический аспект особенно важен. В условиях, когда дипломатия перестает работать, накалом этих воображаемых риторических эскапад симулируются риторические победы. Смеясь над исходящими злобой британскими парламентариями или незадачливым американским дипломатом, советский читатель одновременно приобщается к голосу власти («сатира сверху») и интернализирует его через создаваемую сверху же «сатиру снизу».

Последняя может быть представлена как в форме авторских нарративов, так и в форме несобственно-прямой (или даже прямой) речи. Несобственно-прямая речь была особенно распространена в стихотворных текстах, давая возможность одновременно «воспроизводить» высказывания «простых советских людей» в «защиту мира» и описывать ситуацию их произнесения. Сами эти высказывания, являясь частью политического ритуала, принадлежали строго конвенциональному и лишенному всякой спонтанности идеологическому дискурсу. Этот дискурс еще до того, как стать предметом соц-арта и концептуалистской рефлексии, сделался объектом диссидентского осмеяния. В частности, в знаменитой песне Александра Галича «О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира», где от лица поднаторевшего в выступлениях «от лица рабочего класса» на различных митингах пьянчуги-рабочего рассказывается о том, как его вызвали выступать на митинге в защиту мира, но по ошибке дали чужой текст выступления. Уже во время чтения речи на митинге герой обнаружил, что читает текст от лица «советской матери»: «Неспешно говорю и сурово: / „Израильская, — говорю, — военщина / Известна всему свету! / Как мать, — говорю, — и как женщина / Требую их к ответу! / Который год я вдовая, / Все счастье — мимо, / Но я стоять готовая / За дело мира! / Как мать вам заявляю и как женщина!..“» Остановить выступление нельзя, изменить текст тоже. Герой в ужасе дочитывает его до конца, когда замечает, что на содержание его речи никто не обратил никакого внимания: «В зале, вроде, ни смешочков, ни вою… / Первый тоже, вижу, рожи не корчит, / А кивает мне своей головою! / Ну, и дал я тут галопом — по фразам, / (Слава богу, завсегда все и то же!) / А как кончил — / Все захлопали разом, / Первый тоже — лично — сдвинул ладоши. / Опосля зазвал в свою вотчину / И сказал при всем окружении: / „Хорошо, брат, ты им дал, по-рабочему! / Очень верно осветил положение!“…»

Осмеянные здесь ритуал и дискурсивные конвенции сформировались отнюдь не в 1970-е годы, когда был написан этот текст Галича, но именно в рассматриваемую здесь позднесталинскую эпоху. Причем уже к концу 1940-х годов этот дискурс настолько сложился, что требовал некоего остранения, чтобы не казаться чересчур навязчивым. Так, в стихотворении Дыховичного и Слободского «Тетя Даша едет за границу», рассказывая о поездке «простой советской женщины» в Рим на конгресс в защиту мира, авторы избрали стиль легкой иронии. Ее сборы рисуются намеренно буднично: «Надо перевесить „Знак почета“ / С голубого платья на жакет. / Сдать бригаду, планы и отчеты… / И, конечно, главная забота — / Приготовить речь… А хватки нет! / Опыта у тети Даши нету…» Этот «легкий юмор» нужен для того, чтобы читатель проникся сочувствием к простой женщине, которой «на целую планету / Предстоит о мире разговор».

Однако ее внутренне проговоренная будущая речь на конгрессе полна отнюдь не юмора, но знакомой злобной насмешки над «поджигателями войны» и говорит о том, что опыта у тети Даши вполне достаточно. Подобно тому как в финале стихотворения Симонова автору казалось, что Сталин улыбается, стоя за спиной Самеда Вургуна, «тетя Даша скажет / Так, чтоб улыбнулись ей в Кремле». Там вызовет улыбку то же, что должно было вызвать ее у читателей — таких же точно «теть Даш»: «Ну а тем, кто с бомбою храбрится / И кричит: „Да здравствует война!“, — / Либо посоветуйте лечиться, / Либо прямо прыгать из окна. / Все равно не сладить им с народом / И к войне людей не повернуть. / Бомбу „надувают“ водородом, / Но народы бомбой не надуть…» Примитивная омонимия кажется авторам чрезвычайно эффектной — настоящей вершиной остроумия для «теть Даш» (как выступающих на митингах, так и читающих их стихи), поэтому они эксплуатируют ее и дальше, добавляя фонетическую игру фамилиями политиков и стилевой чересполосицей: «И пускай об этом англичанки / Так и скажут всяким черчиллям! / Хватит! Не надуешь!.. Поумнели! / Сразу разберемся, кто каков, / И зачешет Черчилль по панели / От своих английских горняков!..» Тете Даше хочется говорить так же саркастически, как Самеду Вургуну, а авторам — быть такими же успешными, как Константин Симонов. Поэтому помимо «улыбки в Кремле» они вновь возвращаются к финалу симоновского стихотворения: тетя Даша наконец засыпает, и «Снится ей, что ей командировку / Сам товарищ Сталин подписал, / Что он там, в сени Кремлевских башен, / Выйдя — так ей снится — на балкон, / Думает сейчас о тете Даше… / Впрочем, может, это и не сон»[482].

