Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

LXXXIV

Расставшись с Галескеном и мессиром Ивейном, Ланселот и рыцари из Невозвратной долины под водительством двух девиц дошли до узкой теснины, называемой Коварным проходом. Войско короля Артура уже сошлось там в бою с людьми Карадока, и, несомненно, Бретонцы не могли бы продвинуться далее, когда бы Ланселот и его сподвижники не пришли им на помощь и не напали с тыла на общего врага. Повоевав еще изрядно, Карадок понял, что одолеть не может, и подал знак отступать. Сам же он скрылся на потаенной окольной тропе, ведшей к Печальной башне, которую Бретонцы собирались всенепременно взять в осаду.

Ланселот увидел, что он уходит, и припустил коня следом за ним. Он догнал его и, не доезжая, окликнул:

– Трусливый великан! У тебя не хватает духу обождать одного-единственного рыцаря?

Карадок в это время был у начала глубокой лощины; он обернулся и, заметив, что противник один, остановился и стал поджидать его с поднятым мечом. И вот они могучими ударами разят друг другу головы, руки и плечи. Алая кровь уже обагряет петли их белых кольчуг; но Карадок боится не поспеть вовремя к Печальной башне; он развернул коня и дал Ланселоту пуститься за ним в погоню. Возле своего замка он слышит громкое бряцание оружия: это войско Бретонцев преследует тех, кто прекратил оборону в устье Коварного прохода и нынче бежит без оглядки. Он вынужден спешить, чтобы укрыться, и стражник, увидев его со стены, отдает приказ опустить мост, позволив ему войти беспрепятственно.

Но Ланселот его резво нагнал и без устали бил своим добрым мечом. Чтобы себя оградить, великан передвинул щит на спину. Увидев в отчаянии, что он уже на мосту, Ланселот подобрался к нему так близко, что уцепился двумя руками за щит. Он думал его отнять; Карадок, держа его, откинулся навзничь на заднюю луку и поневоле отпустил ремни, и те заодно со щитом остались у Ланселота в руках. Ланселот отбросил щит и заехал на мост с Карадоком вдвоем, не дав тому распрямиться. Далее он приподнялся в седле, перебрался на шею коня и обеими руками стиснул горло Карадоку. Великан вырывался из жестоких объятий и сумел-таки скинуть долой Ланселота меж двух лошадей. Но рыцарь наш удержался левой рукой и посредством этой опоры опять очутился на коне, но не на своем, а на крупе другого, где он сел, обняв за бока Карадока. И так конь пронес их обоих в ворота всех трех ограждений; и Ланселоту не стоило опасаться дозорных рыцарей; ибо все они устремились на первые стены, обороняя их от войска Артура.

Оказавшись у входа в Печальную башню, великан, не в силах избавиться от объятий Ланселота, качнулся и рухнул вместе с ним на песок. Они ушиблись оба, но Карадок посильнее Ланселота, поскольку был тяжелее. Поначалу падение их ошеломило; Ланселот поднялся первым; когда же он обнажил меч, то великан уже готов был его встретить. Щита у Карадока не было, однако он выдержал натиск без особого урона. И вот обе кольчуги изодраны, оба шлема расколоты, вспороты, залиты кровью; и все же не видно, чтобы они пали духом или были склонны просить пощады.

Мы уже упоминали ту девицу, что была отнята Кара-доком у рыцаря, ее возлюбленного, убитого им. Она питала к нему лютую ненависть, но великан был так ослеплен страстью к девице, что уже ничего не таил от нее из того, что было бы лучше оставить сокрытым. А его мать, старая ведьма, заговорила ради него один меч, коим единственным было возможно нанести ему смертельный удар; и Карадок, на свою беду, вверил хранение тайны молчанию злейшей своей ненавистницы. Из окна башни девица пристально следила за жестокой битвой Карадока с тем, кого она приняла за герцога Кларенса. Хотя великан изрядно ослаб, он норовил поймать соперника, с тем чтобы задушить его в объятиях; но Ланселот разгадал его умысел и не давался ему. Наконец, столь же изнемогая от усталости, он позволил великану приблизиться к башенной лестнице и поползти на спине, направляясь к нижним ступеням. Видя, что он скоро скроется в башне, Ланселот хотел нанести ему последний удар мечом; но клинок подвернулся, ударил о каменную ступень и разбился в куски. По счастью, у Карадока уже не было сил воспользоваться этой оказией. Девица же, страшась опасности, нависшей над тем, за кого она возносила молитвы, пошла на поиски заклятого меча и сверкнула им перед глазами Ланселота; и когда она вполне уверилась, что он ее понял, то уложила меч на верхнюю ступень лестницы. Ланселот взял его и, остановив великана на пороге у входа, отсек ему руку, держащую меч. Карадок испустил ужасающий вопль, слышимый издалека; воины, отражавшие натиск Бретонцев на стенах замка, хотели было откликнуться на этот призыв; но девица успела запереть позади них ворота, так что никто не мог вовремя прийти ему на помощь.

Узнав в руках Ланселота заколдованный меч, Карадок понял, что настал его последний час.

– Ах, Боже! – воскликнул он, – неужели меня предала та, которую я любил превыше себя самого!

