Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Скажите мне, милые друзья, что мне делать: вы видите, бароны Логра пришли призвать меня обратно. Мнимая королева умерла, и король теперь знает, что он венчался со мною перед Святой Церковью. Как бы то ни было, я не отвечу, не спросив совета у вас.

– Госпожа, – ответил Ланселот, – наш совет всегда в том, на что будет ваша воля; но плохо любил бы вас тот, кто стал бы отговаривать вас принять почести и владения Бретани, вам принадлежащие. Король Артур – первейший из героев, как бы ни был он грешен; а значит, вас бы порицали, что вы медлите воссоединиться с ним в угоду тому, чего, как видно, желают ваши друзья. Друзьям же этим надлежит забыть свои корысти, имея в виду лишь честь и долг дамы, ради которой они живут более, чем ради самих себя.

– А вы, Галеот, даритель столь обильных моих угодий, что вы мне посоветуете?

– Госпожа, вы знаете, как я был бы рад, если бы вы остались с нами; но давать вам такой совет неуместно. Я согласен с Ланселотом. Лишь одного нам остается пожелать: не кануть в забвение и сохранить вашу благосклонность.

Королева рада была видеть, что ее друзья советуют ей то, к чему она склонялась и сама. Два чувства разрывали ей душу: любовь к Ланселоту и преданность королю. Она не заблуждалась, зная, как трудно ей будет примирить голос сердца с зовом совести. Самая мудрая, прекрасная, совершенная из женщин была беззащитна перед самым мудрым, прекрасным и отважным из мужчин. Когда бы не это, она бы телом и душою была со своим супругом королем, которому она, увы, не была предана всецело. И вот она заключила в объятия друг за другом Галеота, Ланселота и госпожу Малеотскую; слезы их смешались. Назавтра она пригласила баронов Сорелуа, освободив их от принесенной ей клятвы, и они вновь присягнули Галеоту. Велика была печаль от расставания с нею среди дам, девиц и всех жителей страны Сорелуа.

Она пробыла их королевой два года и одну треть, начиная с Пятидесятницы и до конца февраля третьего года[222]. Когда они приближались к Кардуэлю, Галеот и Ланселот увидели короля Артура, едущего навстречу королеве. Король встретил их с любезнейшим видом, хотя еще не утешился после смерти девицы Кармелидской. Но из всех, кто выказывал радость от возвращения королевы, никто не был более счастлив, чем мессир Гавейн; он бросился к ней с распростертыми объятиями и без конца обнимал и целовал Ланселота с Галеотом.

А Галеот сказал королю:

– Сир, я возвращаю вам даму, которую вы вверили под мою защиту. Если я не сдержал обещания, да не помогут мне вовеки Бог и семеро святых этого храма!

И он простер руки к часовне.

– Я верю, дорогой друг, – ответил король, – никогда я не в силах буду отблагодарить вас за то, что вы для меня совершили. И все же придется мне просить вас еще об одном благодеянии.

Пока он это говорил, Ланселот намеренно держался в стороне, предаваясь своим печальным думам; ибо он предвидел, что останется лишен общества королевы. Галеот же, как ни боялся потерять друга, просил королеву употребить все свое влияние на Ланселота, чтобы склонить его вновь занять свое прежнее место в доме короля, среди сотрапезников Круглого Стола.

В тот же вечер архиепископы и епископы Великой Бретани вновь сочетали браком короля и королеву перед ликом Святой Церкви. Но Ланселот не мог разделить всеобщую радость; он простился с королевой и вернулся в Сорелуа, не уведомив о том короля.

Спустя два дня король отвел в сторону Галеота и королеву.

– Прошу вас, – сказал он, – ради вашей верности и любви ко мне, сделать так, чтобы Ланселот меня простил и снова одарил меня своею дружбой.

– Я бы с ним поговорил, – сказал Галеот, – но его здесь нет; вот уже три дня, как он уехал в мою страну.

– Печально для меня, – ответил король, – я думал предложить это ему самому после вашей с ним беседы. Он столько сделал для королевы, что не мог бы ей отказать.

– Ах, сир! – промолвила тут королева, – я не нахожу, что он так уж много для меня сделал; разве он не уехал нынче, не простившись с нами? Впрочем, по мне, так лучше ему вот так уйти, чем мне выслушивать отказ на мою просьбу.