По мере того как сатира сдвигалась в просторечное языковое поле, переходя в «прямую речь» автора-читателя и становясь все более «народной», она делалась все менее остроумной. Потеря остроты компенсировалась «аутентичностью». Особенно интересны случаи, когда качество юмора падало ниже нуля. Они многое раскрывают как в характере описываемого в этих текстах субъекта, так и в ментальном профиле авторов, которые сами являлись образцовым сталинскими субъектами.

Одним из таких авторов был Остап Вишня, считавшийся одним из ведущих украинских юмористов. Его фельетоны, которые он называл «усмешками», пользовались большой популярностью, поскольку в чистом виде воспроизводили украинский «народный юмор». Этот мягкий крестьянский юмор, хотя и был лишен остроумия, но был чужд как агрессивности советской официозной «сатиры сверху», так и злобной насмешливой закомплексованности русской «сатиры снизу». Тексты Остапа Вишни нельзя назвать стилизацией «под народный смех», поскольку сам автор был, по сути, смеющимся хуторянином. Все его писательство сводилось к использованию нехитрых приемов сельского комизма в приложении к актуальным политическим сюжетам. Это был особого рода сказ: не от лица героя, но от лица самого автора. Маски между ним и читателем не было. Поэтому сталинский субъект представлен у Остапа Вишни прямой речью. Мы остановимся на одном его тексте — «А народ воевать не хочет». Он интересен еще и тем, что появился по-русски в переводе главного мастера русского сказа в ХХ веке Михаила Зощенко (подобные переводы оставались единственным способом заработка для Зощенко после его опалы в 1946 году).

Главное, что обращает на себя внимание здесь, — нарочитый инфантилизм. Так говорить о современной политической ситуации мог разве что недалекий ребенок младшего школьного возраста:

Ох, и любят же воевать паны и капиталисты!

И не спится тем панам, не лежится им на мягких постельках. Неспокойно они крутятся по ночам. Им все время мерещится, что они генералы и что под командой у них — целые корпуса, дивизии, армии. И что в их распоряжении — авиация, мотомехчасти и кавалерия. Ну, и при этом, конечно, атомная бомба в кармане.

Остается только одно — командовать.

Вот пан стоит во весь рост и красиво командует:

— Вперед!

A кругом пушки стреляют, самолеты гудят, бомбы рвутся и кавалерия рубит противника. Происходит такая битва, что прямо страсть! Панское войско наседает и наседает на противника. И тут даже сам пан не выдерживает и кидается в атаку:

Уррр-а!

Ho конечно, в этот момент сон, как назло, прерывается. И пан, лежа в своей постельке, протирает свои очи… Хвать-похвать — ни тебе кавалерии, ни тебе артиллерии. И самолетов нет и мотомехчастей что-то не видно. И только в руках у пана болтается обрывок шелковой пижамы, которую он изорвал в ночном бою.

Вот и все невеликие трофеи!

В подобном стиле писались книжки для детей. Но тексты Вишни написаны в комическом модусе и адресованы взрослым. Кого может рассмешить эта «усмешка»? «Мягкие постельки», «красиво командовать», «обрывок шелковой пижамы»… — этот жалкий сарказм лишен злости. Для того чтобы быть эффективными, этим текстам мало быть несмешными. Они должны задевать читателя, вызывать в нем ненависть, отвращение, чувство превосходства. Ничего этого в фельетоне Остапа Вишни нет. Он выдержан в сказочном ключе:

Да, страсть как хочется воевать панам и буржуям. До боли в брюхе, до рези в печени. Уж очень этих коммерсантов с Уолл-стрита интересует, мы бы сказали, конечная цель войны — положить весь земной шар в свой несгораемый сейф. Положить в сейф и накрепко защелкнуть ключиком, дескать, атанде — мой земной шар, целиком мой. А вы там, как хотите. Вот тогда можно спокойно сидеть и взимать барыши со всего белого света, со всех точек земного шара.

Допустим, лениво махнул рукой, а тебе уже везут золото вагонами, пароходами, транспортными самолетами. Еще взмахнул рукой — каучук везут. Мигнул в пространство, а тебе уже подвозят — пшеницу, шерсть, урановую руду. Ну право, как-то красиво получается. Приятно. Коммерчески элегантно.

Главное, все, все везут ему, пану, — и что на земле и что под землей и что на воде и что под водой. Везут, потому что все это его — панское. И атмосфера его — со всеми мошками и букашками. И даже стратосфера и все, что там есть — это тоже его!

Все — его. Все — панское. A вы там — как хотите. Только он — мистер-пан — единый хозяин земного шара. Ох, дух захватывает от таких богатых коммерческих ожиданий!

Ключ к этой сказке для взрослых находится в хрестоматийно известной «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» Салтыкова-Щедрина. Поскольку «панам с Уолл-стрита до страсти хочется воевать», «а народ воевать не хочет», Вишня находит способ удовлетворить желание «господ с Уолл-стрита». Войну следует развязать на необитаемом острове:

Возьмите какую-нибудь территорию (нет, лучше какой-нибудь остров) чтоб рядом была вода, где можно морское сражение дать) и отправляйтесь туда — на эту территорию, на этот остров.

Да только возьмите с собой танки, самолеты, пушки и тому подобное. И для морских сражений — подводные лодки и линкоры. При этом не забудьте захватить с собой все ваши генеральные штабы, рации и патроны. И поезжайте туда с этим добром.