И все же, стремясь отдалить погибельный миг, он собрал все свои силы и пустился бегом к известной ему потайной двери, ведшей ко рву глубиной в два туаза. Во рву этом был проход в темницу, где томился мессир Гавейн. Едва не сломав себе шею и надеясь прожить еще довольно, чтобы казнить своего пленника, он падает в ров, и вопреки боли от ушибов и множества ран, ярость придает ему последние силы. Он находит на ощупь дверь темницы, единственной оставшейся рукой берет с пояса ключи, с которыми не расставался никогда, и отмыкает застенок. Но в этот миг он ощущает, что на плечи ему упал Ланселот, который, препоручив себя Богу, решил его не упускать. Он глухо застонал; Ланселот сорвал с него шлем, откинул забрало и отсек ему голову. Пока он подталкивал труп ко входу в приоткрытую темницу, ему послышался жалобный голос.

– Кто там? – спросил Ланселот.

– Несчастный, достойный сострадания.

По этому голосу он узнал королевского племянника.

– Дорогой сеньор и собрат, – воскликнул он, – как вы там?

– Я еще жив; но почему вы называете меня сеньором и собратом?

– Потому что я Ланселот.

– Ах! я должен был это угадать: кто еще мог пробраться ко мне! Круглый Стол может гордиться, что в вашем лице приобрел сочетание всех доблестей разом.

Пока длилось это счастливое узнавание, девица из Башни велела принести и спустить в ров лестницу и предложила Ланселоту ею воспользоваться. И вот он поднялся и сбросил лестницу в окно мессиру Гавейну, а тот выбрался в свой черед. По голосу мессир Гавейн узнал ту девицу, что его выручала; и первым делом он припал к ее коленям. Она приказала принести доспехи, чтобы самой облачить его. Ланселот тем временем пошел показать голову Карадока рыцарям и прочим защитникам замка. Когда у них уже не осталось сомнений в гибели их сеньора, они покорились и сдались на милость победителя. Ланселот принял их благосклонно и велел тут же проводить себя в темницу к мессиру Ивейну и герцогу Кларенсу. Оба рыцаря, увидев его, не избегли доли стыда; но их избавление вкупе с избавлением мессира Гавейна легко подвигло их разделить всеобщее ликование.

Отворив ворота замка, Ланселот выехал к королю Артуру, который расположился в предместье. Вначале он представил ему мессира Гавейна, затем извлек голову ненавистного Карадока. Следом явились мессир Ивейн, Галескен, Кэй Эстрауский и все рыцари, вышедшие из Долины Неверных Возлюбленных. Бог ведает, как дивились все новым подвигам Ланселота и как ликовали и пели хвалу лучшему из лучших Галеот, Лионель, Богор, девица из Печальной башни и девица Морганы. Поведав обо всех перипетиях их совместного поиска, Ланселот попросил короля пожаловать дар девице, имеющей столько заслуг перед мессиром Гавейном и перед ним самим.

– Без нее, – промолвил он, – мы не завершили бы сие приключение; благоволите отдать ей во владение замок, где она так долго пребывала в плену.

Король пожаловал ей замок от всего сердца; и тем же вечером Мелиан Веселый, который давно уже зарился на замок своего заклятого врага, попросил и получил руку девицы. С того часа Печальную башню стали называть не иначе как Замок Прекрасной Пленницы.

Когда король Артур, отужинав, собрался отойти ко сну, девица Морганы отвела Ланселота в сторону и сказала ему:

– Сир рыцарь, напоминаю вам обещание, данное вами моей госпоже.

Он с грустью выслушал ее, но ответил без колебаний, что не преступит клятву.

– Я вернусь на рассвете, если только вы не пожелаете, чтобы я уехал нынче же ночью.

– Вы знаете уговор: вы должны уехать, как только вас призовут.

Он не ответил, вошел в залу, где девица из Башни сложила его доспехи, и попросил ее вывести из конюшен лучшего коня; он хочет, мол, прогуляться в лес. Выехав, он тут же послал девицу Морганы к мессиру Гавейну с просьбой тайно приехать к нему.

Мессир Гавейн явился.

– Сир, – сказал ему Ланселот, – я вынужден расстаться с вами во исполнение одного долга, и мне нельзя никому говорить, куда я еду и кто меня неволит; даже вам, кого я люблю, как только можно любить рыцаря. Я надеюсь, что пробуду там недолго; но прошу вас не говорить о моем отъезде ни королю, ни Галеоту, пока я не окажусь вдали отсюда.

– Ах! Ланселот, – сказал мессир Гавейн, – если вам грозит опасность, позвольте мне ее разделить.

– Нет, мне нечего бояться, и я еду в сохранное место. Оставайтесь с Богом!

С этими словами он ускакал вдогонку девице и воинам Морганы, увозившим богатый шатер. Позволим же ему печально возвращаться в свой плен и вернемся к королю Артуру и Галеоту, которым мессир Гавейн наутро доложил о внезапном отъезде Ланселота. Это их глубоко огорчило; к тому же Галеот не мог уразуметь, как это его друг доверил свои помыслы другому, не ему. Отсюда и глубокое уныние, не покидавшее его отныне до самой смерти. Ничто не могло бы отвлечь королевский двор от новых треволнений, вызванных отъездом победителя Печальной башни, когда бы не досадный случай, о коем нам теперь и следует поговорить.