– Госпожа, – сказал Галеот, – многое приходится терпеть от человека столь благородной души, как Ланселот: Бог дал ему сердце, не способное забыть ни благодеяний, ни обид. Я с этим подступался к нему не раз, но ничего добиться не мог. Он по-прежнему сильно досадует на короля, которому не подобало содействовать обвинению и вынуждать его оспорить приговор баронов Кармелида.

Король слушал и охотно признавал свою вину; ибо, как мы уже видели не раз, он испытывал живейшую склонность к Ланселоту. Долгое время даже тщетны были попытки посеять в нем подозрения касательно природы чувств королевы.

– Что бы ни делал Ланселот, – говорил он, – ненавидеть его будет выше моих сил. Потому надобно вам смягчить его, друг Галеот, если вы хотите успокоить мою душу. Клянусь на святых мощах и перед вами, что пожалую ему все, что ему заблагорассудится.

Галеот обещал вернуться с Ланселотом к пасхальным праздникам; королева же, стоило уйти королю, стала заклинать его привезти обратно друга, от которого ждала всевозможных услад.

– И не бойтесь утратить ваше с ним содружество: уж я сумею сохранить его таким, каким вы наслаждались на ваших дальних островах.

Галеот отбыл на другой день. Приехав в Сорелуа, он поведал Ланселоту, что было между ним, королем и королевой. В Страстной четверг они вернулись ко двору и в разгар пасхальной недели нашли Артура в одном из его замков, называемом Динасдарон[223]. У Артура было в обычае в Страстную неделю не садиться верхом [224]. Он был рад вновь увидеть Ланселота, и уж никак не меньше была рада королева. Неделя протекла в молитвах; в день Пасхи король вернулся к беседе с Галеотом. Королева же Гвиневра послала за Ланселотом; она обняла его на виду у всех, кто был в ее покоях; затем она взяла его за руку, велела присутствующим удалиться и оставила только его, Галеота и госпожу Малеотскую.

– Милый, желанный мой друг, – сказала она ему, – дела у нас таковы, что пора помирить вас с королем. Я этого хочу, и Галеот ничуть не менее. Будьте благодарны моему сеньору за то, что он желает быть вашим другом. Он мне наказал одарить вас всем, чего вы пожелаете; но я-то знаю: из благ земных то, чем обладаете вы, в ваших глазах драгоценнее всего прочего; и все же я не хочу, чтобы вы уступили безропотно. А потому примите с недовольным видом мольбу, обращенную мною к вам; мы с Галеотом, с моими дамами и девицами падем перед вами на колени. Тогда вы смиритесь и отдадитесь на волю короля.

– Ах, госпожа моя! – сказал Ланселот со слезами. – Как я могу видеть вас на коленях передо мною? Избавьте меня от этой муки.

– Нет, Ланселот, мне угодно, чтобы это было так.

Ланселот не смел настаивать далее.

Оставив его, королева вместе с Галеотом направилась в залу, где был король.

– Мы не могли ничего добиться от Ланселота, – сказала она. – Но все же мы предпримем последнее усилие: пригласите его сюда, и пусть каждый повторит за нами то, что будем делать мы.

Как только Ланселот вошел в залу, полную баронов, рыцарей, дам и девиц, Галеот стал его просить, он отказался; королева стала его умолять, он отвернулся.

– Я не ищу себе новых соратников, – сказал он, – я доволен теми, какие у меня есть.

– Король вам предлагает, – пылко возразила Гвиневра, – все, что он имеет.

– Госпожа, ради Бога, не настаивайте! Не вынуждайте меня говорить вопреки моей воле: не то чтобы я держал хоть малейшее зло на короля; чтобы послужить ему, я готов идти на край света; но я не согласен более отдавать в заклад свою свободу.

Королева сочла, что миг настал: она упала ему в ноги; Галеот, дамы и девицы последовали ее примеру. Ланселот силился придать себе разгневанный вид; наконец, он своими руками поднял королеву и Галеота; и, обратясь к королю, он преклонил колени и смиренно произнес:

– Повелевайте мною, сир, как вам будет угодно.

Король в свой черед поднял его и поцеловал в уста[225].

– Благодарю, мой милый друг! – промолвил он. – Я вам обещаю лишь одно: отныне я не дам вам ни малейшего повода для гнева. Клянусь светлым праздником, который мы чествуем сегодня.

Так было восстановлено согласие между королем Артуром и Ланселотом, который возвратился в содружество Круглого Стола. И с того дня король, заново обретший милость Церкви и королевы, был уверен, что ему нечего больше желать.