Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Сир, – ответил Ланселот, – для меня ваша дружба еще дороже, чем моя для вас. Но я себе не принадлежу, я более во власти другой особы, чем в своей. Всюду, где вы меня встретите, вы можете полагаться на меня как на вашего друга, вашего рыцаря.

– Благодарю вас, любезный друг! Не упоминали ли вы, что причинили мне зло? Если это так, я не хочу узнать об этом из ваших уст: передайте мне это через три дня, так чтобы мне не пришлось выказывать вам свою вражду, пока вы мой гость. Препоручаю вас Богу; да ниспошлет он мне милость, чтобы и в смертный час я был так же дружен с вами, как всегда того желал.

Они расстались, и слезы переполняли их сердца; Ланселот выехал на дорогу, ведущую к Скорбному Оплоту. Первую ночь он провел в обители у монахинь. Наутро, прослушав мессу, он уже собрался сесть на коня, когда одна девица, ночевавшая в той же обители, подошла спросить, куда он едет.

– В Скорбный Оплот.

– Не позволите ли мне ехать тем же путем под вашей охраной?

– Буду только рад.

Тогда девица велела привести своего рысака; они отправились вместе. К полудню у опушки леса они заметили рыцаря во всеоружии; поприветствовав девицу, он подъехал, ухватил ее за руку и изо всех сил пытался обнять. Она как могла противилась и звала Ланселота, а тот сказал рыцарю:

– Постойте, сир, не очень-то вежливо с вашей стороны брать от девицы то, чего она отдавать не желает.

– Вы что, вздумали ее защищать? Знайте, что я ее поцелую, или вам придется сразиться, чтобы меня остановить.

– Если сами просите, я не откажусь от боя; берегитесь.

Они пустили вскачь коней, затем ударили в щиты. Рыцарь поломал свою глефу, Ланселот же свою вонзил поперек щита в кольчугу; незнакомец, будучи тяжело ранен, выпал из седла, а Ланселот спешился, извлек железо, завязшее в петлях кольчуги, и уселся на сраженного рыцаря, который едва мог просить пощады.

– Кто вы? – спросил его Ланселот. – И почему вы хотели насильно поцеловать эту девицу?

– Во исполнение обета. Знайте же, что две недели тому назад я побывал на турнире, где награду стяжал некий молодой рыцарь. Вслед за ним девицы избрали дюжину других, кто отличился в бою, кроме того молодца. Я был в их числе; и поскольку каждый из нас был обязан дать обет, мой состоял в том, чтобы на протяжении года не давать проходу ни одной девице, едущей с рыцарем, не сорвав у нее поцелуй, вольный или невольный. Ныне я признаю все безрассудство этого обета; но еще более дерзкий взял другой из нас. Он обещал захватить и похитить королеву Гвиневру вопреки четырем рыцарям, ее сопровождающим, кто бы они ни были.

– Вы правы, сочтя неразумным последний обет. И ваш-то был не особо умен; но вы, наконец, от него избавились, признав себя побежденным. Я вам ставлю лишь одно условие: поезжайте к королю Бодемагусу и просите у него прощения от имени Ланселота, который отнял у него сына. Как ваше имя?

– Меня зовут Парид Золотое Кольцо.

Видя, что рыцарь истекает кровью, Ланселот отрезал полу от своей парчи и прилежно перевязал нанесенную им рану. Он рад был узнать, что тем лучшим бойцом на турнире у Рубежного замка был Богор Изгнанник; и вскоре, оставив Парида, он вместе с девицей прибыл в Скорбный Оплот. Вначале он пошел взглянуть, куда уложили тело Галеота; и уже распорядился изготовить ему самую роскошную гробницу, когда одна старая дама заверила его, что в этом надобности нет.

– В замке, – сказала она, – есть гробница прекраснее и богаче, чем мыслимо создать. Если хотите узнать, где она, призовите местных старцев, они вам ее укажут.

Ланселот последовал ее совету; он собрал самых престарелых жителей, и они, посудив между собою, изрекли, что гробница должна быть возле алтаря главной церкви.

– Ее соорудил король Нарбадюк, – добавили они, – тот самый, кто завел закон, коему привержены Сарацины. Ибо замок этот принадлежал ему до времен Иосифа Аримафейского[336]. Нарбадюк был погребен в ней как в святилище. Когда пришли христиане, они достали его кости и выкинули прочь из города. А гробница осталась там, где и была.

Ланселот не преминул указать копать в означенном месте. Гробницу нашли, и ее отделка показалась ему восхитительной. Она была не из металла, а всецело из самоцветов, сочетанных воедино без малейшего зазора. Ее перенесли к той гробнице, на которой Ланселот некогда прочел свое имя; туда и уложили тело Галеота, прежде облачив в его доспехи, согласно обычаю тех времен[337]. Ланселот пожелал сам упокоить Галеота в гробнице: он троекратно поцеловал его в уста, но с таким стеснением в сердце, что боялся, как бы оно не замерло совсем. Затем он укрыл доспехи богатой парчой, расшитой золотом и самоцветами, а поверх водрузил плиту. После он потребовал своего коня и простился с обитателями замка, препоручив их Богу. Из Скорбного Оплота он вернулся в Камалот, где пребывал Артур. Король и бароны, королева и девицы вышли ему навстречу. Он нашел там Лионеля, Гектора и Мелиадуса Черного, и они его приняли так, будто он был сам Господь Бог. Он поведал о своих последних приключениях, и ученые богословы тут же их записали. Вняв его рассказу о рыцаре, давшем обет увезти королеву, король избрал четырех рыцарей, на коих было возложено охранять ее всякий раз, как она выедет с ним на охоту. Первым был Ланселот; остальные – Сагремор, Кэй-сенешаль и Додинель Дикий. Предосторожность эта была не лишней, как мы увидим впоследствии. Но здесь повествование возвращается к Богору, который странствует по-прежнему в поисках своего кузена Ланселота.