Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

CV

Рана была не смертельна, и опасность ее сильно поубавилась, когда ему пришли доложить, что королева выказала глубочайшую скорбь, узнав, какой угрозе подверглась его жизнь. После того, как рана вполне затянулась, король Бодемагус повел его за руку в большую залу, где сидела королева; увидев их, она встала, заключила Ланселота в объятия и спросила, каково ему теперь.

– Прекрасно, госпожа.

Они все трое сели на ложе; скоро добрый король, боясь помешать их беседе, ушел осведомиться о сенешале. Когда они остались наедине, королева сказала:

– Ланселот, мне говорили, что вы были ранены, это правда?

– Это пустое, госпожа: когда я вас вижу, я не чувствую боли. Но ради Бога, госпожа, зачем вы отказались говорить со мною в тот день?

– Ланселот, разве вы не ушли из Лондонской башни без моего позволения?

– Я дурно поступил и признаю это.

– У меня была и другая причина для жалоб, куда более весомая. Покажите мне кольцо, данное мною.

– Вот оно, госпожа.

И он показал то, которое носил на пальце.

– Вы лжете, Ланселот: это не мое кольцо.

Остолбенев от изумления, Ланселот поклялся самыми страшными клятвами, что никогда не снимал сей драгоценный залог любви. Тогда королева показала то, что давала ему на самом деле. Как же горько было нашему рыцарю узнать его! Он мигом стянул с пальца то, которое было надето на нем, и выбросил в реку через окно, не говоря ни слова.

Королева заподозрила, что он мог оказаться жертвой измены; она ему поведала, как одна девица принесла подлинное кольцо и что именно она сказала, бросив его на стол. Ланселот узнал проделки коварной Морганы. В ответ он рассказал о том, что ему снилось, и какую цену Моргана назначила за его выкуп. Гвиневра радостно распахнула ему объятия.

– Милый друг, – сказала она, – поверьте, я бы умерла прежде, чем кто-либо другой завладел тем, чем владеете вы. Никогда и никто не займет место Ланселота в моем сердце.

– Значит, госпожа, я могу надеяться, что буду прощен за мою первую оплошность?

– Не сомневайтесь, мой драгоценный друг.

– Ради Бога, госпожа, устройте так, чтобы я смог с вами свидеться нынче ночью. Давно уже я был лишен этого счастья.

– Друг мой, я жажду этого сильнее вас: пойдемте навестим сенешаля, и я покажу вам, как вы можете этой ночью прийти ко мне. Видите вон ту полуразрушенную стену? Она окружает обширный сад, откуда можно пробраться в мою опочивальню.

За этой беседой они дошли до ложа, где располагался Кэй. Когда ему бывало плохо, королеве из ее спальни были слышны его стоны. Теперь же он беседовал с Бодемагусом. Гвиневра сделала знак Ланселоту и указала ему окно, к которому надо подойти. Побыв немного подле Кэя, король вышел вместе с Ланселотом, которому не терпелось, чтобы ночь укрыла землю.

Наконец, она наступила: он лег пораньше, жалуясь на нездоровье. Улучив время, он встал, тихо вышел из покоя, отведенного ему королем, перелез через старую садовую стену и добрался до окна, где ждала его королева. Он протянул руки сквозь решетку, он прикоснулся к рукам королевы, и чувства их слились воедино.

– Госпожа, – сказал Ланселот, – если бы я сумел проникнуть к вам, вы бы не возражали?

– Э, милый мой, а как?

– Все просто, если вы не против.

– А вы могли в этом усомниться?

– Тогда я войду; нет такого железа, которое бы меня остановило.

– Подождите хотя бы, пока я отойду; надо же иметь в виду, что может войти сенешаль, если шум его разбудит.

Ланселот потянул на себя прутья, согнул их и вынул из гнезд; затем он забрался в опочивальню. Ночь была непроглядна, ведь первым делом королева погасила горящую свечу. Но они слышали вздохи и стоны, которые на миг насторожили Ланселота. Это был сенешаль, чьи раны снова открылись, как часто бывало по ночам. Когда Ланселот взошел на ложе, он ощутил на своих ладонях влагу: он поранился о заусеницы прутьев; но, как и королева, он подумал, что это всего лишь капли пота. Велика была их радость этой ночью, сладостны объятия, нежны ласки. Незадолго до рассвета счастливый возлюбленный вышел через то же окно и приладил прутья так же, как они были. Затем, препоручив себя Богу, королева вернулась на свое ложе так неслышно, что никто бы не догадался, как она провела последние часы.